Анастасия Баренцева: Сейчас встречаются публикации в интернете, где люди пишут, что им говорят: «Проголосуешь – будет премия». Виктор Дмитриевич [Бабарико в своей декларации о честных выборах] предлагает таким людям поддержку. Вы присоединитесь к этой декларации, если вдруг пойдет много обращений к нему?

Валерий Цепкало: Если человек не хочет ставить подпись и его за это увольняют с работы или лишают премии, – это неприемлемо. Этот человек имеет право обратиться к юристу – что предлагает и будет проплачивать Бабарико – либо он обращается в некий фонд за материальной компенсацией. В декларации, я там понимаю, предполагается, что человеку будут выплачивать материальную компенсацию. К сожалению, я не располагаю ни административным ресурсом, который есть у одного из кандидатов, ни финансовыми возможностями, которые есть у другого кандидата. Хотя считаю, что эта нормальная идея – но присоединиться с чем? С деньгами? Юристами? Мы должны сфокусироваться на избирательной кампании и опираться исключительно на волеизъявлении наших граждан. Думаю, это всё должны делать, прежде всего, правозащитные организации.

А. Б.: Если к вам сейчас обратится человек и скажет, что его заставляют ставить подпись за кандидата, за которого он не хочет подписываться. Ваша реакция?

В. Ц.: Ставь подпись и за него, и за всех альтернативных кандидатов. Сегодня у человека нет необходимости определяться в выборе – она появится 9 августа. Сегодня он может ставить подпись за всех 14 кандидатов, это хорошо: чем более разнообразна наша политическая жизнь, тем лучше для беларуского народа. Мы не должны делить людей на белых, голубых, фиолетовых и прочих. Мы должны воспринимать беларуский народ таким, какой он есть, со всем спектром беларуского народного фронта – от БРСМ справа, до «Белой Руси» слева.

А. Б.: Но если человек не хочет? Где гарантия того, что, когда cформируются кандидаты в президенты, к нему точно так же не придет его шеф и не скажет: «Теперь тоже ставь подпись»?

В. Ц.: Я не оправдываю административное давление на людей в плане сбора подписей. Не подумайте, что я говорю, что это правильно. Просто я считаю, что в данном случае подставлять человека нельзя. Если для него есть угроза лишения работы – я слышал, что такое происходит на бобруйском заводе «Пищевик» – в данном случае я выступаю на стороне людей. Пока это госпредприятия, ясно, что работает административный ресурс. Поэтому я предлагаю делать все предприятия частными. 

Мы на примере ПВТ показали, что для людей это гораздо лучше. Более высокая зарплата, более человеческое отношение со стороны руководства, условия труда совершенно несоизмеримы. А что такое госпредприятие? Мы считаем, что государство – это некий фетиш, и что мы все каким-то образом имеем возможность управлять госпредприятием. Это миф – всеми госпредприятиями от лица беларуского народа управляет вполне конкретный индивид. А я хочу, чтобы все люди имели право на управление на тех предприятиях, где они работают. Чтобы они там были акционерами в обязательном смысле. 

Бенджамин Франклин сказал замечательную фразу: «Пустой мешок прямо стоять не может». Моя задача – создать в Беларуси «средний класс».

Некоторые не очень понимают, что это, считают, что это просто люди с высокими зарплатами. Нет, это прослойка людей – в развитых странах мира она составляет до 60% населения – когда, например, уйдя с работы, я могу нормально жить. Да, я уже не могу ездить по отпускам, не могу купить себе дорогую машину, но могу покупать себе одежду, и продукты, и у меня есть, и где жить. И вот в таких условиях человек проявляет принципиальность. Если он видит несправедливость, что кто-то нарушает его права, что происходит что-то против его совести – тогда он бросает документ, уходит с работы – выражает свое мнение. Вот, что такое «средний класс». У нас его нет. Мы все являемся наемными работниками, мы все боимся, что нас могут уволить. Не обязательно идти на баррикады, достаточно просто написать заявление и уйти с работы. Я бы хотел, чтобы в Беларуси сформировался «средний класс», чтобы возможность давления на людей была сведена на нет. [Хочу] сделать наших людей богатыми.

А. Б.: Что вы думаете по поводу задержания Сергея Тихановского? 

В. Ц.: Особенно в контексте кампании, которая происходит, в контексте сбора подписей – это было огромной ошибкой со стороны власти, этого делать было нельзя. Это подрывает доверия со стороны как партнеров как на Востоке, так и на Западе.

А. Б.: То, что произошло – незаконно? 

В. Ц.: Я не видел там законности никакой. Не видел, что происходило избиение милиции, не видел, что происходило избиение женщины с низкой социальной ответственностью, как говорят наши восточные партнеры. Возможно, я не знаю каких-то фактов, но этот вопрос надо было решать не таким образом. 

А. Б.: А если вы столкнетесь с такими вещами на следующем пикете? 

В. Ц.: Мы понимаем, в какой мы находимся стране. Если меня будут обвинять в избиении женщины, тогда общественное мнение тоже должно подключаться и становиться на мою сторону – точно так же, как оно встало на сторону Тихановского. 

А. Б.: Может ли тот факт, что вы долго работали с Лукашенко, негативно сказаться на результатах за вас? 

В. Ц.: Не знаю. Я предлагаю программу развития, программу будущего Беларуси. В нашей стране человек не мог бы ничего создать, не мог бы даже свечной заводик построить, если бы не получил благословение со стороны власти. Любой кандидат, кроме уличного протеста, был бы связан с беларуской реальностью, беларуской административно-командной системой. 

Работал или не работал я с ним – я ведь был дипломатом, всегда считал, что отстаиваю интересы Республики Беларусь, что работаю не на конкретного человека, а на интересы страны. Я действительно знаю, как работает и государственная система и управление зарубежных стран, и знаю, как работает государственное управление в Беларуси. Я знаю, где его слабое место – и таких мест очень много. Я знаю, как эти места надо расшивать. Я имею совершенно четкое представление не только о том, куда мы должны прийти через пять лет, но и как и туда прийти.

А. Б.: В ноябре прошлого года в Парламенте предлагали принять закон о гарантиях экс-президенту. Как бы вы выстроили свою политику в этом вопросе? 

В. Ц.: Я бы тоже считал, что первый президент имеет право на нормальную жизнь. Возможно, ему бы стоило оставить одну из его... Сколько там их – 18 или 19 резиденций? [Место], где он мог бы выращивать картошку, арбузы, коров – то, что ему нравится. Мог бы заниматься преподавательской деятельностью, консультированием, как я после ухода из ПВТ. Человек должен вести жизнь нормального гражданина, но, конечно, за госсчет. Государство даже могло бы обеспечить его охраной, потому что не всем людям нравилось, каким образом руководитель управляет. Нельзя быть святым на должности первого лица. Для того, чтобы избежать возможности физического насилия против человека, некая охрана должна быть за ним оставлена. Это обычная практика, мы не станем нормальной страной, если будем разрывать в клочья людей, давить их танками. 

А. Б.: Вопрос из интернета: Развитие регионов – в чем решение для Беларуси? 

В. Ц.: Прежде всего – выборы всех местных органов власти. Не назначение – в Минске хуже знают проблему городского поселка Октябрьский, чем в самом поселке. Второе – налоги. Налог с прибыли и налог с продаж, которые платят местные предприятия, должны оставаться в местном бюджете. В Республиканский бюджет идет только подоходный налог, из которого формируется серьезное компактное правительство. Тогда часть денег отдается на места и там начинает формироваться гражданское общество. Как только у людей появляются деньги, люди начинают дискутировать, как их использовать: отремонтировать городской клуб или построить мост – это на местах должны решать, а не в Минске вписывать в какие-то инвестиционные программы.

А. Б.: Вы сказали, что если станете президентом, первый ваш визит в этом статусе будет в Россию. О чем будете договариваться? 

В. Ц.: Ха-ха, хороший вопрос. Это вполне естественно – Россия является нашим союзником, самым близким и торговым, и экономическим, и политическим партнером. Это нормальная международная практика, когда новоизбранный президент совершает визит в страну партнера. Всегда легко дружить с дальним – с Венесуэлой или Ираном – и очень сложно дружить с ближним.

Нам надо поговорить, прежде всего, про договор о создании Союзного государства. Он был подписан в совершенно других исторических условиях, многое из этого договора так никогда и не заработало.

Возможно, имело бы смысл провести ревизию тех положений, на которые сегодня можем или не можем пойти мы. То же самое должна озвучить Россия. Многие из того, что там содержится, нам необходимо сохранить: возможность свободного трудоустройства в наших странах, возможность свободного получения образования, возможность получения медпомощи – и еще много чего. Есть и много вопросов, которые мы не реализовали и, может, их и не стоит реализовывать. Допустим, вопрос единой валюты – вряд ли мы сможем когда-то иметь единую валюту, просто исходя из понимания, что структура экономики России и Беларуси разная. У нас никогда не будет столько нефти, газа, черных и цветных металлов, древесины, как в Сибири, никогда не будет алмазов – и еще много чего. Мы при построении экономической политики прежде всего должны строить экономику знаний. 

У нас есть договор о партнерстве и сотрудничестве с Евросоюзом, который был подписан в 94-м, но в 96-м некоторые страны не успели его ратифицировать – и больше к нему не вернулись. Но он дает возможность беларуским товарам свободного двигаться по ЕС. У нас есть режим наибольшего благоприятствования торговли с США, с Мексикой. Работает обобщенная система преференций – эти режимы были заморожены, исходя из нарушения прав независимых профсоюзов в Беларуси. Мы, естественно, разрешим свободные профсоюзы в Республике – и тогда нам откроется рынок Штатов, для этого практически ничего не надо делать. Мы должны вступить во Всемирную торговую организацию. Расшить буквально пару моментов, которые на протяжении 25 лет не можем осилить – прежде всего, допустить лоукосты: в Гродно, в Брест, в Гомель, в Витебск. И допустить иностранный капитал в беларуские СМИ – это может быть спорт, культура, бизнес. 

Пресса вообще погибает. Я не вижу ничего плохого в том, если некое издание возьмет The New York Times, как это делается во всех практически странах мирах, возьмет туже «Республику» – и сделает ее частью национального приложения локальной The New York Times. Она будет лежать во всех гостиницах, бизнес-центрах – иностранцы смогут познакомиться и с международными новостями, и с беларускими на английском языке, или на русском, беларуском. 

А. Б.: Если вернуться к России, я правильно поняла, что вы будете разговаривать о тех дорожных картах, которые никто не видел. Или вы видели? 

В. Ц.: Нет. Я не об этом хочу говорить, а о том, какие пункты в договоре о создании Союзного государства не работают. И, наверное, никогда не будут работать. В конфликтах, которые у нас были с Россией в декабре, мы заявляли о нашей позиции.

Мы хотели получать цены на газ и нефть по смоленским тарифам, не идя ни на какие шаги, прописанные в договоре Союзного государства. Но в международных отношениях, в бизнесе и в жизни такого не бывает.

Вы должны, вы обязаны выслушать партнера, понять его мотивацию. Мы все хотим не работать и зарабатывать при этом колоссальные деньги (это я утрирую). Но так не бывает – вы приходите на работу и, в конечном счете, договариваетесь о цене. Так же и в бизнесе – мы бы хотели продавать один стакан по тысяче долларов. Но надо договариваться с тем, кто возьмет этот стакан, убедить покупателя взять его по той цене, которая его устраивает, иначе он его не возьмет.  

А. Б.: Но суверенитет страны – это же не стакан, а основа существования. 

В. Ц.: Безусловно все так. Но, когда вы говорите о суверенитете, есть очень много параметров, которые в настоящий момент ограничиваются. Насколько мы суверенны? Мы подписали всеобщую декларацию прав человека – тем самым мы допустили, что у нас будет свобода СМИ, свобода выражения мнений, свобода собраний и так далее. Мы свободны или нет? Мы взяли на себя какие-то обязательства и должны их выполнять. Если мы заключили соглашения по таможенным пошлинам на ввоз автомобиля, мы больше не может быть свободными – мы обязаны их выполнять. Таможенная пошлина на ввоз автомобиля должна быть одинакова как у России, так и у Беларуси, Казахстана и других участников Таможенного союза. Часто решение взять на себя некие обязательства открывает дорогу к режиму наиболее благоприятствующей торговле с США и Канадой. Когда вы берете на себя обязательства, вы должны их выполнять – и вы не до конца независимы. 

Есть много факторов, которые якобы ограничивают суверенитет страны. Если мы говорим о том, что будем проводить абсолютно прозрачные президентские, парламентские выборы, мы создадим возможность для абсолютно независимых СМИ и экспертов, которые будут вещать по беларуским каналам – у нас сразу же включится огромное количество фондов. Тот же «Миллениум фонд дейшн» США, которые дает миллиард долларов на программы, которые для нас являются экономически важными и интересными. Как только мы возьмем на себя такие обязательства, тут же увидим огромный приток иностранного капитала, который будет чувствовать себя защищенным и знать, что он может свободно репатриировать валюту.

А. Б.: Вы часто говорите про экономику догоняющего развития, приводите в пример Китай и Сингапур. И говорите, что нам нужно совершить такой же скачок с нашей экономикой. Но мы же знаем, что в Сингапуре долгое время премьер-министром был Ли Куан Ю, мы знаем, что он 30 лет был на посту, передал власть сыну…

В. Ц.: Ну, не совсем так. 

А. Б.: И не было свободы СМИ, не было оппозиционных партий.

В. Ц.: Да. Ну, во-первых, это было другое время. Надо понимать, что это был 1965 год. Но мы любого политика должны оценивать и по его результатам. Да, не все там было гладко. Я абсолютно не идеализирую Сингапур, равно как и Китай, Южную Корею, Малайзию и другие страны. Но когда мы смотрим по внешним факторам, то видим, что там за 30 лет зарплата с 7 долларов стала две с половиной тысячи долларов. Люди получили возможность жить в комфортабельных квартирах. 

А. Б.: Я была в Гонконге – у них квартиры метр на метр, очень маленькие. И в Сингапуре нечто подобное.

В. Ц.: Ну, в Сингапуре немного полегче, не такое население и побольше территорий. Но да, они строят вверх, потому что у них очень высокая плотность населения. Но и ВВП… Сингапур в три раза меньше Шкловского района, а его ВВП в шесть раз больше, чем у Республики Беларусь. На этот опыт просто стоит посмотреть. Ведь 30 лет назад там были бараки, где курили люди марихуану и где просто жуть, что было. А теперь это суперсовременное государство. И Китай – про него 20 лет назад анекдоты еще рассказывали. А сейчас они научились всему: и производству товаров, и сельскому хозяйству, и строительству, причем очень быстрому. 

А. Б.: 10 минут назад мы с вами говорили о Беларуси как демократической стране. Но теперь вы говорите о странах, где есть ограничения прав человека, ограничения интернета, отсутствуют оппозиционные партии и свободные СМИ. Правильно ли я понимаю, что вы, если станете президентом республики Беларусь, готовы продемонстрировать это «чудо», когда экономика догоняющего развития будет реализована в стране, где царит демократия?

В. Ц.: Вы интересно ставите вопрос. Разные страны имеют разные традиции, но я изучал, прежде всего, экономические методы. Ну, давайте приведем пример Южной Кореи – там меняется правительство, президент, парламент. За 25 лет уже сменилось шесть президентов и премьеров. Если мы берем Малайзию – меняются премьеры? Меняются. Сингапур тут, скорее, исключение. Я то его привожу в пример того, как экономически можно сделать «конфетку».

Да, в Китае не пошли на демократизацию – сложно, большая страна. Есть опасения собственного опыта, когда в стране был огромный раздрай. У нас такого не было, нам бояться нечего. Мы принадлежим к европейской цивилизации. В этом плане гораздо сложнее России, с ее огромными территориями, разнообразным полиэтническим населением, где буддийский, исламский фактор присутствует, где православие является доминирующим – но всегда был очень сильный ислам на юге, в центральной части России. Там гораздо сложнее построить демократическую страну. Но это их проблемы, мы не вмешиваемся в них в конечном счете. Мы должны видеть и решать наши проблемы. У нас традиции демократические, куда более серьезные, чем в странах Азии. У нас нет колоссальных территорий, как в России, и огромного населения, как в Китае. Нам надо смотреть на то, какие экономические инструменты позволили этим странам развиваться, но мы должны строить открытое демократическое общество, где будут представлены разные взгляды. Именно в этом будущее Беларуси. 

А. Б.: Вопрос из интернета: чем вы отличаетесь от Бабарико? Собираетесь с ним объединяться, так как у вас с ним сейчас самая большая поддержка? 

В. Ц.: Когда будет озвучена программа, когда будущее будет формализовано – тогда мы посмотрим. И не обязательно [смотреть] на него, есть еще 14 кандидатов. Мне хочется ознакомиться и с их программой.

А. Б.: Значит ли это, что, если вам понравится программа действующего президента, то вы готовы и с ним объединиться? 

В. Ц.: Ха-ха, нет. 

А. Б.: Вопрос из интернета: из каких источников планируется финансирование реформ? 

В. Ц.: Госбюджет, различные фонды, приватизация предприятий. Сегодня Беларусь мало того, что бедная, – мы много должны. По-моему, внешний долг составляет порядка 20 миллиардов долларов. Мы не можем его выплачивать, исходя из той экономической политики, которая проводилось на протяжении 10 лет. Мы берем займы на погашение процентов по ранее полученным кредитам. Необходимы серьезные реформы, чтобы эти вопросы решать. И чтобы в будущем, через 5 лет, Беларусь из заемщика средств выступала кредитором. 

А. Б.: Вопрос из интернета: Есть ли план, как контролировать процесс выборов и не дать их подтасовать? 

В. Ц.: Есть. Расскажу ближе к выборам. 

А. Б.: Один из вопросов, по которому вы не совпадаете с Бабарико – приватизация. Когда разговор заходит про этого кандидата, вы начинаете говорить про олигархический капитализм, который может наступить, если продать заводы частным компаниям. Что надо делать с убыточными предприятиями и людьми, которые там работают? 

В. Ц.: Давайте смоделируем ситуацию: есть кирпичный завод, убыточный. Он где-то в районе Скиделя, берет скидельскую глину, использует непонятный клей – неэффективное производство, он делает кирпич, которые ломается. Государство начинает его поддерживать электроэнергетикой, спонсировать добычу глины, ремонт оборудования – и людям платится зарплата.

В результате мы производим битый красный кирпич, который выбрасываем на свалку. Это называется поддержка убыточных предприятий. 

Теперь посмотрим, откуда берутся эти деньги – с эффективных предприятий и налогов у людей. На что мы их тратим? 10% – на поддержку людей, чтобы платить им зарплату, 90% – на содержание основных фондов, непонятно за что. Давайте мы людям, которые там работают, будем не 10% из бюджета давать, а 20%. А 80% оставим в распоряжении самих людей и эффективных предприятий, которым нужна рабочая сила, но они не могут развиваться, потому что у них в виде налогов эти деньги изымают. Может быть, лучше когда рядом стоит эффективное предприятие, которое производит микросхемы? Взять и оставить им деньги, пусть расширяют производство микросхем. А убыточный кирпичный завод не будем пока трогать – даем людям возможность в два раза больше получать на новом модуле по производству  микросхем.

Мы вроде бы их поддерживаем, люди вроде бы заняты, но на самом деле мы производим продукцию, которая никому не нужна. Может, гораздо лучше пригласить итальянский капитал и сказать: давайте производить здесь черепицу, у нас есть глина, которая отвечает стандартам. Да, для этого нужно завести итальянскую линию оборудования – завозить ее должен итальянец. Пусть используют нашу глину и труд наших людей – итальянец будет больше им платить и производить качественную черепицу, которая нужна. Пусть в наших деревнях люди начинают крыть дома черепицей. Выиграют все. 

Но самое главное – вы не можете привлечь инвестиции, если не продаете долю. Не придумал мир другого способа привлечения инвестиций. У вас, у государства, доля может уменьшаться, а в целом капитализация этой уменьшенной доли продолжает расти. Когда у нас будет процесс приватизации, мы, конечно, пригласим самых лучших экспертов, которые сделают народную приватизацию. Мне очень нравится в Китае, пример Xiaomi, где владелец компании имеет 1%, а все остальное у сотрудников компании. Мы обязательно пригласим и российских партнеров, которые расскажут, как ни в коем случае нельзя делать, чтобы дорогие ценные активы не переходили за бесценок к людям, которые вдруг из грязи в князи стали олигархами. Вот этого нам надо избежать. 

Когда-то Гегель сказал фразу: «Изучая историю народов, я пришел к выводу, что сами народы этих выводов из истории не делают». Мы пока не можем из своей истории делать выводы, а я хочу учиться в том числе у других. И делать выводы как позитивные, так и негативные, чтобы не повторять ошибок, которые допустили другие. 

А. Б.: Мое знакомство началось с вами с публикации Dev.by о том, что как они хотели брать у вас интервью (у Dev.by вышла статья, в которой журналисты заявили, что из 43 заданных на интервью вопросов Цепкало оставил 8, большинство вопросов после вычитки было отредактировано, один добавлен от себя. Среди неотвеченных вопросов – тот, что касался давления на редакцию Dev.by еще во времена, когда Цепкало руководил ПВТ – Прим. KYKY). Расскажите вашу версию. 

В. Ц.: Нет версии, есть закон о СМИ, который, если интервью эксклюзивное, допускает право автора на правку. Есть гражданский кодекс – не помню статью, которая относит формат эксклюзивного интервью к авторству того человека, которые это интервью дает. У нас по закону запрещена цензура, если я делаю публичное выступление, где присутствует много СМИ и любое мое высказывание может быть интерпретировано и изложено как угодно.

Но если мы договариваемся, что интервью будет отредактировано, я сижу дома в домашних тапочках, не задумываясь над многими ответами, которые даю.

Я знаю, что мне предоставят материал, который я смогу отредактировать и представить в том виде, в котором хочу. В противном случае я бы на эксклюзивное интервью не шел. Но когда журналист потом говорит, что ему не понравилось, как отредактировали – ну, тогда я не настаиваю на публикации. И я не хочу, чтобы вы публиковали его в том виде, в котором я его увидел. 

А. Б.: Каково ваше отношение к призывной армии в Беларуси?  

В. Ц.: Армия должна быть профессиональной. Надо понимать, что современные военные действия – это, прежде всего, война технологий, а не война духа и характера. Сегодня один оператор дрона может быть более эффективен, чем 10 000 вооруженных автоматом Калашникова 47-м. Люди должны хотеть идти в армию, потому что там нормальные зарплаты и квалифицированный труд. Должны быть в армии спецподразделения – тоже профессионалы, которые знают, на что они идут. Что касается того, что мужчина должен научиться стрелять – я сам служил, стрелял из автомата Калашникова, пулемета – в сегодняшних условиях достаточно три дня, чтобы научиться собирать и разбирать автомат и научиться из него стрелять. Может, еще научиться вырыть один окоп – хотя я не представляю, зачем эти окопы нужны. Мы много их рыли в армии, но я не понимаю, как они могут помочь в современном театре военных действий.

А. Б.: Ваше отношение к однополым бракам? 

В. Ц.: Ха-ха, мда. Наверное, в большей степени негативное. Я не... (долго молчит) Самая большая проблема, мне кажется, – не то, что люди хотят жить вместе. Это их право, и это право у них забирать нельзя. Если мы признаем такой брак институтом, вопрос в усыновлении детей (Примечание редакции KYKY: прямо сейчас в России обсуждается вирусный ролик про усыновляющую мальчика карикатурную гей-пару с призывом проголосовать за поправки в Конституцию России – чтобы избавить страну, в том числе, от геев. Youtube уже удалил ролик по причине умышленного разжигания ненависти). Дети должны воспитываться в традиционных семьях, хотя, конечно, вы можете привести контраргумент, что есть дети, которые воспитывают алкоголики, которых не кормят, бьют и прочее. Не знаю, сложная тема. Здесь большое количество «за» и «против». Я, наверное, скорее выступают против того, чтобы институционализировать брак между людьми одного пола.

А. Б.: Я в качестве аргумента привела бы историю с больницей, тюрьмой, куда ты не можешь пройти не в качестве супруга. У людей, которые живут в браке, есть некие гарантии, которые необходимы. 

В. Ц.: Моя супруга в этом плане со мной не согласна – у нее ваша позиция. Я пока еще склоняюсь к тому, что брак – это связь между мужчиной и женщиной. Но я понимаю, что люди, которые нетрадиционной ориентации, тоже граждане Беларуси и должны иметь такие же права. Будем считать, что пока я не определился в этом вопросе, но больше склоняюсь к традиционным ценностям.

А. Б.: Ваше отношение к легализации легких наркотиков? 

В. Ц.: Хороший вопрос, давайте следующий. 

А. Б.: Мировой опыт показывает, что в каждой стране, где проходил референдум об отмене смертной казни, большинство голосует «за». Готовы ли вы на такое решение? 

В. Ц.: Я считаю, что смертная казнь, как наказание, должна быть оставлена, но должен быть введен мораторий на приведение в действие смертной казни. Он может быть 20-30-50 лет, так как это решается во многих странах мира – в некоторых штатах США, в России. Доля судебной ошибки всегда имеет место быть. Относительно недавно, может, несколько десятилетий назад, в Великобритании был случай – были изнасилованы и задушены две девушки. Обвиняемый признался только в убийстве одной девушки – это показалось странным, потому что по рисунку преступления оно было совершено одним и тем же человеком и это остановило от принятия решения о смертной казни. А через пять лет выяснилось, что он вообще никого не убивал. Он взял на себя вину настоящего преступника. А если бы смертная казнь была приведена в исполнение сразу?