Анна Ефременко была кинообозревателем и главным редактором «Афиши» в TUT.by. Сейчас она живет в Литве, где и написала пост, который, как нам кажется, вам стоит прочесть. Он о том, почему многие беларусы не говорят на родном языке — и почему есть риск, что среди нового поколения беларусов русскоязычных не станет меньше (если не больше).
«Я прочитала текст [российского независимого медиа] «Холода» неделю назад и не могу перестать о нем думать. Не в контексте России и татар, а в контексте того, как незаметно и вместе с тем успешно прошла денацификация Беларуси, моя денацификация в частности.
Я знаю беларуский язык. Я учила его в школе, в универе, но никогда не говорила. Это знание в моем арсенале где-то рядом с умением шить: я могу взять в руки иголку и заштопать носки, но обычно этого не делаю, а просто выбрасываю рваные.
Даже сейчас с теми друзьями, которые разговаривают со мной по-беларуски, я разговариваю по-русски. В моем классе не были ни одного беларускоговорящего ученика (а если бы и был, в лучшем случае его считали бы фриком, а в худшем — развязали бы откровенный буллинг). Даже в универе в нашей группе будущих журналистов все говорили по-русски.
Ни о какой рефлексии, о судьбе беларуского языка в моей юности и речи не было. Наоборот, владение русским казалось преимуществом: я могу читать, слушать и смотреть все, что создавалось на русском языке, я не выпадаю из культурного контекста.
Мне хотелось говорить на одном языке с героями любимых книг, фильмов и сериалов (это потом наступило осознание, что я говорю с ними на одном языке через костыль перевода. И сильно позже второе озарение: перевода на язык, которым мог бы стать беларуский).
Беларуского языка, за пределами стерильных рамок уроков дважды в неделю, в моей жизни не было вовсе. В моей семье никто не говорил по-беларуски. И если подавляющее большинство моих друзей слышали мову хотя бы от бабушек, то мое лето проходило в российской деревне.
Я не хочу снимать с себя личную ответственность, в конце концов, на каком языке говорить сейчас — исключительно вопрос моего выбора. Но я вынуждена напомнить, что в 95-м за русский язык как второй государственный проголосовало 83%. Одна из немногих цифр беларуской избирательной истории, в которой я не сомневаюсь.
Что дает статус государственного языка, я вижу сейчас на примере Литвы, в которой живу уже почти год. Большинство литовцев понимает русский и говорит на нем, то есть они не исключены из контекста российской культуры (это почему-то всегда становится важным аргументом). Но двухмиллионная Литва говорит по-литовски, по-литовски учит своих детей, на литовский дублирует кино (привет беларускому прокату, который так охотно закупал российский дубляж), по-литовски читает «Гарри Поттера», наконец. Кстати, о последнем: перевод книги Роулинг на беларуский случился, кажется, только в 2019-м году. Популярное кино с беларуской озвучкой появилось в кинотеатрах только в середине 2010-х — да и то не массово, а как часть культурного проекта Velcom. Ну, а про то, на каком языке делают беларуский рэп, вы и сами все знаете.
И здесь я продолжу натягивать тяжелое пальто своей личной ответственности.
Работая в TUT.BY, мы ставили тексты на русском про российских селеб, потому что «это лучше читают».
Те самые 83% негласно передали ценность русского языка своим детям, которые стали читать по-русски охотнее, чем по-беларуски (по статистике разница в прочтениях была в 10 раз. Надо ли говорить, в чью пользу).
О детях напишу отдельно. Останься мы в Беларуси, у меня был бы шанс научить ребенка беларускому языку. Этот шанс есть и в эмиграции: в конце концов, мы можем говорить с дочкой дома по-беларуски — здесь десятки таких примеров. Станет ли этот язык ее языком коммуникации и мыслей — большой вопрос. Ведь если ты не говоришь на нем с друзьями, не обучаешься ему в школе, он останется языком, на котором ты говоришь с мамой и папой. Немало для семьи, но недостаточно для языка. И дети моей дочери, останься она за пределами Беларуси, почти наверняка не продолжат говорить на мове. То есть в нашей семье язык умрет на втором поколении, так толком и не зародившись.
Всю свою сознательную жизнь я живу под оккупацией российского контекста.
И как показал все еще тлеющий скандал с фестивалем Pradmova, не я одна. Мышление человека под длительной оккупацией меняется. Поэтому я совсем не удивлена, что для беларуского фестиваля гости из России — это основное блюдо, а беларуские — аперитив перед банкетом.
Ну или давайте поговорим не про фестивали, а про медиа, если хотите. Я не знакома с преданными читателями TUT.BY из России, но я знаю сотню беларусов, каждый день читающих «Медузу». Мои беларуские коллеги знают свежие новости о репрессиях против российских медиа. Но знаете что? Совсем недавно на конфе в Риге я рассказывала про репрессии против беларуских медиа, и коллеги из России в большинстве слушали с изумлением. Что и о ком это говорит, я оставлю за скобками основного месседжа. Да у меня и ответа-то нет.
Мне сложно представить, каким было бы мое детство по-беларусски. Но я попробую. Мабыць я бы глядзела «Тытанiк», чытала «Гары Потэра», слухала б спачатку «Песняроу», а потым «Крамбамбулю». Абмяркоувала б гэта з мацi, а яна бы разумела мяне праз слова, таму што не вывучала беларускую мову. Але, спадзяюся, пачала б разумець лепш. I размауляць пачала б. И гэта быу бы зусiм маленькi крок для мовы, але ж вялiкi для мене».