Часть первая. В которой Стрижак сталкивается со смертью

KYKY: Вы сейчас в каком статусе: экстремист или уже террорист?

Андрей Стрижак (А.С.): Я перманентно по жизни экстремист, если смотреть с точки зрения беларуских властей, но официального статуса у меня нет, хотя заведено уголовное дело. И буквально на днях гостелевидение называло фонд BYSOL экстремистским формированием. Но официального решения тоже нет.

KYKY: Весной 2020-го года вы помогали в рамках инициативы bycovid19 развозить по больницам недостающие средства защиты и медтехнику, а потом основали фонд BYSOL для помощи пострадавшим от репрессий. Чем вы занимались раньше?

А.С.: С 2007 года я занимался правозащитной и профсоюзной деятельностью. С 2014-го работал по конфликту на востоке Украины, в частности на Донбассе. В 2015-м входил в состав волонтерской инициативы «Гуманитарный маршрут Беларусь – АТО», которая помогала и помогает гражданскому населению в зоне конфликта и медикам. В 2017 у меня была первая мониторинговая миссия в составе гражданских активистов и журналистов, а с 2018 по 2020-й я документировал военные преступления для международного суда в Гааге.

KYKY: Встречали в зоне АТО Протасевича?

А.С.: Нет, мы не встречались. Во-первых, линия фронта была достаточно большая, а во-вторых, специфика моей работы не была сопряжена с постоянной коммуникацией с военными и парамилитарными структурами. В основном я работал с гражданско-военной администрацией и медиками, поэтому с Протасевичем, скорее всего, мы прошли параллельными дорогами.

KYKY: Какая самая яркая эмоция вам запомнилась с того времени?

А.С.: Мария, вы любите сливы?

KYKY: Если вы про желтые, то не люблю, но читаю.

А.С.: Нет, я не про те сливы, а про самые настоящие (смеется). Я полюбил сливы после одной интересной истории летом 2017 года. Мы с товарищами ночевали в одном из поселков на линии фронта, где шли обстрелы. И в отличие от миссии ОБСЕ, мы работали и днем, и ночью. В одну из ночей началась обстрел, и я вышел в сливовый сад возле дома.

Помню, как свистели пули: они отстреливали ветки со спелыми плодами, которые падали на землю. И чтобы как-то отвлечься от происходящего, я стал поднимать эти ветки и есть сливы.

Это меня немного успокаивало. С тех пор обожаю сливы и всегда покупаю их в сезон. Еще была история, когда мы поставили на фронт реанимобиль, который, кстати, до сих пор работает. И когда мы приехали делать репортаж, оказалось, что пресс-офицер, который нас сопровождал, был ранен. И жизнь ему спас реанимобиль, который мы поставили накануне. Когда происходят подобные вещи, понимаешь, что твоя работа действительно имеет осязаемый результат.

KYKY: Знаете, про вас говорят, что вы человек, который так и не вернулся с войны…

А.С.: Возможно, они правы. Война ведь и сегодня продолжается, пусть и в другой форме. То, что было на Донбассе, и то, что сейчас происходит в Беларуси, – события одной и той же цепочки затянувшегося распада Российской империи. И то, что беларуская революция не победила в 2020-м, – один из примеров того, насколько крепко Россия держит нашу страну. Не секрет, что ключ к решению вопроса Лукашенко лежит в Кремле.

Пребывание на войне дало мне понимание общей картины происходящего – я не сосредотачиваюсь на каком-то одном пазле. И сегодня, если мыслить стратегически, беларуские события фактически лежат в плоскости Грузии 2008 года и в плоскости Приднестровья 1992 года. Сегодня я вижу процессы в Беларуси, которые происходят перед началом всех военных конфликтов – потеря эмпатии к гибели человека, если этот человек – противник. Это четкое деление на своих и чужих и серьезный триггер для противостояния уже не в мирном ключе.

Учитывая, что это не первый конфликт, за которым я наблюдаю, есть понимание, по каким сценариям он может развиваться дальше. Если бесконечно ущемлять людей, нарушать их права, избивать и убивать, рано или поздно это вызовет ответную реакцию. Я это принимаю спокойно, это исторический процесс. Насилие всегда порождает насилие – по-другому формула не работает.

KYKY: В 2014-м вы были замечены во время Майдана в Киеве. Что вы там делали?

А.С.: Для меня это был серьезный травматический опыт. Я на четверть украинец – свои первые шаги я сделал в Украине. После взрыва на Чернобыльской АЭС меня вывозили туда на оздоровление в младенческом возрасте. В Украине у меня много друзей, родни. И когда у них в стране ситуация накалилась до вооруженного столкновения в феврале 2014-го, я купил билет в один конец и поехал в Киев в качестве правозащитника – я не собирался брать в руки оружие.

Я пошел работать на горячую линию помощи жертвам репрессий «Евромайдан SOS». И так вышло, что я заступил на дежурство за два часа до расстрела Институтской. И вся эта история с погибшими, ранеными, пропавшими без вести пришлась на нашу смену. Еще мне выдали черный кнопочный телефон, который никогда не звонил, – он был только для исходящей связи. По нему я должен был звонить и сообщать родственникам, что их сын, брат или муж проходили по нашей базе как погибшие. Меня к этому никто не готовил – я не знал, как это правильно делать. И эти сообщения о погибших людях стали для меня серьезной травмой, которую я переживаю до сих пор. Поэтому я даже не то, чтобы не вернулся с войны, я не вернулся с Институтской. После тех событий у меня в голове многое изменилось, в том числе – отношение к жизни.

KYKY: Вы были на Майдане, потом поехали в зону АТО, потом включились в борьбу с ковидом, стали помогать репрессированным. Вы делаете важные вещи, но за это на вас постоянно выливают ушаты грязи. Любая история, замешанная на деньгах и человеческих страданиях, всегда будет критически оцениваться обществом. И вы не могли этого не понимать. У вас какая-то внутренняя потребность бороться и страдать?

А.С.: Но кто-то ведь должен это делать… В тот момент, когда я начал заниматься гражданской активностью, понимал, что есть темы, которые мои коллеги стараются обходить в силу травматичности такой работы. И одно из этих направлений – работа с ресурсами, когда ты сначала собираешь, а потом распределяешь их. Я видел подобные истории на примере сборов для детей с раковыми заболеваниями. Всегда думал, как улучшить эту систему, чтобы она работала эффективнее. И знал: оставаться в стороне, чтобы грязь не долетала, не получится. Это просто выбор: ты делаешь или не делаешь. Я принял решение делать.

Возможно, я человек более нечувствительный к негативу, чем другие. В 2005 году я сломал позвоночник и долго восстанавливался – фактически заново учился ходить. Физическая боль – это то, что сопровождает меня всю жизнь. Я постоянно ощущаю боль из-за травмы. Поэтому какие-то пороговые штуки у меня намного выше, чем у других людей. И я знал, что смогу выполнить эту задачу с фондом, я справлюсь, поэтому и взял на себя такую ответственность.

KYKY: То есть когда вас полощет пропаганда или что-то говорят за вашей спиной, вам все равно?

А.С.: Нет, не все равно. Но я понимаю, что если бы основной мишенью с октября по февраль прошлого года для пропаганды и недоброжелателей был не я, ситуация могла бы развиваться по-другому. Поэтому я спокоен и даже рад, что это был именно я – я смог вывезти всю эту историю. Получилось ли бы это у другого человека, я не знаю.

KYKY: Чего вы боитесь?

А.С.: Я боюсь безразличия людей. Самые страшные вещи в истории человечества происходили из-за безразличия. Я, например, не могу пройти даже мимо пьяного человека на улице – мне нужно убедиться, что с ним все нормально, а не случился инсульт. Возможно, в свое время я и начал заниматься правозащитной деятельностью, потому что это было вызовом безразличию.   

Часть вторая. В которой появляются люксовые отельные номера за 500 евро

KYKY: Расскажите про свой отъезд из Беларуси. На вас давили?

А.С.: 27 марта мы с Андреем Ткачевым создали кампанию bycovid19. Ну, как создали… Разместили посты в социальных сетях, что врачам требуется помощь. И потом все как-то завертелось – структура создавалась стихийно, но уже в апреле она стала выполнять задачи Минздрава. Мы стали обеспечивать больницы средствами защиты для медиков. 27 июня мы закончили эту работу. За три месяца нам удалось собрать порядка 370 тысяч долларов и закупить 1,5 тысячи единиц аппаратуры для больниц. И уже тогда было осознание, что просто так для нас эта инициатива не пройдет.

В Беларуси же действует принцип награждения непричастных и наказания невиновных.

Я знал, что со стороны власти ко мне будет большой интерес, учитывая мой бэкграунд пребывания в зоне АТО и во время событий на Майдане.

Более того, к концу июня активизировалась кампания BY_help, которая, как птица-феникс, раз за разом возрождалась с 2017 года. Я понимал, что оставаться в Беларуси мне становится небезопасно. Еще у меня были серьезные последствия коронавирусной инфекции – было ясно, что мне нужен отдых. И последним фактором в решении об отъезде стала информация, что моя фамилия стала часто звучать в кабинетах, где ей звучать не стоит. Поэтому 5 июля я собрал чемоданы и поехал на отдых. И до сих пор этот «отдых» не заканчивается.

KYKY: То есть на тот момент прямых угроз вам не поступало?

А.С.: Ну, были какие-то хейтеры, которые писали, что меня посадят, но все это несерьезно. Реальных прямых угроз от власти мне не поступало. Но то, что силовики заинтересовались мной, – было очевидно. Власть проявила паралич в решении проблем, а потом пришла в себя и решила бороться не с коронавирусом, а с теми, кто боролся с ним.

KYKY: Как вам дался переезд?

А.С.: Сначала я поехал в Киев, где с коллегами мы дистанционно курировали фонд BY_help. После событий 9-11 августа мандат был расширен еще для помощи раненым, потому что изначально фонд оказывал помощь только оштрафованным и арестованным. Мы собрали первый миллион и стали помогать еще стачкомам и уволенным. И под эти инициативы стало не хватать рабочих рук, поэтому была создана новая команда, которая потом стала костяком инициативы BYSOL. Мы понимали, что фонд должен работать, но Украина для этого была не самым подходящим местом, поэтому мы переехали в Вильнюс. И уже в Вильнюсе началась реальная эмиграция, хотя я не считаю себя диаспорой. Скорее, я – временный эмигрант, который работает в Беларуси «на удаленке». Поэтому я не стремлюсь обустраивать здесь жизнь, пускать корни. Хотя нет ничего более постоянного, чем временное.

На данный момент я уже снял в Вильнюсе квартиру, мой ребенок пошел в детский сад, и я уже гораздо лучше понимаю литовский, чем раньше. У меня появились друзья и знакомые, которые помогают освоиться в новой стране. Быт – он везде быт: обустроиться на новом месте не самое сложное. Самое сложное – понимать, что ты не можешь вернуться домой. Да, сегодня идут процессы, но они длительные – перемены не происходят за один день.

KYKY: О, вы сняли квартиру? Пропаганда ведь утверждала, что вы живете исключительно в дорогих отелях, а питаетесь только в дорогих ресторанах (смеется).

А.С.: После переезда в Вильнюс я действительно полгода жил в Hilton – это не самый дешевый отель в мирные времена. Но мы с командой приехали в Литву в локдаун, когда все отели были на грани выживания. И Hilton предоставил возможность жить в номерах за 500 евро в месяц с человека. Средняя стоимость аренды квартиры ближе к центру Вильнюса на тот момент составляла 650 евро без коммунальных. Поэтому жить в отеле было дешевле, чем арендовать жилье. Вторая часть команды снимала номера в другом отеле вообще за 250 евро в месяц. Поэтому иногда дорогой отель – это очень дешево. Что касается ресторанов, то иногда я прихожу на обеденное меню. Но это не топовые заведения, а кафе средней ценовой категории.

KYKY: Как называлось кафе, где вы вчера обедали?

А.С.: Не скажу, потому что это вопрос моей безопасности. Мои маршруты передвижения я бы не хотел светить публично.

KYKY: Я как раз с вами хотела поговорить о мерах безопасности. Помимо того, что вы «не светите» свои маршруты, есть ли какие-то еще ежедневные меры предосторожности? Знаю, что некоторые не едят и не пьют в заведениях – боятся, что отравят.

А.С.: Пик угроз был в годовщину выборов в Беларуси. Мне поступали сигналы из разных источников, что могут быть провокации. И так совпало, что в Литве в это время как раз были антиковидные протесты, во многом инспирированные российскими и беларускими спецслужбами. Протестовать – это право, но происходили нападения на полицейских, была попытка прорваться в Сейм, что выглядело совсем не мирно. И меня предупреждали, что в это время не нужно подвергать себя дополнительной опасности: перемещаться в ночное время суток, посещать массовые мероприятия и прочее. Сегодня уже стало намного спокойнее, но все равно есть важные правила безопасности, которые я стараюсь соблюдать. Это, конечно, усложняет жизнь, но я стараюсь их выполнять. Ведь несмотря на то, что Литва – страна НАТО, до границы с Беларусью всего 60 километров и российской агентуры здесь тоже хватает. Возможно, ближе к Западу проще: там быстрее можно в толпе определить славянские лица и понять, есть ли наружное наблюдение. В Вильнюсе в этом плане сложнее. Но я стараюсь не впадать в паранойю.

KYKY: Сейчас за вами есть слежка?

А.С.: Когда у нас был постоянный офис, наблюдение было. Сейчас мы приняли решение распределить команду по разным локациям, чтобы усложнить работу спецслужбам. Дошло до того, что так называемая власть уже примитивно использует сотрудников беларуского посольства.

Была даже забавная история, которую мне рассказали представители диаспоры, что на какое-то их протестное мероприятие приехал беларуский посол и снимал всех на телефон. Понимаете, какой дефицит кадров, что гоняют даже дипломатов (смеется).

В Литве осталось всего два беларуских дипломата: один – технический сотрудник, а второй – консульский. Поэтому чисто технически организовать постоянную слежку трудно, хотя есть и российский ресурс. Но это сложнее, потому что нужно прогнуться и просить помощи у союзников.

KYKY: Почему вами интересовался госдепартамент Литвы? 

А.С.: Литва максимально благоприятствует всему, что происходит в пользу перемен Беларуси. Это небольшая страна, где легко доносить свое экспертное мнение до тех или иных государственных органов. BYSOL как субъект беларуской политики доносит эту информацию до всех субъектов литовской внутренней политики. И это один из факторов, который помогает работать фонду эффективно.

KYKY: То есть вы вышли на связь с госдепартаментом по вопросам фонда, а не наоборот?

А.С.: Мы работаем со всеми государственными органами Литвы.

KYKY: Вы напрямую работаете с офисом Тихановской по делам фонда?

А.С.: Мы – союзники, и близость к офису Тихановской была одним из важных факторов переезда в Литву. Какое-то время мы даже физически работали в одном офисе, но потом сменили локацию. Тем не менее, сегодня мы сохраняем тесные взаимоотношения: встречаемся на общих мероприятиях, поддерживаем месседжи друг друга, но нельзя сказать, что кто-то подчиняется или зависит от кого-то. Скорее, это нормальные партнерские взаимоотношения, где каждый занимается своим делом – направления нашей деятельности не пересекаются.

KYKY: Офис Тихановской в курсе финансовой кухни фонда?

А.С.: В той же степени, как и остальные наши жертвователи и посетители сайта. Отчетность о деятельности фонда, в соответствии с законами Литвы, публикуется раз в год. У нас есть внутренняя система принятия решений в фонде – на нее никто не влияет. А если мы говорим про практику, то если из офиса Светланы Тихановской поступает информация, что есть какой-то уже верифицированный человек или дворовая инициатива, которым необходимо открыть персональный сбор на сайте или оказать поддержку, мы не будем проводить дополнительную проверку – мы доверяем. Но у офиса Тихановской нет возможности влиять на то, как внутри устроена система фонда, потому что это наше внутреннее дело. Что касается вопросов помощи – всегда можно обращаться.

KYKY: Как вы решаете, кому помогать?

А.С.: Есть система верификации и критериев. Например, если с политзаключенными все понятно, то бывают и пограничные ситуации, но они не частые. Иногда власть использует 328 статью для усложнения верификации. И если у человека богатый послужной список, он всегда был гражданским активистом, а потом у него в блокноте находят засушенный листок марихуаны, то ясно, что это какая-то подстава. Поэтому верификация сегодня не несет такой большой сложности, как это было еще год назад.

KYKY: Сколько на данный момент выплатил фонд солидарности пострадавшим? Сколько всего средств было собрано? 

А.С.: За год фонд получил 63 483 доната и произвел выплат на сумму порядка 3,6 миллиона евро. Большая часть этой суммы (порядка 2 млн. евро) пошла на выплаты уволенным.

KYKY: Беларусы и сегодня продолжают активно жертвовать? И откуда поступлений больше: внутри страны или за ее пределами?

А.С.: Да, процесс продолжается. И около 60-70% донатов от беларусов поступает с иностранных карт, но это отнюдь не говорит, что донатят из-за границы, просто много беларусов в стране имеют российские и европейские карты. Поэтому деление здесь очень условное. События 2020 года показали, что беларусы – это глобальная нация. В среднем за неделю собирается порядка 15-20 тысяч евро. Большая часть этой суммы идет на персональные сборы. Остальная – на помощь политзаключенным и их семьям, вынужденным эмигрантам и дворовым инициативам. Другие направления тоже получают поддержку, но не такую значительную.

Часть третья. В которой KYKY задаёт все неудобные вопросы про фонды

KYKY: Вас обвиняют в том, что кому-то вы не додали денег – тем же дворовым инициативам, а заявки, которые поступали вашей помощнице, остались без внимания. Как вы можете это прокомментировать?

А.С.: Если вы смотрите на процесс, то вам может показаться странным то или иное, что в нем происходит: никто ведь не хочет смотреть, как готовится колбаса. И если кто-то говорит, что мы кому-то что-то не перечислили, поверьте, за этот год мы помогли огромному количеству людей. И это процесс: обработка заявки занимает какое-то время, как и отстройка системы. Но если мы говорим про дворовые инициативы, то можете обратиться к ним напрямую, и они вам расскажут, как сегодня работает фонд BYSOL.

KYKY: Были скандалы и со стачкомами, которым тоже «недодали денег». 

А.С.: Деньги, которые выделялись стачкомам, были собраны в рамках кампании по общенациональной забастовке в октябре 2020. Было собрано порядка 600 тысяч евро, которые были распределены между 13 стачкомами. Львиную долю получил стачком «Беларуськалия» – это примерно 200 тысяч евро на 200 человек. Эти суммы были перечислены на конкретные счета конкретным людям. Перечисление шло через криптобиржи – там нет конкретных имен, но сохранены все транзакции. И кроме нашего фонда солигорскому стачкому оказывал помощь американский фонд HRF – он тоже перевел достаточно большую сумму.

KYKY: Как вы контролируете физлиц в Беларуси, которые имеют право распоряжаться деньгами фонда? Например, тех же председателей стачкомов, которым поступают деньги, а они уже потом перераспределяют их на какие-то нужды. И в принципе, есть ли такой контроль?

А.С.: Мы пришли к выводу, что больше не будем создавать «перемычек», а работаем напрямую с конкретными людьми, истории которых верифицируем. В «перемычках» уже нет необходимости – сегодня каждый может завести себе криптокошелек и получить деньги напрямую. Нет потребности выстраивать дополнительную бюрократию, если это просто вопрос перечисления. Если мы получаем дополнительную информацию, что какой-то человек просто соврал, то закрываем персональный сбор. Собранные деньги в этом случае идут в общий котел, то есть в поддержку политзаключенных. Если человек неосознанно или неумышленно что-то сокрыл, то эту сумму мы все равно передаем ему в полном объеме.

KYKY: Много случаев, когда врут?

А.С.: В прошлом году было больше – тогда люди еще не до конца понимали, что если они попытаются соврать и еще устроить скандал, то в первую очередь, именно они попадут под прицел спецслужб за сотрудничество с нашей организацией. Ну, и сейчас еще некоторые пошли по второму кругу, думая, что мы забыли, кто они такие. Но в целом, если в 2020-м году это были десятки случаев, то в 2021-м – единицы.

KYKY: Время от времени литовская пресса пишет о махинациях на помощи репрессированным беларусам. Как и кем контролируется деятельность фондов?

А.С.: Единого органа контроля нет и быть не может, потому что фонд – это одна из структур гражданского общества. И, в первую очередь, здесь работает принцип доверия, которое основывается не только на финансовой, но и на отчетной деятельности организации, чем конкретно она помогает, какой есть фидбек. Ясно, что о такой структуре, как наша, фидбек будет разный. Безусловно, есть случаи, когда мы кому-то отказываем – и это несет определенный негатив. Бывает, что мы тоже где-то косячим – все мы люди и допускаем ошибки. Тем не менее, нашим недоброжелателям раньше казалось, что если они будут топить BYSOL, то ресурсный поток перераспределится на кого-то другого. Но по факту, если ты начинаешь уничтожать самого крупного участника процесса, ко всему процессу у людей теряется доверие. И большая проблема, когда люди думают, что таким образом можно что-то перераспределить в свою пользу.

KYKY: Но почему бы не нанять какую-то независимую компанию, чтобы провести аудит деятельности фонда? И все вопросы к вам со стороны недоброжелателей сразу бы исчезли.

А.С.: Как показала практика, публикация финансового годового отчета, который был создан для нас нидерландской бухгалтерской структурой, не привлек вообще никакого внимания – людям нафиг не нужны были эти цифры. Людям нужен скандал.

Аудит – это классное слово, но есть два момента. Услуги любой серьезной аудиторской компании с высокой степенью доверия, – это дорогое удовольствие. Чтобы проаудировать процессы нашего фонда, который оперировал средствами в объеме порядка 3 млн долларов, нужно отдать на аудит не менее 30 тысяч евро. Я считаю, что это большая сумма, которую не готов выделить из публичных пожертвований. Более того, эта проверка не избавила бы нас от негатива и хейтеров.

Второй момент заключается в том, что многие вещи, которые мы сегодня делаем, новаторские. Например, мы работаем с криптовалютами и проводим платежи таким образом, чтобы «не светить» конечного получателя. Это делается в целях безопасности, ведь в Беларуси за такое перечисление можно и присесть. Поэтому пока все останется, как прежде, но не исключаю, что в будущем аудит может быть проведен.

KYKY: Сколько тянет сегодня административное обслуживание фонда? И по-прежнему ли активно донатят на это?

А.С.: Раньше у нас была серьезная поддержка от бизнеса, который делал прямые донаты на содержание команды. Плюс у нас было два больших сбора на эти цели: на нашей площадке и площадке GoFundMe. Потом суммы стали снижаться – интерес к Беларуси стал падать, ведь быстрой победы не получилось. Какие-то бизнесы тоже перестали нас поддерживать. Поэтому мы сильно сократили команду и расходы – у нас сейчас нет постоянного офиса и работает порядка 15 человек. Но сегодня мы начали работать с институциональными фондами, которые поддерживают наши начинания и выделяют ресурсы. Также у нас на сайте есть возможность при донате поставить определенный процент «чаевых» для команды фонда. Эта сумма тоже помогает держаться на плаву, так что в принципе балансы сводим. Общую сумму, сколько сейчас уходит на поддержание административного ресурса, я не скажу – она меняется от месяца к месяцу.

KYKY: Сколько вы зарабатываете в месяц?

А.С.: С апреля по сентябрь 2021 года руководство фонда не получало никакой зарплаты – мы жили за счет сбережений и других доходов. С сентября размер моей зарплаты эквивалентен 2000 евро. 

KYKY: Ваша помощница, которая слила переписки пропаганде – как вы к ней относитесь? Вы ее простили? И почему в принципе этот человек попал в ваше окружение?

А.С.: Состав нашей команды формировался в условиях адского цейтнота в августе 2020-го. К нам приходило огромное количество людей с предложениями о помощи, поэтому команда формировалась стихийно. Потом некоторые люди отвалились, но со Светланой коммуникация и работа продолжилась – она стала моей помощницей, а потом произошло то, что произошло. Что касается моего отношения к ней, то я не господь бог, чтобы кого-то прощать – каждый человек сам ответственен за свои поступки и выбор. Она сделала то, что посчитала нужным. И если она не до конца понимала, что после этого произошло с людьми, о которых она говорила... Наверное, это проблема конкретного человека в восприятии мира. Я на этот счет много не рефлексирую – это неизбежные потери, которые мы несем в работе. Мы сделали выводы и работаем дальше.

KYKY: Как думаете, ее поступок был искренним или из-за какой-то выгоды?

А.С.: Я не готов быть психоаналитиком, но самые трешовые в жизни ситуации случаются по всяким дебильным стечениям обстоятельств. И, возможно, здесь имело место такое: сложилось сразу несколько факторов, которые могли при других обстоятельствах быть незначительными, но стали решающими в этой истории. В беларуской революции было много таких точек, когда обстоятельства складывались фатально. Если бы «власть» хотя бы на минуту могла представить, что Тихановская станет символом перемен, ее бы в жизни не допустили к регистрации.

KYKY: Этот слив отразился на вашей работе и репутации?

А.С.: Это стало проблемой, которая обернулась перестройкой всей системы безопасности. И кусок времени и ресурсов эта история у нас отожрала. Но когда есть хорошо сформированная команда и понятны цели и задачи, такие удары воспринимаются как вызовы, а не как препятствия.

KYKY: У вас есть подозрения, кто может вести паблик «Штаб Оношко», где вам уделяют особое внимание?

А.С.: Думаю, там поменялся хозяин, потому что публикации стали выходить чаще и приобретать стиль, близкий к госпропаганде. В какой-то момент канал почти загнулся и сейчас слабо обновляется. А может, у них просто закончились деньги. У меня есть соображения, кто его может вести, но бездоказательно я ничего не могу говорить.

Часть четвертая. В которой Стрижак готовит завтрак и говорит о политических амбициях

KYKY: Когда вы плакали в последний раз?

А.С.: Наверное, во сне – наяву мне не свойственно проявлять такие эмоции. Хотя нет, наверное, когда в Беларуси погибли документалисты «Настоящего времени» в мае 2020-го… Это было очень по-идиотски и несправедливо. Меня это сильно подрубило, как и всю нашу команду. Потом уже был такой плотный поток негатива, что и плакать-то было некогда. Я как-то по-другому переживаю проблемы.

KYKY: И как?

А.С.: Самый действенный метод – это отдых. Мы ввели строгий запрет на работу по выходным. Это важно, чтобы не происходило выгорания. То есть административным ресурсом команда может «выключить» любого сотрудника, в том числе меня. Если я упахиваюсь, мне могут сказать: «Стрижак, хорош». И принудительно отправить отдыхать – эту новацию мы придумали еще во времена BYCOVID19.

KYKY: И что вы делаете «в отключке»?

А.С.: Читаю книги, сплю, иду гулять в парк или выезжаю за город. Ну, и цифровой детокс, конечно.

KYKY: Как относитесь к алкоголю, как способу снимать стресс?

А.С.: Нормальная штука, но не работает. С помощью алкоголя нельзя уйти от депрессии – это как заливать горящий костер бензином. Хотя алкоголь – это большая часть культуры, но не метод борьбы с внутренними проблемами.

KYKY: Какие у Андрея Стрижака есть пороки?

А.С.: Я люблю поесть (смеется). Люблю приготовить что-нибудь и могу потратить на это много времени. Еще я иногда слишком хорошо, а иногда слишком предвзято отношусь к людям – это приводит к негативным последствиям. Не скажу, что одержим какими-то особыми пороками – я обычный человек в этих вопросах и ничто мне не чуждо, как и всем остальным.

KYKY: Что готовили в последний раз?

А.С.: Обычно я готовлю завтрак, потому что непонятно, как сложится день. Точнее понятно, как он сложится – я достаточно поздно возвращаюсь домой, на ужин времени не остается. В последний раз я готовил мясо четвертинки цыпленка – это боковая часть без кости. Обжарил все с овощами и когда попробовал – обомлел. Вкус был такой же, когда бабушка готовила мне в детстве домашнюю птицу. Это было очень ностальгично. Поэтому готовка для меня – медитативная история и психологическая разгрузка. Когда я готовлю, полностью отдаюсь процессу и не думаю о том, что происходит на работе.

KYKY: Давно были в отпуске? Вы вообще можете выезжать из страны?

А.С.: У меня было два краткосрочных отпуска, соответственно за год Литву я покидал дважды, но перемещаться я могу только по территории Евросоюза. Конкретные страны я называть не буду, но, поверьте, это был не Лазурный берег, а вполне бюджетные варианты. Мне нравится активный отдых: походы в горы, лес, но могу и несколько дней и полежать тюленем на пляже. Еще люблю литовскую природу, хотя она совсем не про горы и пляж. Отдых для меня – это, прежде всего, новые впечатления и возможность перезагрузки.

KYKY: Где живет ваша семья? По одной информации она осталась в Беларуси, по другой – выехала вместе с вами за границу.

А.С.: Моя семья живет вместе со мной в Вильнюсе. В феврале 2021-го, когда была массовая атака на все правозащитные организации в Беларуси, прошла волна обысков. В том числе она затронула мою квартиру, квартиру моих родителей и родителей супруги. Поэтому, чтобы не допустить превентивного ареста, я вывез семью в Вильнюс.

KYKY: Пропаганда приписывала вам роман с девушкой Эдуарда Бабарико Сашей Зверевой. Вы тяжело переживаете подобного рода слухи? И разговаривали ли вы на эту тему с Сашей, ведь эти слухи могли докатиться до Эдуарда.

А.С.: Слушайте, ну это классическая работа пропаганды, основная цель которой – очернить сторонников перемен. Все всё понимают: и я, и Саша, и Эдуард, хотя мы с ним не так хорошо знакомы. Конечно, когда идет негатив со всех сторон, ты испытываешь стресс, но целей, которые перед собой ставила пропаганда: кого-то с кем-то рассорить или натравить друг на друга, она не добилась. И это самое главное. Все, что исходит от пропаганды, даже если это является полуправдой, направлено на то, чтобы так или иначе использовать в целях так называемой власти. Нужно спокойно относиться к тому, что говорит пропаганда: их задача стравить нас, столкнуть лбами и деморализовать.

KYKY: Три человека за последний год, которые оказали на вас наибольшее влияние – это…

А.С.: Один из таких людей – я сам. Потому что иногда я удивляюсь, как можно все это выдержать, всю эту ответственность, эти решения. Второй человек – мой близкий друг, который показал, что любой ресурс – это всего лишь ресурс. И чтобы его привлечь, есть конкретные методики. И третий человек – коллективный беларус в лице Светланы Тихановской. Это образ женщины, которая живет в небольшом городе, занимается семьей, детьми, бытом, но потом ей прилетает вызов, и она не жалуется, а берет и делает. Меня это впечатляет. Таких, как Светлана, много в Беларуси, и эти люди еще станут важными драйверами перемен. Сейчас это сжатая пружина, но как только она расправится – высвободится огромное количество энергии.

KYKY: Чем думаете заниматься в новой Беларуси?

А.С.: Использовать свои контакты и знания, чтобы привлекать инвестиции в страну, чтобы для бизнеса было больше возможностей. Беларусь имеет огромный инвестиционный потенциал, но он недооценен. Сегодня так называемая власть сделала все возможное, чтобы деньги не поступали в страну. Еще я бы хотел, чтобы фонд BYSOL продолжил свое существование и в новой Беларуси, но это уже будет не про помощь жертвам политических репрессий, а про развитие локальных сообществ, социальных инициатив. Ведь НГО с задачами на местах справляются намного лучше, чем громоздкая государственная система.

KYKY: У вас никогда не было мысли пойти во власть?

А.С.: Не исключаю, что в какой-то момент у меня могут появиться политические амбиции, но пока в Беларуси не выстроена политическая система, об этом рано говорить.

KYKY: И последний вопрос: что бы вы хотели сказать или пожелать Лукашенко?

А.С.: Я бы хотел пожелать Лукашенко крепкого здоровья и долгих лет жизни, потому что судебный процесс, в котором он будет участвовать в качестве обвиняемого, продлится долго. И я хочу, чтобы у него хватило сил ходить на каждое судебное заседание и день за днем сталкиваться с людьми, которым он исковеркал жизнь. Я хочу, чтобы он прошел через этот опыт и стал воспринимать смерть как благо и освобождение. Этот человек принес столько горя людям, что обязан пройти сам через это и осознать свои поступки. Я не сторонник смертной казни – я правозащитник. Но я сторонник справедливости и правосудия, поэтому судебный процесс должен быть долгим – я хочу, чтобы Лукашенко его прочувствовал.

Если вы хотите больше интересных текстов, поддержите KYKY – подпишитесь на наш Patreon за мерч и другие бенефиты. А если любите отношения без обязательств – сделайте быстрый донат на нашем сайте (окно для донатов – прямо под этим материалом).