Если ваш биологический пол совпал с вашим гендером, скорее всего, вы редко задумываетесь о том, что бывает иначе. Есть люди (и всегда были, просто 21 век позволил им раскрыться), кому нужно свыкнуться со своим телом и обществом, которое продолжает называть тебя «она», когда ты уже давно «он» – и вообще позиционируешь себя вне парадигмы «М» и «Ж». KYKY поговорил с Марком Кедровским, который отказался от гендерного определения и стал агендером.
KYKY: Как происходило осознание, что ты не хочешь сопоставлять себя с биологическим полом?
Марк: Моя жизнь всегда подталкивала к осознанию себя агендером. В семье было гендерно-нейтральное воспитание, хотя никто тогда толком и не знал, что это такое. Родители никогда не делали особых различий между мной и моим младшим братом, у меня не было исключительно розового гардероба – мне покупали вещи всех цветов. Родители никогда не ставили цель отрастить мне самые красивые и длинные волосы, чтобы заплетать их в девичьи косы – до первого класса у меня было каре. Когда я пошел в школу, сам решил отрастить волосы, потому что у моей соседки по парте они были длиннющие.
Когда нам провели интернет (мне было лет 12) мне не разрешали заходить в соцсети, потому что там «наркоманы, проститутки и вообще меня могут убить». Поэтому я сидел на форуме BeOn. Это было примерно как ЖЖ, только для девочек-подростков. Когда понял, что я онлайн и меня никто не знает, я стал не тем, кем меня видели окружающие: не стал использовать данное мне имя и женские окончания. Тогда и появилось имя Марк, оно для меня звучало круто. Но я еще не знал, почему мне этого хотелось, уже позже рефлексировал над этим. Думаю, это было своеобразное сочетание юношеского максимализма и внутренней мизогинии.
Онлайн я чувствовал себя комфортно, ассоциируя себя с мужским именем и мужскими окончаниями. В сети меня все принимали, в то время как в жизни у меня были проблемы с принятием окружающими, которые я незаметно для себя ассоциировал с женским именем и окончаниями. Поэтому лет в 16 у меня проявилась очень сильная гендерная дисфория, и я начал использовать имя Марк не только онлайн, но и вживую. Вряд ли тогда у меня так выражалась именно та генетически обусловленная трансгендерность, которая заставляет многих людей страдать всю жизнь, а часть из них – совершать переход. Но что-то в течение этих полутора лет определенно было.
Я сильно углубился в тему перехода, знал все про гормоны, про операции, знал, что в Беларуси сделать переход проще, чем в России, но сложнее, чем в Украине. Я бинтовал грудь, пытался сделать хоть какой-то пасс: мужская одежда, бинты, я даже начал курить – думал, что это сделает мой голос более низким и хриплым. Но даже когда чувствовал себя максимально маскулинным, я не мог перестать извиняться за свое самоощущение: «Вообще меня зовут вот так, но называйте меня, пожалуйста, Марк». А еще брил ноги. В лучшие дни я выглядел как мальчик-подросток с большой попой и бритыми ногами.
В голове была мешанина, но мне казалось, что я лучше всех и больше всех знаю. Было ощущение, что я нашел себя и что буду идти дальше: гормоны, переход и так далее. А потом, когда я начал больше вникать в тему феминизма и гендерной теории, побывал на нескольких воркшопах (в том числе у Тони Лашдена), появилось желание саморефлексировать. Я понимал, что со мной что-то не так.
В итоге из всех терминов, которые использует гендерная теория, я понял, что мне будет проще на данном этапе отказаться от определения себя через гендер. Поэтому я и выбрал «агендер», а не, например, «гендерфлюид» или «гендерквир». В принципе, глядя на меня, эти термины можно было бы применить, но все же я сам себя считаю агендером, это мой осознанный выбор. Я тогда сказал себе: «Мне не нужна эта часть моей идентичности». Но получается такая идентичность Шредингера: она как бы есть, но ее в то же время нет.
KYKY: Как ты переживал гендерную дисфорию?
Марк: Это был очень жесткий период. В зеркале я видел не себя. Знал, что именно нужно поменять. Думал, если забинтуюсь, то буду выглядеть лучше. В дни, когда получалось хорошо забинтоваться, я присылал своей близкой подруге фото и писал что-то вроде: «Смотри, как круто получилось! Вообще не видно!» Физически это было дискомфортно, но ощущение, что я плоский, было прекрасно. Сейчас мне все равно. Какое-то время назад я отказался и от бюстгальтеров, потому что это неудобно, почти так же, как неудобны были бинты. Я принял себя и принял свое тело.
Тогда у меня было много переживаний по поводу своего тела. В школе меня, помимо прочего, дразнили за большую попу, и меня это сильно расстраивало. Но когда нелюбовь к своему телу сталкивалась с несоответствием пола гендеру, то большая попа не казалась такой уж и проблемой – ее ведь можно и согнать. А вот напоминание, что у меня феминный тип фигуры – классическая груша – и понимание, что у цис-мужчин такого не бывает, делало намного хуже. В голове постоянное: «Ты не похож, ты не пройдешь, никто тебе не поверит!»
KYKY: Как человек, который никогда такого не испытывал, может понять тебя?
Марк: Можно представить, допустим, такую историю. Вот тебя зовут Лиза, но все вокруг, все, кого ты знаешь, называют тебя Игорь. Ты куда-нибудь идешь.
Ты красивая Лиза, а к тебе подходит твой знакомый, хлопает по плечу и говорит: «Здорово, Игорь! Идем сегодня на футбол?»
И ты отвечаешь «да», потому что тебе страшно выделиться и сказать всем: «Вообще-то я Лиза!» Это постоянный страх, что тебя не примут и не поймут.
Или ты приходишь на семейный праздник. Ты хочешь быть красивой Лизой, хочешь накраситься и надеть платье. Но приходишь в рубашке и штанах. И все спрашивают тебя: «Ну что, Игорь? Когда себе девушку найдешь? Когда бизнес построишь?» Если действительно сделать усилие и визуализировать это, то можно с удивлением понять, что наши имена — это довольно большая часть нашей идентичности. И такие гендерные стереотипы я привел только для того, чтобы гипертрофировать этот пример.
Но мне кажется, что только те люди, которые в какой-то мере сами это испытывают, могут без проблем переходить на правильное имя и окончания, без какого-либо когнитивного диссонанса и переломного момента. Для меня это легко. Для пары моих небинарных знакомых это тоже легко, потому что они прекрасно понимают, каково мне. Но большинству людей это тяжело дается. Недавно ходили в бар со знакомой моего парня, и та, сильно перебрав алкоголя, вообще перешла на «вы» и на мое паспортное имя. Хоть я и представляюсь именем Марк, бывают люди, которым гораздо проще это проигнорировать.
KYKY: Поделишься своим паспортным именем?
Марк: Есть такой хороший англоязычный термин, который часто используют трансгендерные люди, когда совершают переход и меняют документы, – dead name. Так и у меня. Я не использую свое паспортное имя и не называют при знакомстве, потому что, во-первых, у меня отпала нужда себя оправдывать в глазах других. Во-вторых, зачем его называть, если люди могут наплевать на твое настоящее имя, которое ты используешь, и просто начать называть тебя твоим паспортным, которое тебе вообще не нужно?
KYKY: А ты хотел бы сменить имя официально?
Марк: Было бы круто. Потому что когда меня в очередной раз спросят: «Все понятно, Марк, а в паспорте у тебя какое имя?», я бы показывал паспорт, чтобы они выкусили. Но, к сожалению, это невозможно сделать в Беларуси. Я читал, при каких условиях у нас можно менять имя. Например, писатель может поменять свое имя на псевдоним, при полном трансгендерном переходе тоже можно. Но среди официальных пунктов нет опции «потому что захотелось». Пол в паспорте мне все равно не поменяют. И кому будет лучше, если я буду Марк Дмитриевна? А если совсем менять документ, то это нужно переезжать куда-то, чтобы указать в документах третий пол.
KYKY: Агендеры могут выбирать разные местоимения: она, он или оно. Почему ты предпочитаешь местоимение «он»?
Марк: Во-первых, потому что у меня был период в жизни, когда это было необходимо, когда иначе я чувствовал себя очень плохо. Так и прижилось.
Во-вторых, я очень заинтересован в гендерных исследованиях, и мне хочется видимости. Я могу сколько угодно говорить, что мне надоело в очередной раз объяснять что, почему и как это – агендер. Но я не откажусь от этого. Если я буду называться женским именем и в женском роде, люди даже не будут спрашивать – они просто не будут знать, кто я. Мне приятно думать, что я рассказал кому-то нечто новое. Возможно, кто-то задумается, кто-то почитает побольше, сделает еще один шажок к принятию других людей. Возможно, это звучит немного самодовольно и эгоистично, но мне нравится думать, что тем, как я презентую себя, я делают этот мир немного осознаннее и лучше.
KYKY: Некоторые девочки в подростковом возрасте говорили о себе в мужском роде. И это считалось «круто». Как ты относишься к этому?
Марк: С одной стороны, я не могу их осуждать, потому что я сам прошел через это и потому что нельзя осуждать человека, в котором видишь себя вчерашнего. Но я не могу сказать, что это хорошо или что я это поддерживаю. Скорее всего, это внутренняя мизогиния. Эти девочки видят, что быть девочкой не престижно, что этому сопутствует куча ограничений и что девочки – «второй сорт» в обществе. Конечно, они этого не хотят. Поэтому самое простое, что приходит в голову, это начать отрицать все женское в себе и пытаться приобщиться к доминантной группе, которая их не примет с распростертыми объятиями. Но зато среди своего же круга это придаст им элитарности. Я считаю, что так быть не должно.
KYKY: Что ты чувствуешь, когда к тебе обращаются с местоимением «она» и женскими окончаниями?
Марк: Есть большая разница между двумя категориями людей, которые не используют мое имя и окончания. Те, кому я не сказал, и те, кто всё знает. Те, кому я не сказал, – это в основном преподаватели, причем те, которые не ведут у меня семинары и которые с очень маленькой вероятностью обратятся ко мне по имени на лекции, на которой сидит весь поток.
Как правило, когда я вижу, что преподаватель может пойти на контакт, то я говорю: «Вы знаете, в журнале написано такое имя, но если вы сможете использовать имя Марк, которое мне комфортнее, я буду очень благодарен». Кто-то соглашается, кто-то — нет. Была одна преподавательница, которая мне сразу показалась человеком, который поймёт и примет (у меня, вроде, глаз набит на это), но я ошибся. Я к ней подошел и сказал про свое имя, что это вопрос моей гендерной идентичности. А она ответила: «Все гендерные вопросы оставляйте за пределами аудитории». Но проблем особых не было, потому что она ко всем обращалась на «вы» и не использовала имена вообще.
KYKY: А были ли у тебя конфликты на почве того, что тебя неправильно называют?
Марк: Откровенно говоря, я конфликтный человек. Конечно, стараюсь это подавлять, но стоит кому-то задеть триггерную для меня тему или нарочито игнорировать все мои замечания, продолжая использовать мое несчастное женское имя и женские окончания, у меня яд начинает течь отовсюду. Один раз мне казалось, что я абсолютно нормально вел дискуссию, объясняя человеку термин, а он сказал: «Ладно, ладно, я согласен, остановись, а то у тебя кулаки в глазах». Конечно, я не иду на прямой конфликт, но начинаю словесные перепалки с сарказмом и пассивной агрессией.
KYKY: Как твои родители приняли выбор определять себя как агендер?
Марк: Когда я только начал использовать мужское имя и окончание, стал использовать их везде. Закончилось это тем, что папа сказал мне: «Слушай, прекращай это, а то мать мне скоро весь мозг насквозь прокапает». Тогда я просто перешел обратно на женское имя и окончания, как бы проглотил это. Тот период и так был сложный, и я не хотел привносить еще и конфликт с родителями.
Сейчас я снова начал при них использовать мужские окончания, но они меня пытались исправлять. Особенно папа, который решил стать моим «суфлером»: я говорю в мужском роде, а он повторяет за мной в женском. И я решил, что нужно поговорить с ними. Я не планировал большую речь, просто ждал удобного момента.
Отдельно поговорил с папой и мамой. Помню, я пошел будить папу, он прикорнул на диване. Сказал несколько раз что-то в мужском роде, а он снова за свой «дубляж».
Я постарался объяснить ему, что женское окончание режет мне слух. А папа ответил: «А мне мужское тоже режет». Сошлись на том, что он может не использовать мужской род, только не нужно меня исправлять.
Я знаю, кто я, как мне удобнее и комфортнее, и если он сам не хочет так говорить, то пусть хотя бы не отнимает у меня самого это право. И теперь он старается не делать этого.
С мамой было проще, потому что она чаще настроена на долгие разговоры. Мы с матерью много всего обсуждаем: она знает про агендерность, про полиаморию, про мои попытки «нащупать» свою ориентацию.
Они все еще не используют мужское окончание и называют меня паспортным именем, но я их не осуждаю, они же всё это время растили дочь. В принципе того, что я могу называть себя окружающим как хочу, мне хватает.
KYKY: А как ты открылся своему парню?
Марк: У него был опыт общения с человеком, который тоже использовал мужские окончания. Но первые пару-тройку встреч ему всё же было сложновато перестроиться. На самом деле, больше его удивил не гендер, а тот факт, что на снимке в Tinder, где мы и познакомились, я был с волосами, а на встречу пришёл лысый. Просто в один день надоело – и я решил побриться. Сначала постригся ножницами, а потом станком.
Но, мне кажется, в Tinder, если люди свайпают тебя вправо, им плевать, что ты Марк, потому что ты им уже нравишься.
С именем и мужскими окончаниями сейчас нет проблем. Разве что был разговор о том, что мне неприятно, когда он представляет меня другим своей девушкой. Вроде бы он больше так не говорит.
KYKY: Когда ты устраивался на работу, как ты представлялся?
Марк: На моей работе было очень молодое руководство и коллеги. Я сразу себя позиционировал как агендер – проблем не было, потому что мы редко виделись, работая дистанционно. А письменно гораздо проще называть человека по его нику, чем когда ты слышишь более женский голос, видишь более женское лицо, фигуру и одежду.
Но однажды был жесткий момент. У нас была традиция собираться по воскресеньям в офисе, чтобы пиццу поесть и пообщаться. Первый раз, когда я пришел на такое сборище, все сидели в кругу, я тоже сел. Весь круг на меня смотрит, и моя менеджерка по проекту говорит: «Расскажи нам, почему Марк?» Я почувствовал себя омерзительно, будто обезьянка в цирке. На меня смотрела куча людей, и мне снова нужно было за себя оправдываться. Я им сказал, что это ужасная ситуация и что больше лучше так ни с кем не поступать. Но рассказал про себя.
А когда недавно ходил устраиваться на новую работу, был удивлен. Там коллектив состоял из трех мужчин: одному лет 35, двум другим — под 50. Я сказал им, что меня зовут Марк, они сказали: «Хорошо. Дай нам время привыкнуть». У моих ровесников возникают какие-то трудности и вопросы ко мне, и я должен оправдать свое имя, объяснить, зачем они должны называть меня так, а не иначе. И напротив, трое мужиков, которые занимаются коммунальными услугами и максимально далеки от гендерной теории и феминизма, с пониманием отнеслись ко мне, сказав: «Нам сложновато. Ты выглядишь как красивая девушка, но мы постараемся. Если что-то проскочит, не обижайся». Я тогда испытал облегчение и радость, что мне не придется по десятому кругу все объяснять. Это на самом деле классное ощущение, когда тебя безоговорочно принимают незнакомые люди.
KYKY: Когда ходишь на осмотр к врачу, как к тебе обращаются?
Марк: У меня просто нет выбора. Использую то, что написано в карточке. Я не стану стоять в очереди в регистратуру и выяснять отношения, это никому не нужная информация, которая очень сильно может затянуть процесс. Я прекрасно понимаю, когда отстаивать свои права уместно, а когда это никому не нужно и мне в первую очередь.
KYKY: А вообще, с какими реакциями ты чаще всего сталкиваешься?
Марк: Стандартная реакция — непонимание. Но ситуации могут быть разные. Может быть так, что сначала меня принимают и начинают правильно называть, а потом осторожно спрашивают: «Можно личный вопрос? А почему Марк?» В таком контексте я с радостью объясню, потому что понимаю, что человек хочет выяснить для себя что-то непривычное, узнать новое.
Другое дело, когда я вдруг должен себя оправдать и объяснять в мельчайших деталях, почему именно так себя называю, и почему люди должны сделать мне любезное одолжение и называть меня точно так же. Я к этому уже привык. Недавно ходил пить кофе со своим знакомым. И он, пока меня ждал, разговорился со своим другом. Я подхожу, мы знакомимся, я представляюсь Марком. И этот парень спрашивает: «Прикольно, ну а настоящее имя какое?» И у меня сразу пассивно-агрессивная реакция на него: если вы на меня нападаете, то почему я должен это терпеть?
KYKY: Насколько для тебя вообще важно, что думают посторонние люди?
Марк: Раньше мне, как воздух, было необходимо принятие окружающих, потому что это давало понять, что я прав, что я достаточно хорош для них и я действительно тот, кем себя считаю. Если окружающие мне верят, значит я могу продолжать позиционировать себя так же.
Сейчас все кардинально по-другому. Я знаю, кто я. Я в этом уверен, у меня не возникает сомнений по утрам. Поэтому сейчас принятие окружающих работает как фильтр на мудаков. Я прекрасно понимаю: тот, кто не станет называть меня правильным именем, может быть прекрасным человеком, но просто в моей жизни он будет восприниматься как токсичный. Это не умаляет его потенциальных чудесных качеств, но я не хочу его в видеть в своей жизни. Если люди готовы принять мое имя и называть меня так, то скорее всего они примут меня и в остальном. Ну а если мы не сходимся с человеком в таких базовых вещах, как имя и окончания, сразу говорю «нет». Это сильно облегчает жизнь.
KYKY: В Instagram ты очень разный на фотографиях. От чего зависит твой образ?
Марк: Как в голову стукнет. Сейчас я хожу розовый, потому что одним вечером шел из университета и захотел розовый. Зашел в магазин, купил краску и осветлитель, и покрасился. Одежду так резко не поменяешь, это дорого. Я не могу сказать, что у меня есть один стиль. Но у людей часто возникает диссонанс, потому что у меня достаточно феминный гардероб. Там не так много мужских вещей, как это было пять лет назад. А с макияжем проще всего, потому что у меня много косметики. Как захочу, так и накрашусь. Я уже давно не воспринимаю макияж как средство сделать себя красивее и привлекательнее. Есть какие-то дни, когда я хочу все: тональник, консилер, хайлайтер и smoky eyes. А в какие-то дни не хочется. Макияж ничего не значит, это просто макияж.
KYKY: Ты изучаешь английский, а это более гендерно-нейтральный язык, чем русский. В нем ощущаешь себя свободнее?
Марк: Если говорить о языках, тогда мне скорее финский больше нравится, чем английский и русский: там только одно местоимение третьего лица единственного числа, без рода.
Вот это максимально гендерно-нейтральный язык. И очень красивый – такой тягучий, как ириска. А в английском мое местоимение «they». И мне очень приятно, когда незнакомые люди сами его употребляют в отношении меня. Так было однажды на работе, когда у нас был аудит. Раньше они использовали «he», но в тот раз написали «they». Это был очень крутой момент.
KYKY: Планируешь оставаться жить в Беларуси? Эта страна подходит тебе ментально?
Марк: Я не планирую оставаться в Беларуси, но это не связано с обществом. В принципе мое окружение здесь меня радует. Но мне просто холодно. Я хочу на море, в тепло. Туда, где два сантиметра снега – это чудо. Я рад, когда люди, нестандартные в каком-то плане, остаются в Беларуси, потому что они хотят здесь жить и хотят сделать так, чтобы всем было комфортно в этой стране. Это, как правило, активисты и активистки. Честно, я ими восхищаюсь. Но я не активист, и я просто люблю теплый климат.