KYKY: Привет, Лена. Мне о тебе рассказал мой друг Андрей Диченко. Ты меняешь пол и теперь, наверное, уже не будешь Леной. Давай о себе пару слов, чтобы было, с чего начать? 

Лена: Собственно говоря, теперь меня зовут Олег. Мне 29 лет. В 1989 году УЗИ в моем родном поселке городского типа не сильно практиковали, и по традиции меня ожидало два имени. Родись я без вагины, меня звали бы Олег, а не Елена. Родители не сильно исходились на экзотику, и всем братьям давали имена из тех, что полгорода носит. Что еще рассказать? По образованию я медработник, у меня среднее медицинское. Могу быть фельдшером, медбратом или лаборантом, но сейчас, естественно, не работаю, потому что у меня переход, который занимает примерно полтора-два года. Какое-то время на гормонах ты выглядишь совершенно непонятно, и твои паспортные данные не сильно соответствуют внешности. А, еще у меня двое детей, и переход начался сразу после отпуска по уходу за ребенком.

KYKY: А почему ты решил перейти? 

Лена: Есть такой диагноз – гендерная дисфория. Это тяжелое психологическое состояние, вызывающее сильную апатию и депрессию. В некоторых случаях все заканчивается суицидом. Я понял: нужно решаться сейчас, потому что время уходит. К тому же с этого года сменилось законодательство, и я начал переход чуть раньше. До этого тебе давали психиатрическую справку F64 о транссексуализме, и с этой справкой нужно было наблюдаться два года. Ты сидел на гормонах и пытался социализироваться, что на самом деле абсурд, потому что социализироваться в гендере, в который переходишь, без документов человека этого пола сложно. Анаболики в России приравнены к препаратам группы А, как морфий. Чтобы получить на них рецепт, нужно было ходить к доктору каждые две недели (в зависимости от того, что принимать: один ходит раз в неделю, другой – раз в три месяца). Через два года давали разрешение на операцию. Обычно к этому времени ты был уже без работы. А операция стоит дорого. Это замкнутый круг – ты не можешь сменить документы, пока не прооперирован, но за два года попыток социализироваться мужиком с сиськами или девушкой с пенисом у тебя как минимум возникает финансовая яма. Плюс еще депрессия, потому что смотрят на тебя как на фрика. Ты выглядишь чудовищем, и не каждый человек к этому готов. У меня ситуация проще, потому что у меня прекрасный пасс, то есть соответствие внешности тому, во что ты собираешься перейти. Могу сказать, что это редкость.

KYKY: Ты выглядишь как мальчик? Если бы мы общались лицом к лицу, я бы женских черт в тебе не видела? 

Лена: Вот пока мы с тобой разговаривали, меня дядя тормознул со словами: «Парень, дай сигарету». Рост у меня – метр восемьдесят пять. Женских черт мало, даже несмотря на сиськи (люди, наверное, думают, что я мальчик в лифчике, и пол меняю с мужского на женский). Сложение маскулинное, руки-ноги большие. Я даже в модельном агентстве поработать успел, меня мама туда притащила в мои 13 лет. Правда, быстро свалил оттуда, потому что мерзко было ходить в купальнике по подиуму. Вообще, большинство транссексуалов уходит в стелс – меняют место жительства и живут с чистого листа, считая, что переход нужно забыть, как страшный сон, мол, «я настоящий мужчина и вылечился от трансекусализма» или «я настоящая женщина». Окей, если так удобнее считать, будем говорить, что ты «настоящая женщина». Но я не собираюсь менять круг общения. Хотя если бы я сейчас хотел уйти в стелс, я бы уехал – и всё.

KYKY: Ты сказал, законодательство поменялось. Сейчас до операции можно паспорт поменять? 

Лена: Да, просто проходишь комиссию психиатров, получаешь справку F64 и меняешь документы. Все это делается очень быстро – я комиссию прошел буквально за неделю. Это не два года наблюдений, а неделя – разница большая. В справке на смену документов нет медицинских и психиатрических диагнозов. Просто написано, что у тебя произошла половая переориентация, и ты нуждаешься в записи в актах гражданского состояния. Можно, будучи девочкой, поменять паспорт на мужской, и уже на основании этого паспорта получать мужские медицинские услуги. Если проблемы с гормонами, ты получаешь анаболики, и если у тебя гинекомастия (увеличение грудной железы у мужчин – Прим. KYKY), получишь коррекцию, то есть мужскую пластическую операцию. При этом степень вмешательства зависит от тебя, и если, например, я не делаю операцию на нижнюю часть тела, то у меня получается странная необходимость ходить с мужским паспортом в гинекологию. 

KYKY: А ты был в гинекологии? 

Лена: Да, мне не дали бахилы, сказали, они только для женщин. Народ удивлялся: «Молодой человек, вы издеваетесь?» – «Нет, мне к врачу за справкой» – «Для кого берете справку?» – «Для себя». У девушки случилась истерика, она начала хлопать папкой и кричать. Я объяснил, что меняю пол, и на обычную городскую поликлинику нашлась одна врач, которая в этом шарит. До этого ходил к заведующей участка, которая начала гуглить прямо при мне, что со мной делать. Прописала какие-то анализы. Когда я пришел во второй раз, она заболела, и пришлось обращаться к дежурному врачу. Представь, сидит такой врач Пал Палыч и спрашивает: «Чего вы ко мне пришли, молодой человек?» – «Пол меняю» – «Так это к урологу, если надо что-то отрезать» – «Нет, ничего не надо отрезать. Наоборот».

Пал Палыч даже гуглить не стал. Сразу покраснел и сказал: «Простите, молодой человек, я вас осматривать не могу. Просто по-человечески прошу – идите к другому врачу».

Наконец, нашлась одна врач, которая с большим интересом ко мне отнеслась, и когда мы прощались, предложила заходить еще. Я, конечно, зайду, потому что собираюсь делать полный переход. 

KYKY: Я читала про полный переход. Есть два пути: тебе из клитора формируют половой орган, а второй – пересаживают кожу и делают фаллопластику. И у каждого способа есть недостатки. Чаще люди выбирают пластику из лоскута кожи, потому что размеры получается более солидными. Ты думал, что будешь делать? 

Лена: Буду делать метоидиопластику (операция, при которой неофаллос формируется из клитора – Прим. KYKY). Мне размер нафиг не нужен, если чувствительность в лучшем случае, как у руки – ощущаешь только температуру и легкую щекотку. В худшем – вообще нет никакой чувствительности, говорят, 80% таких операций этим заканчиваются. Если кому-то кровь из носу надо носить в штанах 20 сантиметров и писать стоя, не пугая людей – возможно, это от сильной дисфории, то есть неприятия своего тела. Я, кстати, видел такую пластику вживую. Бедный этот молодой человек заматывает эластичным бинтом штуку, которая в обхвате – сантиметров шесть. Выглядит страшновато и непонятно. Причем, у него кожа взята со спины. Человек похож на Франкенштейна, потому что у него куча швов в паху, ужасные шрамы на спине и груди. На самом деле, у него просто деньги кончились. Пришел в обычную поликлинику и сказал: «Давайте сделаем что-нибудь за 30 тысяч». Ему гистерэктомию и сделали через брюшную стенку, удаляя матку и яички. Это еще человек старой закалки, который считает, что транс должен страдать, а кто не страдал, тот не транс. И вот по нему видно, что он пострадал. Я так не хочу. Мне нужна просто коррекция, чтобы, грубо говоря, мочиться стоя, и чтобы размер чуть увеличился за счет подрезания уздечки. Сам вид половых органов меня не смущает нисколько, более того, я сам адмирор. Знаешь, кто такие адмироры? 

KYKY: Нет. 

Лена: Это люди, которым нравятся трансы в плане секса. Именно себе подобные – люди в любой степени перехода. Мне нравится безоперабельный вид гениталий. Не знаю, почему.

KYKY: У тебя же «выбор» не очень большой. Как вы друг друга находите? В Беларуси, мне кажется, открытых трансов вообще человек пять, в разной стадии перехода.

Лена: Я партнеров не то, чтобы ищу. Меня вряд ли можно назвать монашкой, но беспорядочные связи я перерос. Хочется, чтобы партнер был партнером. Как трансы находятся? У нас есть свои отдельные знакомства. Мы помогаем друг с другу с документами, делимся контактами врачей. Вот ты говоришь, что в Беларуси всего пять человек. Тогда я скажу, что у нас на весь Питер их десять, если говорить про открытых. Что касается секса с трансом, то это не очень простая вещь. Человек постоянно на подкорке парится: занимаются с ним сексом как с женщиной или с парнем? Когда меня первый раз спросили, что я предпочитаю, я потерялся.

Традиционный секс, как у женщины с мужчиной, у меня был крайне редко, и то больше по случаю «сделать детей». Но трансдевочки не хотят, чтобы в них видели мужика.

Они и свое прошлое паспортное имя не раскрывают, фотографии старые не показывают – другие люди с трудом могут принять факт, что мальчик отрезал себе член. В категории FtM (мужчина, биологически принадлежащий к женскому полу – Прим. KYKY) жить проще, потому что тестостерон – очень агрессивная штука, она хорошо перекраивает тело. На постсоветском пространстве всегда было больше FtM, и в Беларуси в том числе. Они никому не рассказывают о себе. Просто живут.

KYKY: Ты со своими детьми общаешься? 

Лена: Дети со мной живут. Им три и восемь лет. 

KYKY: Какими словами ты разговаривал с восьмилетним человеком о том, что будешь меняться? Или ты вообщем им ничего не объяснял? 

Лена: Дети – сложная тема в транс-сообществе. Все идет из тех времен, когда «если не страдал, значит, не транс». Считалось, что от детей надо себя отгородить, особенно транс-девушкам, бывшие жены которых говорят: «Как это дети будут видеть, что папа извращенец и тетей становится? Давай-ка ты умер на войне». Он такой: «Окей. Значит, я вам денежку присылать буду, но я умер на войне. Нефиг детям видеть такое». Люди на полном серьезе выдают это за истину и таким образом сами себя дискриминируют. Это чудовищно. Мнение о том, что транс-девушкам нельзя общаться со своими детьми, потому что дети будут их ненавидеть, до сих пор существует. Что касается FtM, то в России наличие детей никогда не являлось препятствием для перехода – в отличие от Украины, где переход с детьми до 18 лет был запрещен, и где делали обязательную стерилизацию.

Мы стараемся встречаться семьями с такими же родителями, которые не открестились от своих детей и продолжают исполнять родительские обязанности. Ситуация нестандартная, но если устраивать встречи, то детьми транссексуалов переход воспринимается легче. А так, конечно, могут и подшучивать, и травить. Моей дочке было объяснено прямым текстом: это болезнь, человек рождается в другом теле. У нас был долгий разговор, когда медицинскими терминами просто описывался диагноз. Диалог примерно следующий: «А если это болезнь, ты заболеешь и умрешь?» – «Нет» – «У меня будет два папы?» – «Да» – «А от нас ты не уйдешь?» – «Нет» – «Ну ладно, тогда велосипед купите?» Дети это переживают достаточно хорошо, тем более, когда попадают в общество других детей, чьи родители меняют пол. Моему ребенку приятно туда ездить. 

KYKY: Думаю, через какое-то количество лет они будут дико благодарны, что ты успел их родить до перехода, иначе их бы в принципе не было. 

Лена: Да, это был осознанный шаг. Переход планировался еще лет в 20, и уже тогда было понятно, что родить или усыновить детей впоследствие будет невозможно. Встал вопрос: каков единственный шанс для транссексуала иметь детей? Рожать своих. Или не иметь детей никогда. Поэтому принял решение отложить переход и устроить свою жизнь. Я человек абсолютно традиционных взглядов на жизнь, и мне кажутся нормальными семья и дети. 

KYKY: Ты так рационально рассказываешь, а ведь процесс деторождения – непростое переживание. Я сама не считаю свою семью слишком традиционной, но в твоем случае никак не могу понять момента с беременностью – как ты это вынес, воспринимая себя мужчиной? Смотрел на свое тело как со стороны? 

Лена: У меня были проблемы, скорее, не с самой беременностью, а с тем, что я стоически сидел с каждым ребенком дома до трех лет. Этот момент выпадения из социальной жизни прошел тяжеловато. А что касается беременности, то это такая же сакрализованная вещь, как и матка, наличие которой якобы делает женщину настоящей. Как-то я в разговоре с одним человеком сравнил вырезание матки с удалением аппендикса, он счел это святотатством и на автомате выдал: «Да что ты несешь? Вырезанная матка делает женщину инвалидом, а аппендикс – нет». Я пытался объяснить, что, к сожалению, у нас очень распространены миомы и рак, а потому огромное количество женщин после удаления матки остаются женщинами, такими же настоящими, как и были. Единственное, детей родить не могут. При этом другая куча женщин со всем набором органов не будет рожать, что остается их правом. В транс-среде есть такая поговорка, что рожавшие – ненастоящие трансы, потому что мужчина не может уложить себе в голове мысль о том, что забеременел. Но ведь для этого достаточно просто забеременеть и понять, что обратного пути нет! У меня были и гормональные бури, и голова не работала. Но женщиной я себя от этого не почувствовал. В первый раз после родов я почувствовал, что по мне проехал поезд. Это вызвало дикое любопытство, и было еще круче, чем транспереход. 

KYKY: Ты себя почувствовал сверхчеловеком? 

Лена: Скорее, мутантом, потому что таких показателей гормонов эстрогена и тестостерона не бывает даже при транс-переходе. Гормональный коктейль в десять раз превышает все нормы, и твое тело проходит просто безумные трансформации.

Кстати, грудью кормить тоже было интересно, с учетом того, что никаких мимишных и сакральных моментов я не испытывал. С покерфейсом ходил с кричащим ребенком на руках.

А первое, что я помню после родов – прусь искать, где этот ребенок, забираю его оттуда с матюками, мол, почему он так долго лежит? И засыпаю с ним на руках. Просыпаюсь: «Кто ты и почему так кричишь? Теперь так всегда будет?». Может, моим детям и не хватало вот этой женской близости, потому что для меня это была ежедневная работа. Работа на стройке не такая адская, как с младенцем.

KYKY: Помнишь, ученые назначили премию в миллион долларов первому родившему мужчине? Я с тобой разговариваю и понимаю, что ты реально – родивший мужчина. Ты должен обратиться в комитет и потребовать свой миллион! 

Лена: На самом деле, я не один такой. У кучи FtM есть дети. Слава богу, за своими детьми я не замечаю перекоса с гендером. Дочка у меня принцесса, а сынок рубится в игрушки, как и положено мальчишкам. Когда люди смотрят со стороны, они не понимают, что я мать этих детей. Помню, однажды меня старшеклассники троллили. Младший ребенок сидел дома один, а дочь капризничала и не хотела идти домой. Я говорю: «Быстрее домой, у нас Юра один сидит». А она начинает упираться, эмоционально себя вести. Я беру ее за шарф и молча веду домой. В сторонке курят старшеклассники и говорят: «О, братишка года, обижает ребенка». Я так смотрю на них: «Я ведь мамку твою знаю, сейчас тебя с этой сигаретой к ней поведу, и она покажет тебе братишку года». Людям почему-то кажется со стороны, что я их брат. Не папа даже.

KYKY: Кем ты ощущал себя в детстве? Играл с мальчиками или с девочками? Извини, но тебе же родители бантики завязывали?

Лена: Я как будто снова на комиссию сейчас попал. 

KYKY: Эти вопросы похожи на те, которые задает комиссия по переходу? Прости! 

Лена: Ничего. Я же ее прошел. Сидел перед психиатром и говорил: «Играл я со всеми». Правда, наша 12-подъездная десятиэтажка, видимо, готовилась к войне, поэтому девочек там было критически мало – человек пять на весь двор, и не вариант было тусить одним. Занимались тем, во что играл весь двор: вышибалы, резиночки. Или сваливаем на веранду детского садика и играем, как это называлось – «кис-брысь-мяу», там целоваться нужно было. Бантики? Это были 90-е, маленький город, довольно пролетарский район. Мы все одевались в магазине одной цены в спортивные китайские костюмы. Во дворе вместо детской площадки была стройка. Лосины, майки, футболки, китайские кеды – все по 200 рублей. Ну, может, босоножки были разные. У меня постоянно были вши, поэтому меня коротко стригли. В школе волосы отросли, наверное, чтобы бантик туда прикрепить. 

KYKY: А кто тебе нравился в школе: мальчики или девочки? 

Лена: Мне нравились мальчики постарше, собственно, и до сих пор нравятся дяди. Но в детстве они меня особо за девочку не считали. Я не могу сказать, почему. Оторвой из фильма «Пацанки» я не был. Но есть такая фишка с самоощущением: детки начинают говорить «я мальчик» или «я девочка» раньше, чем поймут, кто им нравится, какая у них пиписка, и чем она отличается от другого варианта. У тебя же есть дети? 

KYKY: Да, дочка. Вот она себя ощущает девочкой. 

Лена: У меня дочка тоже в четыре года начала по дому ходить в розовых платьях, проливая на себя краску. Она четко себя позиционирует как принцесса. Что касается моего детства, то у меня какой-то глюк произошел, совершенно не осознанный. Представь, что в сказках ты соотносишь себя не с Рапунцель, а с этим придурком, который к ней в замок лезет. Если возникает дилемма, прикидываешь, как бы поступил старший брат в этой ситуации.

В детстве мне очень нравился мой старший брат. Не в плане каких-то влюбленностей. Он просто на девять лет меня старше, и это был для меня образец мужика, которому я старался подражать. Вообще, у меня два брата, и потом у нас появилась приемная сестра (маму этой девочки лишили родительских прав). Такая татарочка с темными густыми волосами, которая вечно ходила с косами. Надевала бархатные платья и лезла в них на стройку. Приходила вся в песке, и ей вычесывали волосы, а стричься не хотела – терпела, кусала какие-то подушки. Я не понимал, нахрена она это делает, пока она не открыла мне новый мир: рассказала, что у меня скоро вырастут сиськи, и со мной станут парни встречаться. А я сидел и смотрел на себя в зеркало: какие сиськи? Я что, не смогу со спинки кровати на брюхо падать и на этой сетке подпрыгивать? А потом они ведь выросли! Я проснулся в 13 лет и обнаружил, что я такая – ух, недурная невеста. И все расслоилось. Как только у девочек вырастают сиськи, общение с мальчиками сразу меняет дискурс. Все начинают друг к другу подкатывать. Я старался избегать гендерных вещей и ударился в вечные ценности, а они ведь достаточно универсальны. Люди бесполы в плане общечеловеческих вещей, мыслей и поступков, и женщина от мужчины отличается не сильно. Я и зачитывался книжками. Достоевского лет в 12 прочитал и рассуждал на уроках так, что учительница по литературе пророчила мне большое светлое будущее. А теперь я на стройке работаю…

KYKY: Ты гормоны с января принимаешь: тестостерон или еще что-то? Какой набор?

Лена: Только тестостерон. Это достаточно агрессивная вещь, которая прекращает месячные и вырубает все циклы – нет этих гормональных качель. Вообще, быть женщиной и мужчиной – совершенно две разные вещи, как небо и земля. У тебя другая выносливость, и энергию организм тратит совершенно по-другому, в десятки раз больше. Но кончилось то прекрасное время, когда я мог не спать по три дня и по полдня есть травку. Организм женщины тратит энергию медленно и как-то хитро: работает на компенсацию энергии, что связано в том числе с деторождением. Ведь когда у тебя маленький ребенок, не нужно таскать чугунные плиты, чтобы выжить. Нужно уметь спать урывками и высыпаться. Первый месяц на тестостероне я не мог рассчитать калории, и чуть ли не в обмороки падал от снижения уровня сахара, прямо до гипогликемии. Если раньше можно было худеть и не есть три дня, перебиваясь кефирчиком, то тут стало понятно, что надо есть и сразу работать, потому что после еды начинается дикий прилив сил, и нужно сжечь эту химию. Физическая активность нужна, потому что у тебя иначе работают сосуды и сердце, другое давление. Кстати, мне сильно не хватало давления на эстрогене, потому что для роста 185 оно было низким. Была слабость, головокружение – кровь до головы не доходит. Сейчас это ушло. Вообще, мужчины и женщины разные вещи называют голодом (настолько зверский голод я ощутил первый раз после начала перехода). И разные вещи – сном.

KYKY: А сон мужской от женского чем отличается? 

Лена: Ты просто падаешь и вырубаешься. Господи, попробуй меня кто разбуди – буду отбиваться! Это такая сонная кома без снов, будто у тебя просто зарядка кончилась. Вместе с тем, организм становится уязвимым, и ты не чувствуешь болезнь, пока тебя совсем не скосит. Мне это раньше было в мужчинах непонятно: почему они бегают с соплями, а потом падают с температурой под сорок? С психологическим моментом тоже произошла интересная штука. Я ждал, что тестостерон будет повышать агрессию.

Как раз перед переходом мне стали попадаться на глаза феминистические паблики с рассуждениями о том, что мужики опасны просто потому, что накачены «тестом», и каждый – потенциальный убийца, которого постоянно бомбит. Оказалось, все наоборот.

Если женщиной управляет эстроген, который повышает агрессию в период ПМС или овуляции, то тут наоборот – ты отлично управляешь своим гормональным фоном. Слышала, как говорят про тупых качков, вперед которых яйца заходят – вот примерно так себя чувствуешь. Мир становится прекрасно безопасным, и вся твоя тревожность в темном парке пропадает еще и потому, что у тебя плечи отросли.

KYKY: Ты хочешь сказать, что женщины на эстрогене более агрессивны, чем мужчины на тестостероне, которые спокойны из-за того, что гормональный фон ровный?

Лена: Конечно, это зависит не только от пола человека, но еще от его головы. Женщины больше тревожны, чем агрессивны. В какие-то дни цикла понимаешь, что лучше закрыться где-нибудь в комнате, чтобы никого случайно не убить. Агрессия на тестостероне более осознанная. В ней нет обиды или негативных эмоций. Есть просто задор. Причем, все одинаково: что сексуальное возбуждение, что физическая активность, что желание кого-то ушатать – позитивно заводит и легко контролируется. Не бывает такого, чтобы как в ПМС три дня бросало из желания придушить ближнего в раздражение. Как мне рассказывала одна транс-девочка: думала, что теперь стану нежной и прекрасной, а меня раздражает эта дверь потому, что она зеленая.

KYKY: Я смотрела передачу про операции в Таиланде, где они поставлены на поток. Говорили, что из-за гормональных изменений срок жизни у ледибоев очень небольшой, всего 50-60 лет из-за перестройки организма. Не боишься укоротить себе жизнь? 

Лена: Срок жизни тайской проститутки, которая упарывается и ведет образ жизни, не совместимый с гормонотерапией, и может составлять 50-60 лет. Но мы пока не знаем, сколько будут жить транс-люди с современной системой перехода. По факту у нас половина женщин живет с тем же искусственным гормональным фоном, что и транс-девушки. Организм в принципе перестраивается. Старые схемы переходов были более жесткими, потому что женщине просто удаляли эндокринную систему, грудь и половые органы, устраивая экстренный климакс. Если после 40 у тебя начинает медленно падать уровень эстрогена, то здесь просто все вырезается – и добро пожаловать в старость. Естественно, трансу остается лет 20-30 жизни. Но я не вижу повального рака и каких-то случаев преждевременной смерти среди своих знакомых. Страшные байки о том, что транссексула ждет преждевременное старение и смерть, пришли из тех времен, когда еще не было заместительной гормонотерапии.

KYKY: Сейчас вообще нескромный вопрос. Как ты нашел партнера для того, чтобы детей завести? Это был единомышленник, или же ты хитрил, будучи девочкой, потому что рационально придумал себе семью и детей, которых после перехода не будет?

Лена: Настало время удивительных историй! Познакомились мы с моим будущим мужем, когда я первый раз устроился на стройку. Я уже учился в Питере, нас лишили общаги, и мы с моими поволжскими земляками снимали комнату 30 квадратных метров на толпу человек из семи. Вдруг у меня появился бзик: хочу быть промышленным альпинистом и работать на высоте. При этом мне 17 лет, и я девочка! Ничего не умею, но очень хочется. Знакомые пообещали связать меня с бригадиром стройки. Этот бригадир оказался лет на 10 лет меня старше, и мы с ним стали работать в одной люльке на торце. Подружились, он ко мне умилительно относился и всячески опекал. А мне всегда хотелось парня постарше, такого папочку. Я очень своеобразно с ним флиртовал. Он говорил: «Лена, ты заигрываешь, как ребенок». Когда меня выселили из моей комнаты, он предложил заплатить за меня, мол, живи у меня, а не шарохайся где-то с наркоманами. Конечно, подкатывал ко мне. А мне никто сильно не нравился, и сексуального влечения не было. Было интересно заняться сексом, чтобы какую-то дичь учинить. Я даже особо не отличал мальчиков от девочек, это было довольно сложно лет до 24-х. Поскольку сам выглядел, как девочка, но при этом чувствовал себя мальчиком, мне казалось, что и все остальные должны быть такими: мальчики в юбках и девочки в штанах. И вот мы год с ним общались. Потом я на полгода уехал в свой город, а по возвращении подкатил к нему с прямым предложением.

Говорю: «Слушай, ты не женился?» – «Нет» – «Так, может, поженимся, вместе жить будем?» – «Ну да, прикольно». Мы поженились и даже попробовали заняться сексом сразу после свадьбы.

Ничего особенного не вышло. С детьми решили вопрос, а дальше было так: я актив и ты актив. Что нам делать вместе? Но у меня даже мысли не было до этого января, чтобы начать переход. Ты не представляешь, насколько надо было собраться с мыслями, чтобы сказать о себе: «Я транссексуал». Самое страшное, что я мог себе представить себе раньше. 

KYKY: Почему?

Лена: Потому что это болезнь дисфория, это стыдно. В 20 лет мне было страшно сесть на гормоны и стать зависимым человеком. Это путь в один конец. Я был раздолбаем, и меня ужасала мысль, что я буду сидеть на каких-то лекарствах, как моя бабуля, принимающая таблетки по часам. Я как-то познакомился в сети с женщиной, которая целый год думала, что я парень. Она в меня влюбилась, мы даже с ее родными встречались, которые принимали меня за 17-летнего мальчика. Через два года пришлось сказать ей, что черт возьми, я женщина 26 лет. Она плакала. Я говорю: «Извини, я не хотел тебя обманывать». А она: «Я сейчас хороню человека, которого люблю. У меня не укладывается в голове, что этого человека не существует». 

KYKY: Расскажи про Лену, которой больше не существует.

Лена: Примерно к 20 годам я понял, что мальчики от девочек отличаются, а во мне люди видят только инфантильность. Я попробовал внешне копировать женские манеры, вдохновляясь книгами и классикой вроде Линча и Феллини. Это была такая игра: каждое утро встаешь и идешь на учебу. Красишься, как будто играя в малом драматическом театре. Под конец моей женской жизни ко мне подкатывало двое мужчин, оба работники искусства. Узнав о переходе, они расстроились и сказали, что им безумно жалко этого человека, вот эту Лену, которая сейчас будет превращаться в прыщавого подростка. На самом деле, я мало вступал в отношения. Мужчины были для меня чем-то вроде зеркала: видит ли он во всем этом женщину и насколько хорошую – потому что сам я не шарю. Создание образа очень сильно напрягает – это просто работа поверх работы. Работа поверх учебы. Адище на протяжении восьми лет, очень сильно выматывает. Если после двадцати кто-то из моих ровесников начал строить карьеру, то мне не хотелось никакой карьеры как женщине. О каких-то суицидах я никогда не думал, просто была апатия. Я сказал себе, что ничего не хочу. Хочу просто проснуться собой. А когда проснулся, то аж заплакал. Первый раз узнал себя в зеркале. 

KYKY: Я сейчас вспоминаю степфордских жен, которые одеваются в платья и готовят индейку, такой феномен 60-х. Я подумала о них: женщины, которые ведут себя неестественно и живут под маской. Последний вопрос: почему ты открытый транс? Как решился на это?

Лена: Если ты меняешь роль непонятной женщины, которую сам придумал, на роль мужика, которого никогда не существовало, придумывая себе детство, чтобы была легенда, то вопрос – а нафига переходить? У меня неплохой пасс, и если бы я хотел, то просто спрятал бы сиськи, и меня бы все воспринимали мужиком, а не чучелом огородным. У транслюдей часто включается психологическая защита. Они начинают про себя придумывать: мол, я парень, но инвалид. Ну какой же ты инвалид? Единственное, что не так с твоим здоровьем – это зависимость от жизненно необходимых лекарственных средств, как у инсулинщика. Но при этом ты совершенно здоровый работоспособный человек.

У меня было четкое ощущение, что я не вырос. Вся моя дисфория сводилась с этому. Даже сиськи не сильно тревожили. Просто было ощущение, что в 13 лет мое развитие остановилось.

И когда я сел на гормоны, возникло потрясающее эйфорическое чувство: ты начинаешь расти, откатывая обратно в 15-летнего подростка. Первый раз просыпаешься от стояка и по тридцать раз на дню бежишь мастурбировать, понимая: «Господи, вот оно!» Я наконец-то покрываюсь прыщами, у меня детский пушок на лице растет. Мелочи, радости, глупости. Мне говорят: «Как так, тебе почти 30 лет, надо вести себя нормально». А я отвечаю: «Отстаньте! Дайте мне насладиться детством, которого у меня не было». Три месяца у меня продолжался переходный период, в который я себе позволил быть придурком. Ходил в какие-то клубы, где тусуются молодые люди 16-25 лет. Просто сидел и смотрел на них. Я устроил себе три месяца психологического отката обратно в детство. Говорят, что транс никогда не станет парнем, потому что у него нет социализации – не правда. На моей физически тяжелой работе, где я работаю вынужденно, простое мужичье вообще не вникает, что со мной происходит. Вроде тебя еще Леной зовут по паспорту, но у них что-то не сходится и клинит, и они кричат: «Лена, куда пошел? Ай, ну тебя!» Возможно, есть какие-то люди, которые жили комфортно и не являлись транссексуалами с детства. Если ты в сознательном возрасте решил поменять пол, возможно, случатся проблемы с социализацией. Я этих тонкостей не знаю. Но считаю, что у каждого есть право распоряжаться своим телом и социальным статусом.