Справочно:

Альгерд Бахаревич родился 31 января 1975 года в Минске. В 1997 году окончил филологический факультет БГПУ. После университета работал учителем, а потом — журналистом. Первые тексты опубликовал в 1993 году. В 90-е годы стал одним из основателей литературно-художественного движения «Бум-Бам-Лит». С 2007 по 2013-й жил в Гамбурге. В 2013 году переехал в Минск и женился на беларуской переводчице и поэтессе Юлии Тимофеевой. Сейчас живет в Австрии. Является автором полутора десятков книг, в том числе романов «Сорока на виселице» (2009), «Шабаны. История одного исчезновения» (2012), «Дети Алиндарки» (2014), «Белая муха, убийца мужчин»(2015), «Собаки Европы» (2017).

«Экстремисты – тоже люди»

KYKY: Альгерд, каким для вас был 2020-й? Вы думали, что можете стать экстремистом?

Альгерд Бахаревич (А.Б.): Я всегда был экстремистом, только литературным – но так называемая власть не умеет читать. Только сейчас начала учиться, с чем ее и поздравляю. Вообще, боюсь, что мой 2020-й во многом похож на тот, что был у большинства беларусов. Сначала: работа, любовь, Минск, жизнь свободного человека в несвободной стране. Привычная внутренняя эмиграция. Ирония, переходящая в сарказм. Апатия. Удивление. Самоизоляция. Ежедневные попытки понять, что происходит. Лето. Гнев. Презрение. Ненависть. Страх. Надежда... Сопротивление, противостояние... какой-то совсем новый Минск, который наконец-то начал дышать. Я поверить не мог, что это все происходит с нами. Зимой 2020-го у нас с моей женой, поэткой и переводчицей Юлей Тимофеевой, было турне по Германии, там вышли наши книги в немецких переводах, прекрасная была зима. Весной я научился печь хлеб в духовке, очень вкусно получалось, я друзьям дарил, с надписями на бальбуте (язык, о котором идет речь в романе Бахаревича «Собаки Европы – Прим. KYKY»). Летом вышла книга, «Апошняя кніга пана А.», очень тепло принятая. А потом случилась наша беларуская революция. Та, которую мы все так ждали. Марши, цепи солидарности, засады, каратели, прятки, бегство... Мы не молчали. В принципе, в сентябре мне было ясно, чем все кончится – как и то, что все еще на самом деле только начинается. В октябре я уже ходил на марши, потому что не мог отпустить жену одну, не в моих это правилах. В конце ноября мы уехали по приглашению города Граца. Все это пережито, но не все еще написано.

Пока не хватает слов. Экстремисты – тоже люди, и нам иногда нужно время, чтобы набраться сил для новых экстремистских свершений. 

KYKY: Муковозчик из СБ написал следующее: «Признана экстремистской книга «гнуснопрославленного Лукашука». На очереди – Бахаревич. Дальше маячат Мартинович, Северинец и Алексиевич. Не стоило им было родиться «в стране полицаев», ох, не стоило». И еще он предлагает вешать на столбах публично, первого – Халезина. Что вы об этом думаете?

А.Б: Я думаю, что все эти призывчики, все эти смешные, вроде бы зловещие текстики от неизвестно кого очень напоминают мне нацистскую прессу 30-х минувшего века. Очень похоже всё: и стиль, и мотивация, и уровень, и лексика... Я этой темой всегда интересовался, я всю жизнь пытаюсь понять: почему? Откуда они такие берутся? Я горжусь тем, что написал в октябре, еще в Минске, свое эссе «Последнее слово детства. Фашизм как воспоминание», переведенное на несколько языков, – о том, почему опора Лукашенко – это и правда фашисты, почему это не преувеличение, и почему они так стараются доказать, что фашисты – это мы. И почему власть, которая так старается назвать фашистами других, – это фашистская власть. И о том, какой вообще фашизм имеется в виду. У беларуского, лукашенковского фашизма есть своя специфика. Но автор, о котором мы говорим, похож на тех гитлеровских персонажей, которым внушили: вы имеете право на всё, можете убивать, насиловать и грабить, вам за это ничего не будет. То есть: пиши, что хочешь, никто не накажет. Но кто-то убивает, а кто-то – оправдывает убийства и думает, что ни за что отвечать не придется. Наш герой считает, что ему повезло. Он мелок и ничтожен, но фашизму он нужен. На данном этапе. А еще этот текстик – интересный сигнал нам всем. Намек, что слова для нас у них кончаются, скоро будут действия.

KYKY: Если «Собак Европы» признают экстремистской, для Бахаревича – это признание или провал? Что вы сейчас испытываете: безысходность или гордость?

А.Б: С одной стороны, мне это польстит, конечно. Это вообще подарок для любого писателя, для любой книги, – признание с той стороны, с которой его не ждешь. С другой стороны, я – беларуский писатель, и мой читатель живет все-таки в Беларуси (в переводах за границей меня читают только такие же сумасшедшие, как я). Я пишу по-беларуски для всех, кто готов читать на этом языке. Таких людей не так много. И мне будет очень больно и страшно. Потому что эта книга – мой лучший роман. Если писателя отрывают от его читателей, если запрещают им читать его книги – это лишает смысла писательскую работу, угрожает писательскому существованию. Поэтому я все же пока верю, что «Собак» отпустят на свободу. Но если нет, то не будем забывать: роман есть еще и в русской версии, и она пока еще продается по всему миру. Роман есть и на пиратских сайтах – при желании текст не так трудно найти. Книги давно уже делают не только из бумаги.

KYKY: Почему творческая интеллигенция, которая до недавнего времени находилась в резервации андеграунда, вдруг стала так опасна для действующей власти? Что изменилось?

А.Б: Я думаю, что в августе 2020-го произошло то, чего так боялась диктатура: наконец-то встретились две Беларуси. Условно опишу их так. Первая – те, кому до недавнего времени было плевать на национальное самосознание, и на историю, и на беларуский язык, и на символы, и на культуру, и на свободу. Это были хорошие по сути люди, трудолюбивые, в меру честные, очень пассивные, без веры в себя. Они давно смирились с режимом, хотя, конечно, презирали его. Они жили вне ценностей, не видели себя частью огромного мира или хотя бы частью Европы, у них давно атрофировалось чувство собственного достоинства. Их было подавляющее большинство, и они просто хотели спокойно жить и строить в кредит свое маленькое счастье, пусть себе и в такой стране. И вторая Беларусь: все эти беспокойные, нервные, озабоченные будущим, с их беларуским языком, историческими мифами, с их смешными склоками и железными принципами, флагом и гербом, бесконечными дискуссиями, европейскостью, образованием, какой-то пронзительной, слишком мучительной для нормального человека любовью к стране, а главное – с образом совсем другой, свободной, вменяемой Беларуси.

Первая Беларусь смотрела на вторую как на клоунов или романтиков, оторванных от «настоящей жизни». Вторая Беларусь смотрела на первую свысока, разочарованно и с каждым годом все более презрительно. И вот они встретились летом 2020-го – и узнали друг друга, и поняли, и оценили, и зауважали.

Стихийная сила первой слилась с убежденностью и принципами второй. Выяснилось, что очень многие из той первой Беларуси – на самом деле герои, сейчас сидят в тюрьмах. Пока эта вторая Беларусь представляла собой несколько тысяч человек – диктатура могла особо не волноваться. Но когда в августе стало ясно, что той, второй Беларуси удалось пронести идею беларуской свободы через несколько темных, мертвых десятилетий, а первая вдруг стала под флаги этой идеи – диктатура поняла, что против нее вышла единым фронтом огромная сила.

Вот я читаю Светлану Тихановскую и вижу, что она учится. Она за полгода выучила столько, сколько другие люди не могли за 26 лет. Она за неполный год сделала для страны столько, сколько некоторые из второй Беларуси не смогли за десятилетия. А еще недавно она и не представляла, что есть та, вторая Беларусь. И таких людей сотни тысяч. А, например, я и такие, как я, еще весной считали, что мы – последние из могикан. Что с той, первой, до поры равнодушной Беларусью, у нас нет никаких шансов. А теперь мы ей интересны, она к нам прислушивается, она нас читает. Государство очень долго выстраивало между нами искусственные барьеры. Но всё, стенам конец.  

«Литература – это всегда политика»

KYKY: Вы говорите в своих интервью, что серьезная литература – это история не про успех, а про свободу и лузерство. Сейчас это понимание изменилось?

А.Б: Конечно же, нет, не изменилось. Так называемые «успешные люди», как правило, малоинтересны. Успех – это вообще фикция. Когда кто-то говорит об успехе, где-то рядом всегда смеются Время и Смерть. А неудачник – человек спасенный. Спасенный от распада и самоуверенности, от чувства собственного превосходства, а главное – спасенный от Власти. Неудачник свободен. Он может начать сначала, всех убить или вообще взять и уйти. История неудачника сложная, ее интересно рассказывать. А история успеха всегда заказная. Ведь историю успеха и рассказать надо успешно. Чтобы герою понравилось. Литература об успехе – плохая литература. А если мы говорим, например, об успехе революции – искусству сложно работать с такими темами. Людям нужны гимны, нужно что-то вдохновляющее и воспевающее их подвиг. Но если искусство начнет этим заниматься, из него сразу уходит человек и в нем появляется власть. Появляется тот самый успех... Я написал в августе свое стихотворение «Вот они, а вот мы». О нас, о нашей революции, о наших надеждах. Успешное стихотворение, оно очень хорошо прочиталось. И когда я это понял, я испугался...

KYKY: Мартинович считает, что литература и политика – это несовместимые вещи. А вы как думаете?

А.Б: Литература – это всегда политика. Любое оригинальное творческое высказывание – политическое. Литература – это всегда мощный акт внутренней свободы, а не просто мерцание чьего-либо тревожного нарциссизма. Человеческая свобода – то, чем пользуется политика, что она использует, чем она питается, без чего она невозможна. Литература становится политикой уже в момент рождения текста, еще до публикации. Если человек пишет и у него есть талант – в мире сразу становится больше свободы, и перед ней любая власть бессильна. Возьмем знаменитый набоковский рассказ «Облако, озеро, башня». В нем нет ни прямых обличений, ни «критики существующего строя», никакой вроде бы политики. Все частное, все о маленьком каком-то, «неполитическом человеке»... И в то же время этот рассказ – лучший в 20 веке прозаический текст о сути и опасности тоталитаризма. Посмотрите, как интересно: после августа 2020-го все живое, талантливое и умное, что есть в беларуской литературе, стало на сторону революции, на сторону протеста. Все мертвое и бездарное либо отмолчалось, либо кинулось заверять власти в преданности.

KYKY: Вы были основателем движения «Бум-Бам-Лит». Есть ли аналогичная «тусовка» и контекст сегодня, либо остались отдельные единицы по типу Мартиновича, которые делают литературу не благодаря, а вопреки?

А.Б: Ну, беларуская культура всегда существовала вопреки. Вопреки здравому смыслу, власти, деньгам, вопреки тенденциям... Дело не в этом. Я ни в каких тусовках не нуждаюсь, да и нет их у нас... Литературе противопоказаны объединения. Мой маленький и независимый союз писателей – это я и [супруга] Юля. Мы – пара литераторов, которые пишут каждый свое, но живут вместе, вместе выступают в разных странах и городах, нас переводят, приглашают, печатают. Мы делаем, что можем, и здесь не только самопрезентация важна: мы рассказываем правду о Беларуси, стараемся заинтересовать людей нашей литературой и языком. У нас не по всем проблемам, конечно, одинаковые мнения, не всегда одинаковые вкусы, но мы, мне кажется, совпадаем в главном: мы открыты миру, мы учимся у мировой литературы, как быть свободными, мы радуемся разнообразию, нам интересно. У нас так много контактов, потому что нам интересно открывать для себя авторов и новые тексты. Ну и мы интересны за границей, потому что стараемся не вариться в собственном соку.  

KYKY: Вы как-то устроили разнос Союзу беларуских писателей, назвав его членов «дедками с советскими мозгами, приправленными туповатым национализмом». За это на вас многие обижались. Давайте идти до конца. Что вы думаете относительно книг Муковозчика «Революция мокрых штанов» и Игоря Тура «Ложь беглых». Это – литература? 

А.Б: Давайте быть точными. Обиделись на меня в 2012-м за мое эссе про Янку Купалу. Обижались и раньше: в девяностых – за стихи про Янку Брыля. Но именно в 2012-м «за Купалу» обиделись по-взрослому. Купала для них святой, а для меня – несчастный, талантливый, сломленный человек. На то эссе были тысячи отзывов, я ловил их несколько месяцев, да и сейчас, бывает, ловлю. Тогда половина литературных и окололитературных людей поливала меня помоями, а половина решительно меня поддержала. А это значит, я все написал правильно, так, как хотел. Нужно было вскрыть этот нарыв, чтобы все выговорились. А вот Союз писателей, членом которого я тогда был, меня не поддержал. И я из него вышел. С этого все и началось, все дальнейшее – только эхо. А относительно упомянутых вами книг и их авторов – скажу честно, мне противно о них думать. Такое физиологическое отвращение. Кто они и зачем – вопрос не литературный, а медицинский. Меня больше интересуют те, кто все это распространяет. Как они себя оправдывают? Неужели свободой слова?

KYKY: Почему Лукашенко – выходец из глубокой Беларуси – сегодня делает все возможное, чтобы уничтожать национальную идентичность своего народа?

А.Б: Наверное, из слишком глубокой Беларуси он появился. Оттуда, где воспитанные советской империей страх и равнодушие всё национальное уже убили. И, конечно, он боится. Сильная национальная идентичность могла бы неплохо послужить диктатуре, но она может сыграть на руку только тому диктатору, цель которого – построить сильное государство, которое все будут бояться. Такой диктатор думает о будущем, величии своих идей, величии нации и ее сплоченности. А у беларуского диктатора цель одна, очень мелкая и навязчивая – собственная безграничная власть. Всякие там идентичности ему мешают.  

KYKY: Как мы оказались в той точке, когда беларускамоўных стали помечать краской на Окрестина, а за чтение литературы на родном языке определять на «сутки»?

А.Б: Мне кажется, я уже ответил на этот вопрос. Долгие годы власти удавалось сохранять и укреплять барьер между беларуской культурой, языком и собственно беларуским народом, реципиентами и потенциальными носителями этой культуры и этого языка. Но барьер начал рушиться. И то, что казалось власти маргинальным, приобрело вдруг силу и поддержку. Потому что в языке и культуре сохранялась идея беларуской свободы, идея другой Беларуси. И вот тогда язык и культура стали грозными врагами, на которых переложили «вину» за «беспорядки».

«Пришло поколение «небитых»

KYKY: Сегодня Беларусь условно разделилось на «страну айфона» и «страну шансона». Когда произошел этот раскол? Где была точка невозврата? И как нам преодолеть это явление, чтобы не допустить вялотекущей гражданской войны?

А.Б: Гражданская война уже идет. Это война сознаний, война культур, война ценностей. Власть должна пойти на компромиссы, если она не хочет настоящей войны. Активная часть общества, по моим наблюдениям, стремится к единству. И это единство направлено против власти. А серая масса, болото, которое займет сторону победителей, будет существовать всегда. Раскол тоже был всегда. Я хорошо помню 90-е, когда в стране началась диктатура. Она не продержалась бы долго, если бы не российская поддержка и неравнодушие самих беларусов. В этой стране никогда не было всенародной поддержки режима. Ни единой минуты. Этот режим всегда был жестоким: всегда были политзаключенные, незаконные аресты, суды, репрессии – это все не в 2020-м началось. Потому что там наверху понимали: стоит что-то ослабить, власти придет конец. Эта жестокость пугала людей. В конце концов, люди хотят жить. Реализовываться, детей растить, дома строить, в кино ходить, деньги зарабатывать, вместе потихоньку шагать навстречу смерти. А не на улицы выходить и рисковать. Время идет. Не каждый готов жизнь отдать за демократию. Наверное, я и правда верю, что пришло поколение «небитых». Поколение «детей диктатуры», уверенных, что все у нас не так плохо, жить-то можно. Тех, кто другой жизни не видел. И в 2020-м они очень удивились. Оказывается, они жили в фашистской стране. А они раньше думали: да ну, все нормально, хотелось бы лучше, свободнее, но и так ОК. Лучше все равно не будет.

KYKY: Недавно перечитывала «Золотого теленка» и нашла много параллелей с современной Беларусью. Возможно, сегодня мы живем как раз в то самое безвременье, как в России в начале 30-х: старая эпоха уже закончилась, а новая еще не началась. Поэтому абсурд и сюрреализм зашкаливают, а через каких-то 10 лет невозможно будет поверить в происходящее?

А.Б: Это интересная параллель, конечно. И книга отличная. Но во времена «Золотого теленка» как раз старая эпоха была эпохой относительной свободы, а вот новая – лучше бы не наступала. На героев книги надвигался самый грандиозный и бесчеловечный эксперимент в истории, самый продолжительный. И от него не смог спастись никто. Беларуское безвременье и правда полно абсурда, и если мы доживем, действительно будет трудно поверить. Зато такое безвременье дает богатый материал культуре, литературе.

Беларусь просто вдруг очутилась в Истории. Отсюда этот шок – и у власти, и у тех, кто против нее.

Власти думали, что смогут бесконечно тянуть страну в могилу прошлого. А беларусы думали, что их страна никому не интересна. Оказалось, что история, Большая История, политическая, и маленькая, повседневная – уносит с собой и нас тоже. Последних в Европе. И то, что это случилось в цифровую эпоху – дает невероятные возможности рассказать об этом миру. Каждый беларус мог бы сейчас написать книгу о себе – и это была бы захватывающая книга, в которую трудно будет поверить. А самое удивительное, что она уже пишется. Есть интернет, есть соцсети –свидетельства тех, кто переживает Историю, бессознательно пишутся именно там.

KYKY: Как думаете, протест – сдулся?

А.Б: Да нет, конечно. Не сдулся. Люди ушли с улиц, потому что насилие стало зашкаливать, потому что в Беларуси теперь фашизм, который ни перед чем не остановится. Но протест остался в сознании миллионов, и он только нарастает. Беларусь сегодня – это место, где безоружному, очень разозленному враньем и насилием населению противостоит кучка вооруженных до зубов бандитов, называющих себя властью. Людей можно заставить замолчать пытками и страхом, но в головах ведь никакой покорности нет. Так, как раньше, уже никогда не будет. 

KYKY: На дискуссии с Алексиевич еще в 2019-м вы сказали: «Сама фраза «нация компромиссов» пахнет кровью. За этими словами стоит не только толерантность, но и послушание, рабская психология, комплекс жертвы. Все это мифы и искусственные конструкции. Посмотрите, как в Беларуси относятся к беженцам из Чечни, к геям, к лесбиянкам». Как думаете, протесты все же могут выйти за рамки мирных, либо это не в нашей культуре?

А.Б: Да, вся история Беларуси за последние сто лет – сплошной компромисс. Тех, кто был против, воспринимали как сумасшедших. Причем не только власть, но и свои же. «Лишь бы не было войны» – это, конечно, хорошо, такой себе обывательский, равнодушный ультрапацифизм, но этот принцип приучает людей жить в условиях перевернутой, искаженной морали. То есть такой моралью все можно оправдать. Пытки, бесправие, террор, цензуру. Я думаю, дальнейшие события в Беларуси будут, как и раньше, привязаны к этому принципу «лишь бы не война». Если диктатура не втянет страну в войну за «старшего брата» – протесты, скорее всего, останутся мирными. Но теперь как раз к войне все и идет. И я от войны бегу. Мне вообще хорошо размышлять об этом, сидя в Австрии... Тем, кто остался в Беларуси, так или иначе видней.

KYKY: На что ставите в перспективе 10 лет: уход Лукашенко, интеграция с Россией и Северо-Западный округ, либо Северная Корея и «железный занавес»?

А.Б: Вторая и шестая часть «Собак Европы» написаны не просто так. Спецпоселение «Белые Росы-13» недалеко от Западной границы великого Российского рейха в 2049-м году – это не фантазии, а предупреждение. В той романной реальности нет больше никакой Беларуси. Нет и не было. Только какая-то вывеска валяется на мусорке за школьным двором. В спектакле Свободного театра по «Собакам» все даже страшнее. Прогнозы делать глупо. Ухода диктатора теперь ждут все. Северная Корея в Европе просто не получится, да и идеи великой нет, нет своего чучхе – никто любимого вождя на самом деле не любит. А вот Россия была и остается империей, самой опасной на планете, так что аншлюс и поглощение очень возможны. Но в России я жить не собираюсь.

KYKY: Еще одна цитата из 2019-го, но уже Павла Северинца: «С беларусами легко общаться в тюрьмах. Беларусы, как интроверты, в тюрьмах как дома, они имеют там свое небольшое жизненное пространство. Россиянам или украинцам, людям широкой души, тяжелее сидеть в тюрьмах, они там страдают. Беларусам бороться за свободу тяжелее, так как они проще чувствуют себя в условиях ограничения свободы. Но я бы не стал на этом строить национальную идею». Возможно, мы сейчас замахнемся, но все-таки, давайте попробуем. В чем сегодня заключается национальная идея Беларуси, есть ли она в принципе?

А.Б: Я участвовал в передаче «Идея Х» Змитера Лукашука и Максим Горюнова, одной из тех, которые составили теперь экстремистскую книгу «Беларуская национальная идея». И в той передаче говорил, что такая идея, в принципе, не очень-то нам и нужна. Поздновато искать. В эпоху искусственного интеллекта, мультикультурализма, полетов на Марс и новых медиа любая национальная идея выглядит архаично. Но мне нужно было найти хоть что-то. И я сказал: национальной идеей беларусов могли бы стать беларуский язык и свобода. Свобода – базовая ценность, самое главное творческое начало. Свободу в себе нужно не просто воспитывать, ее нужно лелеять! Начиная с детства. А язык – самое лучшее оружие против ассимиляции. Народ, у которого есть свой язык, очень сложно поработить.

«Настоящему писателю не по дороге с государством, особенно с таким»

KYKY: В вашей биографии есть интересные моменты: играл в панк-группе, называл себя анархистом и агностиком. Сегодня, помимо того, что вы уже не играете в панк-группе, что-то изменилось в ваших убеждениях? В принципе, готовила ли вас жизнь к тому, чтобы стать экстремистом?

А.Б: Ну да, я всегда был против, всегда был нонконформистом. С того самого момента, как понял, что очень непохож на других, что я какой-то марсианин. Я не собираюсь признавать чужие правила, я хочу играть по своим. А если не получается, ухожу или бегу. Сейчас мне идет 47-й год, а в этом возрасте начинаешь что-то понимать. Что смешно хотеть всего и сразу. Я прозаик, романист, а писать романы – это долгое и трудоемкое занятие, это особое чувство времени. Людям всегда хочется всего и сразу, и желательно за меньшие деньги и меньшими усилиями. Но так не бывает. Люди часто смотрят на мир из того самого момента, в котором живут сейчас. Но этого момента на самом деле нет. Время всегда нас опережает. А еще я понял, что самое важное – любить и ценить тех, кто рядом. И не пытаться изменить весь мир, если ты не можешь спасти тех, кто близко. Свобода, творчество, нежность – вот что я ценю теперь.

KYKY: Вы сильно романтизируете 90-е, хотя времена были темные. Но именно в те времена «слабых решений и больших идей» был глоток свободы. Время бедности и больших возможностей. Вы помните момент, когда стали закручивать гайки? Зажимать свободу слова?

А.Б: Те времена были относительно свободными, значительно более свободными, чем теперь. Потому что власть была растерянной: все вроде понимали, что надо идти на Запад, идти к демократии, но не знали, что это такое, им страшно было. Все сразу же изменилось после президентских выборов.

Стало ясно, что вот теперь и правда идут темные времена. Я хорошо это помню, помню газеты с белыми пятнами, помню милицию, которая как-то вдруг слишком осмелела...

Но меня тогда более всего впечатлили метаморфозы в моем педуниверстете. Все куда-то стремительно начало исчезать, выметаться и закрашиваться: наши коридорные дискуссии, листовки и афиши, которые раньше можно было спокойно вешать возле деканата, все то студенческое многообразие, которое расцвело после того, как СССР сдох. А потом меня с гитарой показали в пропагандистском фильме «Дети лжи», на всю Беларусь и на всю Россию, и я понял, в какой стране буду жить. Впрочем, я и до выборов все понимал. Все мои друзья и знакомые, люди 18-22 лет, понимали опасность диктатуры уже тогда. А взрослые дядьки и тетки отмахивались: «Какой флаг, какая мова, какая свабода, нужан парадак!» Ну, вот и получили...

KYKY: Вы сталкивались с жесткой цензурой? И когда было легче издаваться: тогда или сейчас?

А.Б: В девяностые наши концерты отменяли, запрещали, вырубали звук... Кому захочется, чтобы со сцены их драгоценного ДК звучали песенки вроде «Ён я*е лялек у рот, нацыянальны сход!» и «Квітней, мая Быдляндыя!»? Запрещали и «бумбамлитовские» выступления. Журналы тогда никто особо не трогал, а потом редакции просто разогнали, поставили лояльных диктатуре людей и нацелили на идеологию, так что я перестал в них печататься. А когда я начал серьезно писать и опубликовал свою первую книгу, мне уже было ясно, что настоящему писателю не по дороге с государством, особенно с таким. Я пишу книги двадцать лет и все эти годы жил так, чтобы не пересекаться с государственными издательскими структурами. Я не даю интервью государственным изданиям и никак не участвую в этой их «псевдолитературе». Я сознательно не ходил и не хожу туда, где есть цензура или самоцензура. Сначала мне что-то там предлагали, но теперь они знают, что я отвечу – эта фраза уже отточена: «Я не сотрудничаю с государственными медиа и государственной пропагандой». Иногда они обижаются. Некоторые их них и правда думают, что ничего плохого не делают: мол, культурка – это ведь вне политики...

KYKY: Как думаете, на пути к светлому будущему и перед рождением новой Беларуси нас ждут «вторые 90-е», и какими они могут быть?

А.Б: Я не стал бы их называть «вторыми 90-ми», эти будущие тревожные и веселые годы. Есть большая разница между концом того столетия и началом этого. Тогда интернет в Беларуси только начинался. И это была совсем другая жизнь, с другими законами и другой степенью видимости отдельного человека, совсем другим отношением к информации, совсем другими ограничениями. Жизнь без постправды. Жизнь более честная. Если новые 90-е придут, очень трудно будет разобраться, кто нами манипулирует и зачем. Очень трудно будет распознать опасность. А тогда все было понятно и просто.

KYKY: Беларусь будущего – какая она для вас?

А.Б: Свободная, европейская, творческая, красивая – да... Но это все и так ясно.

В моем возрасте хочется сказать: вменяемая. Та, где каждый несет ответственность за себя и других, где можно все, что не опасно для здоровья окружающих, где иметь диктаторские амбиции – это позорно и смешно. 

KYKY: Изучая ваши интервью, у меня в голове постоянно вертелась фраза героини из фильма Киры Муратовой: «Я не люблю детей. Мне не нравятся люди. Этой планете я бы поставила ноль». Это про вас?

А.Б: Ну уж нет... А как же хлеб с оливками? Вино? Моря и океаны? Секс? Летние минские вечера? Джойс, Гомбрович, фон Триер и Бунюэль? Языки и музыка? Горы и реки? Птицы? Тайны? На этой планете столько всего прекрасного. Люди мешают, это правда. Иногда мертвые языки и давно умерших писателей ты любишь больше живых людей. Но надо сначала понять этот мир и столько всего увидеть своими глазами, и только потом выносить приговор.

KYKY: Происходят ли с вами колебания по шкале беларуса от «мы победим» до «нас расстреляют»?

А.Б: Да. Всегда. Но есть и еще один вариант: мы уже победили – и за это нас расстреляют.

KYKY: И последний вопрос: какие книги вы бы порекомендовали прочесть Лукашенко, Муковозчику, Тихановской, Наталье Эйсмонт, «беларусам айфона» и «беларусам шансона»?

А.Б: Из перечисленных вами четырех, троим советы уже не помогут. Господа Л., М. и Э. перешли черту, за которой кончается человеческое отношение. Не думаю, что они действительно умеют Читать. Я могу рекомендовать книги только вменяемым читателям. Тихановской я посоветую почитать Юлю Тимофееву, ее стихи и «Минский дневник». Юля написала его по-английски, но президент же им владеет, правда? А что касается беларусов – им пора перестать слушать советы и рекомендации и наконец-то думать самим, у них это, кажется, начало получаться.