KYKY: Вы самоизолировались на лепельских болотах – пишете что-то новое либо просто коротаете время в уединении?

Виктор Мартинович: Когда в жизни непонятный период, нужно отправляться в путешествие. Главным направлением для меня была Юго-Восточная Азия – там можно быстро забыть себя и думать только о выживании. Беларуская дикая природа тоже дает хорошее заземление. Когда нужно приложить усилия для элементарных вещей, например, сделать кофе или чай, банально – заснуть в палатке, находятся многие ответы.

KYKY: Неожиданно. Вы такой франт, и здесь палатка, болота…. Хотя, возможно, все это стереотипы.

В.М.: Могу уверить, что размер мозолей от пилы и топора на моих руках сейчас внушительный, как и количество земли под ногтями – придется отмываться неделю, чтобы вернуться в тот самый образ.

KYKY: Что за неразрешимые вопросы загнали вас в болота? О судьбах родины?

В.М.: Все изменилось. Мира, в котором мы жили до 2020 года, нет. Причем как в глобальном смысле, так и в локальном: больше не будет того теплого болотца, где мы привыкли обитать. Коронавирус и карантин надолго, если не навсегда, отменили наше общение с внешним миром, появились новые расклады в политике и отношениях с властью. Социальный контракт, который действовал до 2020 года, больше не вернется. Я не стал бы говорить вслед за политологами о военном усилении и военной диктатуре, но очевидно одно – как прежде уже не будет. Нужно привыкнуть к мысли, что мир изменился, наш дом изменился. И заявления, которые сегодня звучат из уст первого лица государства в адрес медиа – тревожный сигнал. Я примерно представляю, как все может быть дальше, но очень хочу ошибаться.

KYKY: В одном из интервью вы сказали, что жизнь любого творческого человека состоит из двух стадий: подъема и депрессии. Сейчас вы в депрессии?

В.М.: Не скажу, что в депрессии – со временем я научился справляться с плохими новостями. Здесь что-то иное: я вижу много воодушевленных, вовлеченных и красивых людей с умными глазами. И я прекрасно представляю, чем обернется нынешняя ситуация. Поэтому, скорее, я ощущаю грусть на фоне всеобщего ликования. Будто я посреди карнавала, но отдаю себе отчет, что он – похоронный. Но я стараюсь никому не портить праздник, поэтому не делаю замечаний. Сейчас я стал тщательно записывать все мысли, протоколировать, что вижу вокруг и ощущаю в себе.

KYKY: Эти «протоколы» потом выльются в новую книгу?

В.М.: Вряд ли. Я это делаю, чтобы через какое-то время оглянуться на себя прошлого и понять, что точно происходило в 2020 году. Это материал для размышлений. Так было и с книгой «Ночь», которая вышла два года назад. Она рассказывает про мир, который вдруг замкнулся внутри своих маленьких границ. Книга во многом оказалась пророческой. В этом году выйдет роман «Революция», над которым я работал 11 лет – о том, что происходит сейчас в политике. Книга не совсем про Беларусь, а про более глубокие вещи. Власть и политика меня интересуют только в срезе человека. Мне интересно: как этот человек рождает такое отношение власти? Почему большинство с радостью подчиняются ей? Почему так сладостно отказываются от свободы? И почему многие считают свободу такой дрянной штукой, которая, кроме разочарований, проблем и мучительного выбора, ничего не приносит. Сначала я думал назвать роман «Контрреволюция», но сейчас такое время, что название «Революция» будет созвучнее.

«Мова», «Ночь» и «Революция». Пророчества от Мартиновича

KYKY: Недавно услышала красивое сравнение про созависимые отношения власти и народа в Беларуси, где власть предстает в образе пьющего отца-тирана, а народ – в образе детей. Дети вырастают и говорят: «Теперь мы как-нибудь сами». И отец пытается противостоять этому привычными тираничными способами, все больше отдаляя от себя отпрысков.

В.М.: Я тоже читал все эти фейсбучные сравнения с жертвами домашнего насилия, но если бы все было так просто…. У Ницше есть прекрасное наблюдение про волю к смерти и волю к власти. И меня интересует даже не воля к власти как инстинкт, а воля к подчинению и бонусы, которые это дает. Поэтому роман «Революция» не про Беларусь – его действия разворачиваются в середине «нулевых», а сцена действий – Москва. Это время, когда город сочился баблом, и люди с восторгом окунали в него пальцы. Сейчас же Москва обычный город – такой же, как Берлин, Санкт-Петербург или Минск.

KYKY: Сегодня многие видят руку Москвы в происходящем в Беларуси. Соответственно «Революция» вышла пророческой, как и роман «Ночь». Не страшно делать предсказания? Ведь они имеют свойство сбываться.

В.М.: Мои личные отношения с моими текстами не так важны, как моя ответственность за то, что я говорю или пишу. Последние 10 лет я не агитирую личным примером, выходить на митинги или нет. Потому что это может мотивировать или демотивировать людей. Соответственно в первом случае мне придется нести ответственность за людей, которые выйдут на улицы и получат по голове. А во втором – за то, что люди не превозмогли себя и повторили мою трусость или слабость. То же и с литературой: нужно быть аккуратным в прогнозах – они имеют свойство сбываться. Когда я впервые увидел китайский шрифт на указателях в аэропорту Минска, в голове произошел мгновенный перенос в роман «Мова» – там тоже про китайщину. Но в момент написания книги я даже близко не мог предположить, что Китай станет экономическим и культурным партнером Беларуси.

KYKY: Роман «Революция» – политический, либо вы как-то иначе его называете?

В.М.: Литература и политика – два несовместимых понятия. Поэтому я бы не называл «Революцию» политическим романом. Эта книга про природу власти, про личность. Скорее, это любовный роман – он про личную драму, предательство, ситуацию, когда человек вынужден врать, понимая, что его вранье может кому-то сломать жизнь. Так что роман не политический. И в принципе искусство, если оно со вкусом, не может быть политическим.

KYKY: Роман аполитичный, а вы? Вы заняли уже чью-либо сторону?

В.М.: Я не позволяю себе быть политиком – это не моя роль в жизни. А свою гражданскую позицию я выражаю регулярно – мои колонки можно почитать в соцсетях и СМИ. Но это не колонки политика – это колонки писателя, у которого активная жизненная позиция.

KYKY: То есть вас не тянет постоять в «ланцугах», выйти на пикет?

В.М.: Я работал журналистом 15 лет и писал о политике, поэтому прекрасно знаю, что будут говорить на митингах и пикетах. «Ланцугов» до 9 августа уже не будет, а вот 9 августа – пусть каждый решает сам. Я не хочу брать на себя такую ответственность.

KYKY: Как вы считаете, чем сознание среднестатистического беларуса образца 2019 года отличается от выпуска-2020?

В.М.: Есть аспект – я попробую его проговорить. Есть такое понятие «глубинная Беларусь» – это земли между Гомельской и Могилевской областями. Когда магазин за 30 км, церковь – за 20 км, кругом – леса. Это такая страшная хтонь из «Сфагнума». И там жили люди, плоть от плоти которых является наша нынешняя политическая система. Эти люди занимались сельским хозяйством, у них был свой порядок и уклад жизни, они были мало вовлечены в социальные отношения. И у них сформировался особый склад мышления. Например, собаку заводили, чтобы пугала воров, а не чтобы любить. Я знаю, о чем говорю – почти каждое лето в детстве я проводил в деревне. И когда я вижу лица чиновников и людей у власти, понимаю, что в них говорит эта «глубинная Беларусь» – земля на стыке Гомельской и Могилевской областей.

«Фишка» 2020 года заключается в том, что «глубинная Беларусь» больше не определяет ситуацию в стране. В команду, которая управляет системой, пришли новые люди – выходцы из других земель и профессий. Но сердце тьмы распалось до состояния, когда по его дорогам невозможно добраться до большинства земель: туда, где раньше были магазины, – два раза в неделю приезжает автолавка. Жить на этих землях стало невозможно. 20 лет развития села привели к его смерти. И село больше не выступает заказчиком политики – большинство переехало в город. Одна «Каменная горка» уж не знаю, сколько вытолкнула деревень. А город живет по своим законам: начиная от отношения к животным, заканчивая политическими оппонентами. И сейчас началось плавное замещение ожиданий.

Раньше креативный класс, в том числе писатели, находились в состоянии молчаливого согласия – нас было меньшинство. Сейчас же меньшинство стало большинством, и «глубинная Беларусь» больше не может управлять системой.

Поэтому креативный класс расправил плечи в надежде изменений – прежней ситуация уже не будет. Конфликты будут только нарастать.

KYKY: Без пяти минут в стране революция. И делать ее будут отнюдь не выходцы из села, а именно тот самый креативный класс, который сражается за свои гражданские права. И завтра эти люди могут уехать из страны. Революцию не будут делать выходцы из села – сегодня им есть что терять: «двушка» в Каменной Горке, белая «Лада» в кредит – зачем им эти метания?

В.М.: Эти люди из села все равно уже живут по законам города. И если до этого они были «гарадския у дзярэуне», то сейчас они счистили дерьмо с ботинок, надели белые носки и стали учить модные словечки, чтобы вставлять их в разговор. И такие чиновники, которых мы видели еще 10 лет назад, – не буду называть конкретных имен – уже не мыслимы. Процесс начат, и его сложно остановить. «Глубинная Беларусь» уничтожена – того волшебного места на стыке Могилевщины и Гомельщины уже нет. Пришла протестантская рациональность и законы города, который требует совсем других правил поведения, в том числе и в политике.

Цензура или идеология

KYKY: Давайте вернемся к литературе. Вы сказали, она несовместима с политикой. Но чем объяснить феномен «совка», когда литература, театр и кино переживали колоссальный подъем, хотя делалось все строго по «ГОСТам»? Когда идеологи и высокие чиновники оценивали художественную составляющую.

В.М.: Я не знаю ни одного политического романа, который был бы успешен. Но я знаю массу блестящих провластных и просоветских постановок и книг. Первое, что приходит в голову – роман «Тихий Дон». Он прекрасен, хоть и стал гимном Советского Союза. Либо «Белая гвардия» – это ведь тоже высказывание на грани. Это почти про политику, но Булгакову хватило вкуса, чтобы сделать его в разрезе человека. И по роману потом поставили пьесу «Дни Турбиных», которую десяток раз посещал Сталин. Поэтому проблема не в политике или провластности, а в способности найти человека в любой из этих тем. И говорить именно про этого человека.

KYKY: Вопрос родился из-за слухов, будто Александр Григорьевич хочет провести ряд встреч с творческой интеллигенций. И по старой советской традиции на таких встречах объяснят, как нужно работать, о чем писать и снимать. Вы как относитесь к этому явлению?

В.М.: Буду рад, если Александр Григорьевич посетит театр. Мне горько видеть, что спортсмены сегодня получают большие куски пирога от государства, а на кино и театр не обращают внимания – сейчас там финансовый кризис. Если бы у творческой интеллигенции были те бюджеты, которые выделяются на спорт, о нашей стране могли бы заговорить не только в Европе, но и на мировой арене. Ведь проблема не в социальном или политическом заказе. Например, кино «Семнадцать мгновений весны» – это ведь явная идеология, но блестящий фильм. Режиссер прекрасно понимал, в чем состоит советская идеология, как нужно прорисовать образ врагов и героев. И добро получилось в образе советского шпиона в тылу врага.

Сейчас время, когда идеологии нет. И я бы с радостью воспринял, если бы в театре, литературе или кино кто-то создал большой стиль в контексте стабильной Беларуси. Я бы с радостью этим стилем восхищался и читал такие романы. Большой стиль – это всегда признак стабильной системы, диктатуры. Даже в Северной Корее это есть. Большой стиль был и в советские 20-30-50-е годы. Каждое из этих десятилетий было отмечено большой формой самоощущения. В случае Беларуси мы имеем пустоту на месте стиля. 

Все, что делается визуально – просто ужасно: от предвыборного плаката до листовок-приглашений на официальные массовые мероприятия. Дизайн напоминает рекламу цирка в Восточном Берлине в 80-х годах. Как минимум, это вторично. Либо новый логотип Минска – это же стилевая беспомощность. А стиль отсутствует, потому что нет идеологии – ее подменили лоялизмом. Но при лояльности ко всему происходящему большого текста или кино не получится. Кроме того, чтобы родился этот стиль, нужно привлекать топовых авторов. В советское время таким стал Маяковский. Он восхвалял советскую власть, но при этом был гениальным поэтом и стилистом. Есенин, Блок, Белый когда-то были контрреволюционерами и монархистами, но их вовлекло в стихию, закрутило. И именно их руками была создана советская эстетика. И такие переходы, вовлечение возможны, когда есть большая идея, а не просто покорность и биение челом. Но что такое идея беларуского государства? Я посмотрел методички и не понял ничего, хотя люди годами преподают эту дисциплину в вузах.

KYKY: Так где же взять национальную идею, когда ее нет? Где взять таких глыб в виде второго Маяковского и Есенина, если творческим деятелям плевать на цензуру и лоялизм – лишь бы платили. И в итоге мы имеем что имеем.

В.М.: Конечно, в Беларуси такие глыбы есть и были всегда. Но сейчас эти люди, скорее всего, сидят на стакане – они никому не нужны. Вспомним, например, Кима Хадеева. Творческие люди, интеллектуалы находятся примерно в таком состоянии. И дело не в деньгах – бог с ними, хотя их сейчас тоже тратят на вещи, которые не приносят результата. Нужно просто подносить микрофон к правильным губам – дать право высказываться людям, которым действительно есть что сказать. А не тем, кто готов подпевать, и это основной рефлекс. Ведь не может быть только одна говорящая голова в стране, где живет 10 миллионов. Ясных голов у нас много, в том числе, готовых работать на национальную идею.

И национальных идей в Беларуси много: у Позняка – одна, у Прокопьева – другая. Но если мы говорим об идее, которая стоит за идеологией беларуской государственности, мне совершенно не понятно, что это за идея, кроме лоялизма? Это равенство и братство, как при СССР? Но нет же – это очевидно. У нас есть двое из дворца, опричники, дворяне – социализмом здесь и не пахнет. Неолиберализм? Но у нас нет свободы, конкуренции, законности. Так что есть идея беларуской системы? Пока я не знаю ответа на этот вопрос.

KYKY: Вы так хорошо разграничили идеологию и лояльность. Но живя в этой стране, я неоднократно видела, как власть доводит некоторые явления до абсурда, особенно если мы говорим про культуру. Если это цензура, то до скрипа закручивающихся гаек. Сталкивались ли вы с этим? Как с этим бороться, и нужно ли бороться в принципе?

В.М.: Нужно работать с правильными людьми. Даже в системе есть люди, у которых получается пройти между капель дождя. И это не крикуны в роли театралов и режиссеров на главных телеканалах, которые раздают интервью. Как правило, такие люди мало заметны, но они делают вещи, которые останутся постфактум. Они не кичатся оппозиционностью, но им хватает вкуса не впадать в эффект эха и поддакивание. У меня был опыт с романом «Паранойя», который изъяли из продажи. Наверное, в Беларуси сейчас можно купить что угодно, кроме этой книги, хотя сколько уже лет прошло. Роман запретили гораздо плотнее, чем многие вещи, которые нужно было бы запрещать. Поэтому я сталкивался с проявлениями цензуры.

KYKY: В связи с этим вы ощущаете безысходность или гордость?

В.М.: И то и другое – глупо. Я стараюсь не ходить по граблям в жизни. Поэтому сделал вывод, многое понял и иду дальше.

KYKY: Понимаю, что ситуация с отменой экранизации «Сфагнума» для вас болезненна, но все-таки хотелось бы прояснить несколько моментов. Получается, отмену тендера спровоцировал Курейчик, который хотел сам снять фильм за меньшие деньги. Но тендер на более крупные суммы выиграли другие компании. И Курейчик написал жалобу, после чего тендер аннулировали. У вас с Курейчиком какой-то личный конфликт? Либо это ревность, местечковая зависть?

В.М.: Не думаю, что Андрей писал какие-то жалобы, но я слабо знаком с раскладом. Мое внутреннее ощущение реальности подсказывает, что Андрей Курейчик не мог быть причиной, по которой не состоялась экранизация романа. И даже если и была какая-то жалоба, Андрей стал лишь поводом. Он такой же заложник ситуации. Я отношусь к нему хорошо – мы с ним приятельствуем, и обиды у меня нет. Возможно, он просто стал инструментом для приостановки каких-то процессов. Возможно, решение еще не окончательное, и роман все-так экранизируют. Андрей – правдоруб, искатель правды, который всегда борется не за себя, а за справедливость. И к таким людям я всегда отношусь с симпатией, даже если эти люди проходятся и по мне.

Новая ступень несвободы

KYKY: Если бы вы писали книгу о происходящем в стране. То разворачивающиеся события – это кульминация/развязка/завязка сюжета?

В.М.: Мы близки к кульминации – она произойдет в августе. И если до этого происходящее напоминало героический эпос, то скоро все может превратиться в драму.

KYKY: Где вы планируете встретить сентябрь? Задумываетесь ли об эмиграции?

В.М.: Последние 14 лет я одной ногу живу за границей – преподаю в ЕГУ. И я четко представляю себе эмиграцию в 2020 году. Тем не менее, я всеми силами хотел бы ее избежать. Оставаться беларуским писателем в эмиграции сложно. И эмигрировать в том смысле, как это сделали Набоков или Солженицын, уже невозможно. Skype, Viber, Telegram – мир пронизан связями. И эти связи не дадут адаптироваться – все время придется оглядываться, будто зацепившись гвоздем за ворот рубахи: ткань трещит и шее больно. Друзья и близкие будут писать о происходящем, своих мыслях – никакого шанса найти себя нового нет. Поэтому есть только полуэмиграция, но в этом случае ты – недочеловек. Ты умер на родине – тебя физически нет, но мыслями и сердцем ты там. Поэтому я буду всеми силами стараться избежать эмиграции, но не исключаю и такой вариант.

KYKY: Сегодня уезжают медийщики, деятели культуры, бизнесмены. Первая волна эмиграции уже прошла. После выборов ожидается вторая. Как вы относитесь к эмиграции в принципе, как явлению?

В.М.: Уезжают лучшие. Эти люди могли бы использовать свой потенциал в Беларуси. С другой стороны, в биографии любого знаменитого беларуса есть период эмиграции: от Скорины до Михалка и Алексиевич. Каждый заметный беларус должен совершить поступок, связанный со сбором чемоданов и переездом в другую страну на какое-то время. Так было всегда до нас и будет после. Эта страна имеет свойство не замечать тех, кто делает что-то хорошее, находясь в ее пределах. И вспоминать, когда они за границей становятся Марками Шагалами. Вопрос лишь в том, вернутся эти люди или нет. Шагал отказался возвращаться в Витебск, хотя всю жизнь рисовал этот город на своих полотнах.

Мне горько, что люди уезжают. Но я не осуждаю тех, кто на это решается – они поступают очень по-беларуски. Только уехав, можно стать героем – в Беларуси таков характер борьбы.

KYKY: Вы считаете Вадима Прокопьева героем?

В.М.: Да. Он совершил поступок, который мог бы не совершать. Его смелое действие привело к тому, что он потерял все. Этот поступок достоин героя.

KYKY: Вы 15 лет работали журналистом, поэтому не могу вас не спросить. В последнее время страну радуют опусы Муковозчика из СБ. Чего греха таить – я его тайная фанатка. Как вы относитесь к его творчеству, стилю, подаче? Испытываете ли трепетные чувства?

В.М.: Мне интересен его стиль – я узнаю в нем персонажей «Озера Радости» и с живым интересом слежу, какую форму приобретает на бумаге мысль этого персонажа. С другой стороны, с Муковозчиком все понятно – он играет роль, которую для себя выбрал. Но во мне вызывает противоречивые чувства, когда Зенон Позняк улюлюкает по поводу закрытых в тюрьму банкира или блогера. Либо как большинство из оппозиционного фронта 90-х начинают поливать трех девушек грязью, говоря, что они пророссийские кандидаты. И настраивать людей против. Они не понимают, что девушки в шаге от того, чтобы стать мученицами. И не в нашей традиции, не в беларуском характере насмехаться над теми, кто положил свою жизнь и судьбу на желание здесь что-то изменить. В этой стране не было изменений 26 лет. И даже люди, которых мы считаем своими единомышленниками, в отличие от Муковозчика, воспроизводят его стилистические тропы, так высказываясь о Тихановском, Бабарико и трех фигурантках объединенного штаба.

KYKY: Есть ли сегодня в Беларуси свобода слова? И тенденция с публичной поркой газет, выдворением иностранных журналистов – что все это значит в контексте времени?

В.М.: В Беларуси нет и не было свободы слова, но были люди, которые пытались сохранить интонацию, четко видя вешки, расставленные вокруг. И эти люди вызывают большую симпатию. Сейчас же происходит что-то новое. Я с 1994 года пишу свои и читаю чужие тексты. И я не помню, чтобы трогали «Радио Свобода» или настолько явно нападали на журналистов аккредитованных в Беларуси СМИ. Раньше работали тоньше: намекали, обещали убрать рекламу. Но чтобы грозились выдворить из страны – такого не было. Я не помню, чтобы кто-либо когда-либо нападал на «Комсомольскую правду» в Беларуси и учил писать про комбайнеров. Это что-то совершенно новое – новая ступень несвободы. И это опасно: если громить официально зарегистрированные СМИ, их читатели будут уходить в куда более радикальные издания. Ведь с Telegram ничего нельзя сделать – только заблокировать интернет. Но это не могут сделать надолго. В противном случае все банковские операции и деятельность госструктур, завязанная на интернет, застопорится.  
Знаете, интересно читать про 19 век в России, когда к власти приходил один император и становился либералом. После его сменял другой, но уже солдафон – над ним начинал шутить Салтыков-Щедрин. А мы видим все эти стадии за политическую карьеру одного человека.

Блиц

KYKY: Какую книгу вы бы порекомендовали прочесть Лукашенко?

В.М.: Мне говорили, он не читает книг, а черпает свою мудрость из других отношений с реальностью. Но если бы я что-то и осмелился посоветовать – прочитать любую книгу любого официально признанного беларуского писателя. Попробовать дочитать этот роман до конца. Чтобы он, наконец, понял, куда все эти годы уходили государственные деньги, и кого все эти годы предлагали называть писателем в Беларуси. Вот есть Алексиевич, а есть какое-то другое поле – я даже не хочу называть фамилий – все и так предельно понятно.

KYKY: Вадиму Прокопьеву?

В.М.: «Россия в 1839» – путевые заметки маркиза Астольфа де Кюстина. Вадим решил предстать в образе нуарного стильного героя, который говорит с хрипловатым напором. Но он должен понимать, кому он все это говорит. Астольф де Кюстин дал и сегодня актуальное описание землям, на которых мы живем. Понятно – он пишет про Россию, но многие социальные процессы, например, рабство внутри каждого, касаются и Беларуси. Он пишет, как посещает российский свет и видит дам в драгоценностях, каждое их которых может оцениваться количеством душ: у этой дамы на шее висит 40 крепостных, а у вон той на руке – 20. И это дает понимание свободы на наших землях. Рабы способны только на бунт, а если мы употребляем слово революция – это производная свободных горожан. И маркиз де Кюстин объясняет, что таковыми являются далеко не все, может быть, даже и не большинство.

KYKY: Светлане Тихановской?

В.М.: И Тихановской, и Бабарико я бы рекомендовал прочесть роман Германа Садулаева «Иван Ауслендер». Этот роман вышел около трех лет назад и посвящен белоленточным протестам в России. Он посвящен санскритологу и знатоку индуистской мифологии, который смотрит на белоленточные протесты со всей глубины знаний о ведах, ведийской культуре и карнавальном сражении со змеем. Очень отрезвляющее чтиво, которое полезно будет всем альтернативным кандидатам. Единственное – читать нужно было до выдвижения. Что касается «Восстания масс» Хосе Ортеги-и-Гассета – книга совсем не про восстание, а про появление масс как феномена. И здесь Виктору Дмитриевичу немного не то посоветовали.

KYKY: Валерию Цепкало?

В.М.: «Zoo, или Письма не о любви» Виктора Шкловского – это гениальный короткий текст, который был написан в эмиграции. Шкловский был самым известным русским эмигрантом в Берлине, но потом согласился вернуться в СССР. Он стал главным идеологом и специалистом по русской лингвистике и литературоведению. Но до того, как он вернулся, написал блестящий текст, каково быть эмигрантом. И про любовь к женщине, которая не может быть его из-за расстояний. Хотя мне кажется, Валерий Вильямович недооценивает роль художественной литературы – книги, которые он цитирует, сугубо прикладные.

Художественная литература же способна очистить разум и привести к нужным решениям иногда быстрее, чем книга о том, как стать айтишником.

KYKY: И последний вопрос, чтобы прояснить, кто все-таки такой Виктор Мартинович. В двух разных интервью вы сказали про себя следующее: «Я похож на среднестатистического гопника, разве что без пива с чипсами»; «Я стеснительный интроверсивный «хлопчык», который, всякий раз оказываясь перед публикой, потом три дня лежит в темном помещении и читает книжки». Так какой же вы на самом деле?

В.М.: Мнение человека о самом себе можно сразу сбрасывать со счетов – оно всегда неверно. Приведенные цитаты в первом случае – шутка, во втором – кокетство. И очевидно, что ни одна из этих двух поз не является моей. И кто я на самом деле – пытаюсь понять всю жизнь. Книги я пишу тоже для этого. Гопником я точно не являюсь – давит багаж знаний, но говорить с пацанами на их языке я умею и активно использую это в книжных диалогах. «Стеснительный хлопчык» – может быть. Мне действительно сложно выходить на публику и говорить. Моя стихия – писать. Но это все равно не является ответом на вопрос, кто я на самом деле.