Дарья Агений, 20 лет. Может получить 9 лет за самооборону

«В конце июня прошлого года мне предложили подработать, сопровождая детей в поезде по дороге в лагерь. Я согласилась. 23 июня я встречаю детей на вокзале, знакомлюсь с ними, проверяю документы и уже через пару часов мы сидим в поезде. Я не буду вдаваться в подробности поездки, пост не об этом. 

24 июня рано утром мы были в Туапсе. Я передала детей вожатым. У меня было пять дней до обратной поездки. Я начала изучать город, в первую очередь, конечно, пошла на пляж, а потом в хостел, который я заранее забронировала. Пришла в хостел и поняла, что жить там пять дней просто невозможно. Поэтому оставила вещи и пошла искать другое жилье. Нашла милую женщину, которая сдавала домик в аренду, и решила переселиться туда, но на следующий день. Я вернулась в хостел около десяти вечера, уставшая и обгоревшая, не нашла питьевую воду и была вынуждена выйти в магазин. По пути встретила нескольких молодых людей моего возраста, они проводили меня до магазина и обратно, до того места, где мы встретились. Дальше я пошла одна, мне оставалось идти около пятисот метров, на правом плече у меня была сумка, я поднималась в гору, было душно и хотелось спать.

Пройдя немного, я поняла что за мной кто-то идёт, я оглянулась, поняла, что это мужчина. Вскоре он меня догнал. Он оказался пьян и начал задавать вопросы «а че ты такая красивая одна?», «куда ты идёшь, давай провожу», я старалась очень вежливо отвечать, для того чтобы растянуть время и успеть дойти до хостела. Мне было страшно, он постоянно хватал меня за руку и наваливался на меня, я начала думать о том, чем я смогу защитить себя, если вдруг что-то произойдёт (обычно ношу с собой баллончик, но тогда я его потеряла, а новый мне не продавали так как был чемпионат мира). Тогда я вспомнила, что не выложила пенал с карандашами и складным ножичком для их заточки, я достала из пенала этот ножик и положила его в правую руку, под телефон и продолжила идти.

В один момент, когда я засомневалась в повороте, мужчина сказал, что нужно свернуть направо, ссылаясь на то, что он местный и все тут знает. Я не послушала его – и правильно, ведь позже, когда с адвокатом мы ходили по той местности, мы поняли, что мужчина предлагал мне свернуть в тупик из гаражей. Я продолжила идти в сторону хостела, но он внезапно прижал меня к стене. Я тут же начала кричать, вырываться и бить его телефоном, он закрывал мне рот рукой, я пыталась его кусать, но ничего не помогало, я была почти обездвижена и не могла открыть ножик. 

Далее он совершил то, что называется оконченное действие сексуального характера (мне все ещё неловко говорить прямо и подробно). Я никак не могла вырваться, но он нагнул меня и тогда обе мои руки стали свободными и я сразу начала открывать ножик, это было долго и сложно, я выпрямилась и начала без разбора махать им назад в сторону мужика, до тех пор, пока он меня не отпустил.

Когда мужчина отпустил меня и ушёл, я осталась стоять на том же месте, не понимая, что произошло. Через несколько секунд пришла в себя, подняла очки, телефон и побежала обратно, в ту сторону где мы расстались с парнями, которые меня провожали. Я добежала до ребят, рассказала им всё, что произошло. Они взяли мой ножик, который был все ещё в моей руке, осмотрели его и сказали, что на нем нет крови и я, видимо, не попала по нему. Ножик они выкинули в реку (не знаю, зачем) и проводили до хостела. Я ревела всю ночь, написала подругам о случившимся, а на утро поменяла билет и уехала в Москву. Я не пошла в полицию, потому что не видела в этом смысла – у меня не было никаких телесных повреждений, я не помнила, как выглядел насильник и была уверена в том, что я его не поранила. Но через месяц меня арестовали и начался ад (Дарье предъявили обвинение по статье 111 УК РФ «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью», ей грозит до 9 лет лишения свободы – Прим. KYKY).

Пострадавшие от насилия, чаще всего слышат в свой адрес: «Сама виновата», — но это не так. Я не виновата, что на меня напали, не виновата, что смогла защитить свою жизнь. Почему без конца обвиняют жертв и оправдывают насильников? Поехала одна в чужой город — сама виновата. Надела юбку — сама виновата. Пьёшь, куришь, живёшь, дышишь — сама виновата! Я хочу сказать, что неважно: кем бы ты ни являлась, как бы ни одевалась, как бы себя ни вела — никто не имеет права совершать над тобой насилие!»

Милана Чеверноженко, 35 лет. Боялась писать заявление на собственного супруга

«Мне было 17, когда поехала в гости к бабушке в деревню. Я была девственницей. Ему исполнялся 21 год и, видимо, я стала подарком на его день рождения. Он был под два метра ростом и очень сильный. По дороге домой он заехал в парк и изнасиловал меня. Я никому не рассказала, только близкой подруге – когда вернулась в город. На что она сказала: «Сама виновата». И долгое время я испытывала чувство вины, ведь это же я поехала с ним домой, дала повод. Тогда я все лето проходила в джинсах, потому-что ноги были в синяках.

А потом я была жертвой домашнего насилия больше десяти лет. Меня избивал мой муж, часто и сильно. У меня была специальная палетка теней, чтобы не было видно синяков. Он был безумно ревнив, хотя для меня, кроме него, мужчин не существовало. Я очень его любила, как бога. Но на насилие отвечала насилием, дралась, била его в ответ. Иногда хотела убить его, чтобы прекратить все это.

Психологически было очень тяжело. Я их благополучной семьи, вполне успешна, у меня был свой бизнес. И получался жуткий диссонанс моей публичной и личной жизни. Расставались мы много раз. Уйти было тяжело, потому что он не отпускал. Я подала на развод. Он еще какое-то время жил с нами. А сейчас переехал в другой регион.

За помощью я не обращалась. Родители знали, но я старалась не просвещать их. Мне было стыдно. Я считала, что только неблагополучные женщины сталкиваются с насилием, но я успешная, красивая, со своим бизнесом. Мне не к кому было обратиться. Полиция? Очень смешно. Если вы женаты официально, то никто не примет даже заявление. Поэтому разбиралась со всем сама. Теперь у меня странные отношения с мужчинами. Я не хочу вступать в брак и считаю, что это не самый лучший вариант в жизни.

Но больше всего удивляет, когда другие женщины осуждают жертву: сама виновата, шла поздно, надела короткую юбку, пошла в гости. Недавно я встретила ту самую подругу, которая обвинила меня после изнасилования. Она и про мой распавшийся брак сказала: «Сама виновата. Надо было терпимее быть, нормальный же мужик был».

Аксиния, 18 лет. Никто не помог, когда к ней приставал незнакомец в общественном транспорте

«Первый раз в жизни ко мне пристали в автобусе, было лето, на мне был сарафан. Мужчина сначала долго пялился, а потом пересел на соседнее кресло и начал трогать меня за голые ноги, полез под подол. Люди в салоне видели его действия и ничего не сделали. Мне было так страшно, что мозг и тело перестали работать, все оцепенело. На первой же остановке я выскочила из автобуса и оказалась в незнакомом районе с севшим телефоном, без денег. Я не помню, как дошла до дома.

Мои родители не знают об этом случае, потому что мне было стыдно рассказывать им, страшно, что наругают и осудят. Мне, одиннадцатилетке, казалось, что это моя вина. Я не знаю, откуда это в моей голове, но мне казалось, что я не имею права жаловаться, потому что это я решила надеть сарафан выше колена, и тем самым спровоцировала мужчину. Это я ехала одна в автобусе, это я как-то не так себя вела, это мой внешний вид спровоцировал того мужчину. Родные до сих пор не в курсе. Я не рассказываю им не из-за стыда или страха, я просто не хочу, чтобы они чувствовали вину за то, что мне пришлось с этим остаться один на один.

Я плохо помню, как эта ситуация повлияла на мою жизнь дальше, но я очень долго не могла носить юбки. Доходило до истерик, потому что в моей школе была форма, которая предполагала юбку. Каждый раз, когда мне приходилось ее надевать, я ощущала полную беззащитность и отчаяние. Может, в голове закрепилось: если я в юбке, то кто-то имеет право меня облапать. Справлять с этим пришлось самостоятельно. Помогло знакомство с феминизмом, я перестала винить себя и свои голые колени. Но страшно перестало быть не сразу.

С самого раннего детства нам втирают, что женщины провоцируют насильников своим внешним видом или поведением, в нашем обществе принято обвинять жертв насилия, вместо того, чтобы защищать их. На уроке ОБЖ в лицее нас учили не ходить в «вызывающей» одежде и избегать темных переулков, мои знакомые шутят про изнасилования, общество все еще оправдывает насильников «инстинктами». Сейчас мне 18, я ношу юбки и могу заорать на весь автобус, чтобы от меня отвалили. Но мне в 11 лет очень не хватало кого-нибудь, кто бы сказал, что это не моя вина».

Ира Смелая (Tatarka), 27 лет. Призывает не молчать об этом

«Меня сексуально домогались. Это был 2014 год. Мы тогда снимали квартиру с друзьями, это был обычный день, ничем не отличавшийся от предыдущих. Я вышла за продуктами в магазин в нашем доме и была одета в абсолютно не примечательные вещи, которые никак не подчеркивали мою фигуру: огромные джинсы оверсайз, мешковатый свитер, кроссовки и серое пальто. Я была в наушниках и слушала музыку.

Хожу я по рядам, выбираю что-то. И вдруг заметила, что везде либо за мной, либо рядом ходит кто-то в ярко-синей куртке. Тогда я, естественно, не предала этому значения. Сейчас понимаю, что стоило бы. Я совершенно не обратила на него внимания, это же магазин – там все что-то покупают. Я вышла и иду к своему подъезду. Захожу, поднимаюсь по лестнице, снимаю наушники и понимаю, что я не слышала, как за мной закрылась дверь в подъезд. В этот момент меня резко обхватывают сзади мужские руки: одна между ног, другая – за грудь. Это все длится секунды 2-3. Я в шоковом состоянии бросаю пакеты и начинаю оборачиваться, 
а этот человек (какой-то нерусский, в той самой ярко-синей куртке) начинает убегать. Вот он уже у выхода, и я ору ему что-то в след. Я уже даже была готова побежать на него (видимо, хотела что-то ему сделать, дать отпор). Он остановился и уставился на меня, но тут голос разума меня одернул: «Ира, бл**ь, ты что делаешь? Беги скорее домой!»

Поднялась на свой этаж, залетела в квартиру и тут поняла, что вообще случилось. У меня началась истерика. Ужасное чувство униженности и грязи сдавило горло.
Я позвонила своему другу, и он сразу же приехал, сходил со мной купить газовый баллончик и хоть немного меня успокоил.

С тех пор я никогда не слушаю музыку в наушниках, если где-то иду одна, и всегда закрываю за собой двери. До этого момента об этом знало всего несколько человек. Я пишу это, делюсь своей историей для того, чтобы девушки или парни, попавшие или попадавшие в подобные ситуации, не молчали об этом. Ужасно страшно и больно от того, что это происходит с каждым вторым – и они боятся об этом рассказать. Я призываю вас не молчать. Есть много людей, которые могут помочь и защитить. Главное – не молчать и не стыдиться произошедшего. Вы не одни!»

Юлия Бондарчук, 30 лет. До сих пор боится ходить вечером по улице одна

«Был холодный зимний день, мне 16 лет. Я вышла гулять и успела только завернуть за угол. Через дорогу должна была встретиться с друзьями. Проходя под своими окнами, я почувствовала, что мне закрыли глаза рукой, а к горлу что-то приставили. Первой мыслью было, что это друзья так шутят. Но тут он сказал мне, чтобы я не вздумала крикнуть — я поняла, у горла нож.

Я видела окна своей квартиры, в них горел свет. Люди шли мимо не замечая, что происходит, потому что уже было темно. Это был самый страшный момент. Меня спасло то, что он начал тащить меня за руку и для этого убрал руку от горла. И в какой-то момент подскользнулся, а мне хватило этой секунды, чтоб вырваться и убежать. Сразу было чувство, будто это произошло не со мной, был шок.

Я никому не сказала, потому что не смогла, хотя и не была виновата. Думала, что родители больше не выпустят гулять. Да и как доказать, если я толком не видела, ни во что он был одет, ни его лицо? Только через большой промежуток времени я смогла рассказать об этом подруге. Она отреагировала, мол, «нынче опасно выходить на улицу».

После этого случая с стала обходить людей, которые подходили близко. Пришло понимание, что прохожие не помогут или просто не поймут, что происходит. Сейчас я не могу выйти в магазин одна, как только начинает темнеть. И вообще почти никогда не хожу одна».

Соня Бондарь, 20 лет. Вырвалась и убежала

«В мае 2018 года в десять утра я провожала своего брата на тренировку. Когда возвращалась домой, сзади меня резко кто-то обнял. В первые пару секунд я подумала, что это какой-нибудь знакомый. И, оборачиваясь, с выдохом сказала: «Чего так пугать?» Это был седой, полный мужчина, ниже меня. Он начал трогать мою грудь, при этом сжимая руки, чтобы я не могла пошевелиться. На аллее никого не было — кричать бесполезно. Я ударила его локтем в живот, и ногой в колено, он немного разжал руки, я вырвалась и убежала.

Дошло, что на меня напали, только дома, когда я начала звонить маме и говорить, что брата я сама с тренировки заберу, чтобы один не шел по этой дороге. Родители были в шоке, предлагали пойти в полицию. Но я пошла писать заявление только тогда, когда мне написала девочка, что на нее напали на этой же самой дороге в этот же день. С ней мы мы учились в одной школе, но не были лично знакомы. Я опубликовала историю в Instagram, чтобы другие девочки были аккуратней. Кто-то ей, видимо, рассказал об этом, и так мы списались. Спустя какое-то время полиция прислала фотографию этого мужчины. А дальше тишина…

Я была одета в спортивные штаны, ветровку и с хвостом. Я не давала никаких поводов».

Станимира, 31 год. Мать сказала, что она сама его спровоцировала

«Когда мне было 14, в подъезде ко мне пристал парень – по виду, старше. Я не подозревала ничего – думала, что просто понравилась ему. Вначале он полез целоваться. Это был мой первый поцелуй, поэтому я вообще не знала, как должно быть, может, у всех так: знакомятся на улице и в подъезде. Не скажу, что мне нравилось, но то, что было потом, повергло меня в шок. Он полез в трусы, трогал грудь, я стояла в ступоре от ужаса, не могла пошевелиться и только вяло говорила: «Не надо, не надо». Потом, наконец, ступор немного спал, я вырвалась, убежала домой. Но, видимо, парень подумал, что я была «за» и надо меня добиваться, раз не ответила жестко, начал ходить ко мне, запомнив квартиру. Отца у меня нет, матери было все равно, она только пару раз говорила, чтобы не ходил. В милицию мне никто не предложил пойти.

А ещё хуже то, что мать сказала: «Конечно, он к тебе пристал, не нужно было делать два хвостика и ходить в мини, ты не ребёнок, спровоцировала видом!»

И почти все, кому я рассказывала тогда, добавляли, что надо, мол, было врезать ему между ног и бежать, тогда бы не преследовал. Про шок и ступор в стрессовой ситуации, видимо, никто не слышал. Все сводилось к «Сама виновата! Сама спровоцировала! Сама не отшила его жёстко!»

Ходил он много лет, к счастью, у дома не караулил. Мать говорила, что мне нет 18-ти, ему было все равно, а может, он ждал, когда исполнится 18, чтобы подкараулить, поймать и сделать то, о чем он мечтал. В течение четырех лет я видела его противную рожу в дверном глазке и никогда, конечно, не выходила – боялась, просила выйти бабушку или мать, чтобы отшили его. Потом я сбежала в Питер. По словам матери, он раз заходил, когда меня уже не было.

С тех пор я боюсь кому-то не угодить, зная, что за любую мелочь тебя могут преследовать и навесить вину за случившееся. В подобном никогда не виновата жертва! Надоело слушать подобные вещи, с меня хватило».

Юля, 19 лет. Заработала панические атаки

«Мне было 13, когда меня домогались. Я гуляла со своим щенком по аллее за домом. Там было много людей, которые также выгуливали собак. Мой щенок был очень игривый, любил общение с другими собаками. Он подбежал к французскому бульдогу и принялся его обнюхивать. Ко мне тут же подошел его хозяин. Взрослый мужчина, лет 35-40. Сначала говорил со мной очень мило, обсуждал собак и их причуды. Потом он присел рядом со своей собакой и слишком близко ко мне. Я тут же сделала шаг назад, но он схватил меня за руку, и я поняла, что мы стоим за высоким забором у конца аллеи. Он пытался меня облапать, залезть в трусы, но меня спасла женщина, которая вышла из-за угла. Кричать я тогда просто не могла от ужаса. Я была в ступоре, не понимала, что произошло. Чувствовала себя мерзко, будто стала грязью.

Тогда не сразу рассказала маме, что случилось, получилось только через пару месяцев, когда было поздно разбираться. Я не говорила, потому что боялась. Думала, что она скажет, что это моя вина, и мне еще влетит. Я была уверена, что я сделала что-то не так, что это я ему позволила, потому что не сопротивлялась, максимум – пыталась отойти. Когда все-таки решилась и рассказала, мама не поверила, решила, что у меня фантазия разыгралась. Раз пять она переспрашивала, правда ли это, пока я не заплакала. Тогда она с ужасом на лице спросила, что именно он сделал. Она еще долго со мной об этом говорила, потом пошла в полицию. Там ей сказали, мол, вы бы еще через десять лет пришли — уже поздно.

Этот случай разрушил мое доверие к мужскому полу и разбил сердце моей маме. После него у меня случались панические атаки. Я не могла спать ночами, плакала и не могла шевелиться. По утрам гуляла с собакой не так рано, как раньше, заходя в подъезд, бежала со всех ног до квартиры, боясь, что за спиной увижу кого-то. Мне было страшно ходить одной днем, а когда вечерело, я и не думала выходить из дома. У меня был хороший друг, который без лишних вопросов всегда ходил со мной, если мне нужно было куда-то. Мама купила мне перцовый баллончик, а друг подарил карманный нож. Я все время сжимала нож в кармане и держала приоткрытой сумку с баллончиком. До сих пор не могу гулять одна – наверное, это уже привычка. Я живу с соседом в квартире, так что даже в собственном доме не хожу без шокера. У меня какая-то паранойя, постоянно кажется, что этих мер мало. А неделю назад записалась на уроки бокса».

Елена, 38 лет. Не рассказала ничего, потому что боялась расстроить родителей

«Мой отец в тот год попал в больницу, он уже много лет болел и все реже бывал дома. Ему было 67, а в 68 он умер. Мы еще не знали, что у него рак, и боролись с тромбофлебитом, от которого он не мог нормально ходить. Был канун Нового года. Голодные девяностые. У нас жил квартирант, мужчина лет 35-40. Он работал на рынке, держал палатку. У него водились деньги.

Мы жили бедно, у нас не было денег на импортное, на Новый год мы готовили стандартные оливье и холодец. Но наш жилец, у которого семья была в другом городе, предложил отметить праздник с нами. Мать согласилась. Ей было лет 45. Мужик пошел в ночной ларек и притащил то, чего мы никогда раньше не ели: сыр швейцарский, колбасу финскую, конфеты с ликером, шоколад швейцарский и дорогой крепкий алкоголь. Я, разумеется, не пила, но была в восторге от еды, о которой раньше могла лишь мечтать. Мужчина вел себя адекватно, наливал себе и маме, пил и говорил веселые тосты. На бой курантов мне налили бокал шампанского, я с удовольствием выпила. А что такого? Рядом мама, все нормально.

Ближе к часу мать ушла спать, я тоже собиралась. Мужик все никак не уходил в свою комнату. Мы сидели в моей, там был телевизор —  показывали клип Маликова. Жилец начал спрашивать, нравится ли мне этот певец. Мне было все равно, я ему так и сказала. И тут от полез целоваться и лапать меня за грудь. Я была в шоке. Совершенно обескуражена. Мне было страшно и стыдно одновременно. Я вскочила и убежала в ванну, заперлась там и сидела час. Когда вышла, мужик уже ушел спать.

В моей комнате не было замка, и я очень боялась, что он придет опять. Я ничего не сказала маме, потому что мне было стыдно и я боялась ее расстроить. А он жил у нас до весны, но больше ко мне подходил. И все равно я еще полгода боялась, что он придет ночью. Боялась, пока не врезали замок. А еще мне было стыдно: это такой иррациональный стыд ребенка, который попал в ситуацию, к которой не был готов».

Вита, 19 лет. Насильник делал вид, что всё в порядке

«Первый раз меня домогались в 12 лет. Мы с родителями были в Абхазии. Я сидела в беседке у нашего отеля. Был дождь, я грустила из-за того, что это был мой день рождения. Тогда во двор отеля зашел 40-летний мужчина, брат или просто знакомый хозяина отеля. Он был пьян и подсел ко мне. Запустил руку мне в джинсы, приговаривая «все хорошо, все хорошо». Я остолбенела, но потом нашла в себе силы встать и убежать к родителям. Я не говорила им об этом два года, боялась мести этого человека. А когда все же рассказала, они были в шоке.

После этого случая мы продолжили жить в отеле, но мужчину я больше не видела. Но на этом моя история с насилием не закончилась. В 2016 году я поехала к лучшей подруге в ее родной город. У нее появился молодой человек и образовалась своя компания, которой я доверяла.

Дело было на природе, я тогда почти не выпивала. Но там мне купили коктейль, а потом – смесь водки с пивом. Я выпила и потеряла память. Все остальное помню отрывками. Помню, как купалась, как сидела на стуле, а мое горло держали и вливали этот ерш, я не сопротивлялась, потому что не могла. Потом я проснулась в палатке со спущенными трусами. Я не помнила, что меня насиловали. Открыв палатку, я увидела, как парень моей подруги и его друг сидят напротив. Я чувствовала неловкость и извинялась за свое поведение, а этот друг вел себя очень мило, но я не понимала, почему.

После возвращения домой мне позвонила подруга и спросила, помню ли я, что было в палатке. И рассказала, что друг ее парня меня трахнул и назвал шлюхой. Я бросила трубку. Больше мы не общались. Только через год она извинялась, но так и не поняла, что это значило для меня, и вообще не считала изнасилованием. А этот парень пытался общаться со мной, будто ничего не было, кричал «привет», если видел меня на улице.

После изначилования я впала в депрессию на два года. Были попытки суицида и селфхарм. Я всячески пыталась избавиться от клейма «шлюхи» в своей голове. Его навесила моя подруга, и я сама, потому что знала, что никто мне не поверит, если я расскажу. Я спала со своим другом из-за мыслей, типа «если так называют, то пусть хоть будет, за что». Родителям я рассказала про случившееся позже — они очень разозлились на этого парня и поддержали меня, мол, почему я раньше к ним не пришла.

Я до сих пор не могу думать об этом спокойно. Каждый раз нервничаю. Боюсь мужчин. После изнасилования мне неприятны прикосновения и любое близкое общение. Я не доверяю и не хочу больше доверять, потому что боюсь».