Детские дома – учреждения, где под присмотром взрослых находятся дети, которые по абсолютно разным причинам не могут жить в своих семьях. С одной стороны, это спасение для тех, у кого в принципе нет семьи. С другой, учреждения закрытого типа – это всегда риск. В конце февраля появилась новость, что два сотрудника одной из минских школ-интернатов «задержаны по подозрению в преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы в отношении воспитанников». Проще говоря, их обвинили в насилии над детьми с особенностями психофизического развития. Увы, чем более закрытая образовательная структура и чем меньше у воспитанников возможности за себя постоять, тем потенциально проще там родиться насилию. Мы встретились с тремя героями, которые выросли в интернате и показали им новость о насилии сирот. На вопрос, могло ли подобное произойти в интернате, герои однозначно отвечали: «Пфф, конечно». Сейчас Александра, Иван и Екатерина живут другой жизнью – работают, воспитывают детей и стараются не вспоминать о детстве.
Александра Кулягина, 25 лет. Жила в жодинской школе-интернате для сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. «Воспитателям было попросту все равно»
«Я попала в интернат, в восемь лет. Легенды об издевательствах в интернатах – правда. Цепочка, в которой завязано каждое звено. Старшеклассники издевались над младшими воспитанниками – делали «темную». Например, идешь в блок ложиться спать, укладываешься, а когда воспитатели уходят, в комнату залезают старшеклассники – накрывают одеялом и бьют. Били даже за то, что якобы не так посмотрел – причин находили много. Стоило об этом рассказать воспитателям – игнорировали или просто пожимали плечами, ссылаясь на занятость. Старшеклассники отбирали ужин, забирали вещи, которые передавали родные. Насчет денег даже говорить нет смысла – забирали сразу же. Одноклассники друг с другом устраивали бои, чтобы сравнить, кто сильнее: парни или девушки. Вспоминаю интернат, и перед глазами только драки и обзывательства. Больше ничего.
Воспитатели закрывали глаза на воровство, на насилие между ровесниками. Им было попросту плевать. Иногда могли сами же и ударить – просто из-за того, что ты левша, и почерк неразборчив. Воспитательница ребром линейки била по левой руке – пыталась отучить писать левой рукой. Когда приехали родственники, я рассказала историю с линейкой, и они пошли разбираться с директором. Директор сделала выговор воспитателю, пообещала, что такого не повторится. Но к вечеру злая воспиталка иссинила мне спину указкой так, что кожа окрасилась в бордовый цвет. Причину избиения не помню, но идея рассказать об этом родным отпала сразу. Боялась, что воспитательница еще сильнее изобьет.
Моральное насилие и прессинг от воспитателей исходили постоянно. Фраза «где вас, дебилов таких, только рожают» была чуть ли лозунгом нашего интерната. Воспитанники с маленького возраста и до выпуска слышали каждый день массу оскорблений. Это напрямую повлияло на самооценку – я себя считала второсортным человеком, который сам виноват в том, что попал в детский дом. Там ведь каждый сам по себе, никому нельзя доверять, никому нельзя говорить лишнего. В детском доме иерархия, как в тюрьме. С сексуальным насилием со стороны воспитателей не сталкивались, только у старшеклассников между собой было подобное.
Я разорвала контакты с людьми из интерната, не общаюсь с ними и даже видеться не хочу. Та жизнь в детских домах, которую показывают по телевизору и о которой пишут в газетах, – показуха. Это делается для спонсоров. В реальности в детских домах нет ни заботы, ни уважения. Хотя мой муж тоже из интерната, только из Ивенца – там инвалиды учатся. Воспитатели голос на них не повышали, делали все возможное, чтобы предотвратить конфликты между учащимися. У него в голове не укладываются мои рассказы из детства. Думаю, что в воспитатели отбор должен быть жестче, чем в силовые структуры».
Иван, 27 лет. Учился в школе-интернате в Борисове. «Не жаловались никуда, потому что никто не станет слушать детдомовцев»
«Интернат – специфическая среда. У меня нет чувства привязанности после детского дома ни к кому. То, что происходило там, напоминало школу выживания. Если воспитанник слабее морально или физически, то пусть будет готов к побоям и унижениям. В детском доме каждый выживает, как может. Воспитателям плевать, что у воспитанника творится в голове, в сердце, среди других воспитанников. Они приходят выполнять свою работу, и не более того.
С каждым годом становилось тяжелее выживать. Строгий распорядок дня, постоянные склоки и крики – из этого состоит интернат. Если среди воспитанников был тот, который пытался идти против местных порядков, воспитатели беседовали с другими воспитанниками, которые травили противника порядка.
Травля заключалась в унижениях, воровстве вещей и физической расправе. К воспитателям не пойдешь, потому что услышишь «Не защитишь себя – а что будет, когда выпустишься в люди?» Воспитанники слышали упреки, приказы и крики. Только одна пожилая воспитательница видела в нас людей, но она ушла на пенсию. Большая часть работников – это женщины, которые никогда не разговаривали с нами спокойно, они всегда кричали. Забавно было наблюдать, когда ближе к Новому году приезжали какие-то фонды и спонсоры с подарками. Воспитатели и руководство менялись в лице, играли роль добрых волшебников. В детском доме было пару случаев с попытками самоубийства, но в обоих случаях воспитанники вовремя спасали ребят. Скандал замялся, а ребятам пригрозили психушкой.
Жестокость идет от воспитателей и распространяется среди воспитанников. Мало того, что они постоянно орут на все, что движется, так еще и не брезгуют рукоприкладством. Получить пощечину, оттягать за волосы, сдавить за половые органы – всё это практиковалось. Причем младших били показательно – перед другими воспитанниками. Видимо, так хотели напугать. Мы никуда не жаловались, потому что никто не станет слушать детдомовцев. Я чувствовал себя, как в колонии, а не в доме. Но не злюсь ни на кого, всеми силами стираю из памяти свое детство. Когда слышу о том, что детям будет лучше в интернате, чем у непутевых родителей, меня взрывает. Не будет лучше. Будет только хуже. За нами никто никогда не смотрел, к нам относились, как к биомусору, а не к людям».
Екатерина Шишкина, 23 года. Жила в школе-интернате Минска. «Интернаты вообще нужно запретить»
«Я попала в интернат в десять лет: маму лишили родительских прав, а отца до этого убили. Так что в интернате я оказалась в тяжелом психическом состоянии. Я часто плакала и просилась домой. Со мной работал психолог – пожилая женщина, которая изначально показалась доброй и милой. Она разговаривала о семье, о детстве и о маме. Спрашивала у нее: «Это ведь между нами?» Она утверждала, что да. Но потом другие воспитанники узнавали об этих откровениях с психологом. На первой беседе у психолога сидела девушка-подросток с перевязанной рукой. Пока ждала, психолог отчитывала девушку словами: «Кто ж тебя с такими перерезанными руками возьмет на работу в будущем?»
Девочек лет 12 парни постарше часто трогали и зажимали в темных углах, лапали, пока другие держали жертву. Я не удивлена, что девочки резали себе руки – тут и на психушку согласишься. Если старшеклассницы избивали в туалете младших девочек, это воспринималось так, будто младшие заслужили избиения. Если пойдешь жаловаться, то вряд ли поверят. Или просто сделают вид, что не услышали и забудут. Воспитатели забудут, но воспитанники – нет. И в следующий раз достанется еще больше побоев. Лично с сексуальным насилием я не сталкивалась, но ходили слухи, что старшеклассников принуждали к оральному сексу. Могли раздеть перед другими ребятами, могли затащить в душ маленькую девочку к старшим парням.
Опекунство оформила родная тетя и забрала меня к себе. Она рассказывала, что первое время я кричала во сне и была очень напугана. С мамой я общаюсь, не злюсь на нее – она бросила пить после болезни. Ни при каких обстоятельствах не отдам маму в интернат для престарелых: знаю, что к ней будут относиться не как к человеку. Я считаю, что интернаты нужно вообще запретить. Это закрытая среда, в которой распространяется зло. Своим детям никогда даже не пригрожу интернатом, если они не слушаются».