Наверняка вам доводилось часто слушать о том, как сильно ваши знакомые заняты. Это стало дежурным ответом на вопрос «Как дела?»:
— Занят!
— Так сильно занят!
— Просто до одури занят!
Вполне понятно, что это хвастовство, подаваемое как жалоба. И реакция, соответственно, тоже звучит, как своего рода поздравление:
— Ну так хорошо же, что занят!
или
— Это же лучше, чем ничего не делать!
И, заметьте, это чаще всего не те люди, чья работа — проводить ночи напролет в реанимационном отделении или кататься каждый день из пригорода на три работы, потому что иначе концы с концами не свести. Я к тому, что люди, с которыми мы имеем дело, не заняты, а измотаны. Полностью истощены. Такие типичные персонажи из фильмов про зомбиапокалипсис. И это почти всегда люди, которые погрязли в работе по своей собственной воле. Обязанности, которые они сами на себя взяли, а также уроки и внеклассные мероприятия, в которых по тем же причинам участвуют их дети. Они заняты, потому что так им говорят их амбиции, напористость или, может быть, тревога, потому что они зависимы от этого и живут в страхе того, что их может ждать, если их занятости вдруг не станет.
Почти все мои знакомые заняты. Они встревожены, когда не работают или не занимаются тем, что посодействовало бы их карьерном росту. Они назначают встречу с друзьями, словно это какая-то обязаловка. Как школьники, у которых средний балл выше среднего, но недостаточно высок для поступления в колледж, поэтому беднягам приходится еще и волонтерствовать ради плюсика в характеристике. Недавно я написал своему приятелю и спросил, не хочет ли он встретиться на неделе. В ответ последовало нечто вроде: «У меня очень мало времени, но ты пиши, если что. Возможно, я смогу перенести свои дела на часок-другой». Я хотел уточнить, что своим сообщением я не собирался прощупывать почву для приглашения «когда-нибудь». Это и было приглашением. Но его дела были словно стена, за которой стоял он сам и пытался меня расслышать, и вскоре я забил на то, чтобы докричаться и донести до него то, что я имею в виду.
Даже у детей в наше время расписание забито под завязку, глянешь – свободных тридцати минут нет! Сплошные уроки да внеклассные мероприятия. Они приходят домой такими же вымотанными, как и взрослые. В детстве я был типичным для того времени ребенком «с ключом на шее»: оба родителя на работе, и каждый день в моем распоряжении было три часа абсолютной свободы. Я был полностью предоставлен сам себе: мог листать Всемирную Энциклопедию или снимать фильмы о том, как мы с друзьями собираемся в лесу и играем в снежки из грязи, которые прилетают нам прямо в глаза. Все это дало мне бесценный жизненный опыт и навыки, которые служат мне по сей день. Эти свободные часы и стали для меня моделью той жизни, к которой нужно стремиться.
Нынешняя суматоха – это не обязательное или неизбежное условие современной жизни; это тот выбор, который мы сделали; как минимум мы дали молчаливое согласие на такую жизнь. Не так давно я созвонился по Скайпу с подругой. Ей пришлось уехать из большого города из-за высоких цен на аренду жилья, поэтому сейчас она живет в студии в небольшом городе на юге Франции. Она сказала, что впервые за много лет живет спокойной и счастливой жизнью. Она, как и прежде, справляется со всеми своими делами, но на это не уходит целый день и вся энергия. Говорит, чувствует себя, как в колледже. У нее большая компания друзей, с которой можно сидеть в кафе каждый вечер. Она снова начала с кем-то встречаться. (Как-то раз она охарактеризовала отношения в Нью-Йорке следующим образом: «Все слишком заняты и думают, что нужно всегда стремиться к чему-то большему»). То, что она ошибочно принимала за свои черты характера – одержимость, раздражительность, тревожность и меланхоличность, – оказалось результатом образа жизни, который она вела. Не то чтобы мы все хотели так жить, но явно никто не хочет быть частью пробки на дороге или давки на стадионе, или звеном иерархии жестокости в школе. Но мы коллективно принуждаем к этому друг друга.
«Быть занятым» — своего рода экзистенциальное самоутверждение, попытка оградиться от пустоты; черт возьми, ну разумеется, твоя жизнь не может быть пустой и бессмысленной, если ты ТАК ЗАНЯТ, полностью забронирован, без тебя не обойдутся даже в течение часа.
Я был знаком с девушкой, которая работала стажером в журнале, и ей не разрешали брать обеденный перерыв – вдруг она срочно понадобится! Это был развлекательный журнал, смысл существования которого был утрачен сразу после того, как на телевизионных пультах появилась кнопка «Меню», поэтому сложно отрицать, что эта кажущаяся незаменимость не что иное как институциональный самообман. Все больше и больше людей в этой стране перестают делать что-то ощутимое; если ваша работа не была выполнена кошкой или удавом, я сомневаюсь, что это означает ее непременную важность.
И я не могу не задаться вопросом: а не очередной ли это способ уйти от осознания того, что большинство того, что мы делаем, не имеет значения?
Лично я не занят. Я самый ленивый из всех знакомых мне амбициозных людей. Да, как и большинство писателей, я чувствую, что зря расходую ресурсы планеты, если не написал за день ни строчки. Но в то же время я считаю, что четыре или пять часов труда – более чем достаточно, чтобы оправдать свое существование. В идеале я провожу свой рабочий день следующим образом: пишу утром, катаюсь на велосипеде или бегаю по делам днем, а вечер оставляю для встреч с друзьями, чтения или просмотра фильмов. Я думаю, что это разумный и приятный темп. И если мне позвонят и спросят, хочу ли я послать работу куда подальше и заценить новый отдел американского искусства в музее Метрополитен или понаблюдать за девушками в центральном парке, или пойти распивать прохладительные напитки весь день, то я скажу: «Окей, во сколько?»
Однако последние несколько месяцев я стал занятым, потому что этого требовала моя работа. Первое время мне удавалось делать серьезное лицо и говорить, что я слишком занят для того или иного занятия. И я понял, почему всем так нравится эта отмазка: она означает, что ты значим, что c тобой хотят встретиться, что на тебе — обязанности. Но есть один момент: я ненавижу быть занятым. Каждое утро моя почта была переполнена письмами, в которых была куча неразрешенных проблем, в которых меня просили делать то, что я не хотел. Терпеть это становилось все труднее и труднее, и однажды настал день, когда я сбежал в тихое и укромное местечко, откуда сейчас и пишу.
Здесь я в основном не занимаюсь своими обязанностями. Здесь нет телевизора. Чтобы проверить электронную почту, мне необходимо ехать в библиотеку. Я отправляюсь на неделю туда, где нет никого, кого я знаю. Я вспомнил о существовании цветочков, букашек и звезд. Я читал. И впервые за несколько месяцев я стал по-настоящему писать. Трудно что-то сказать о жизни, если ты не погружен в мир, в котором живешь, и просто невозможно предположить, какой она могла бы быть или как ее лучше охарактеризовать, если не можешь сбежать от всей этой суеты. Праздность — это не отпуск, не потакание своим слабостям, не порок. Это незаменимо для мозга, как витамин D для тела, и, если мы себя этого лишаем, мы подвергаем себя психическим недугам, которые обезображивают нас так же, как и любое другое заболевание.
То пространство и тишина безделья — необходимое условие для того, чтобы отойти от своей жизни на необходимое расстояние. Увидеть ее целиком. Связать несовместимые, казалось бы, элементы. Дождаться, наконец, того самого озарения. Это и есть то, что нужно для работы. В своем эссе о лени Томас Пинчон писал: «Праздное мечтание зачастую лежит в основе всего, что мы делаем». Архимедова «Эврика» в ванной, яблоко Ньютона, Джекил и Хайд и бензольное кольцо — в истории полным-полно примеров того, как вдохновение приходило в моменты безделья или мечтанья. Невольно задаешься вопросом: а не принадлежат ли великие идеи, изобретения и шедевры в большей мере бездельникам, лодырям и раздолбаям, нежели трудягам?
Цель будущего — полное отсутствие необходимости работать, так что мы смело можем играть. Поэтому мы должны уничтожить ныне существующую политико-экономическую систему. Это может звучать как нечто, сказанное накуренным анархистом, но вообще-то это был Артур Кларк, который между дайвингом и пинболом нашел время, чтобы написать «Конец Детства» и придумать спутники связи. Мой давнишний коллега Тэд Ролл недавно опубликовал колонку с предложением разделить общие деньги и обеспечить каждому гражданину безусловный базовый доход. Сегодня звучит как бред сумасшедшего, но через сто лет это вполне может стать естественным человеческим правом наравне с упразднением рабства, всеобщим голосованием и восьмичасовым рабочим днем.
Пуритане превратили работу в благодетель, очевидно, забыв о том, что бог ее создал как наказание.
Возможно, мир бы вскоре рухнул, если бы все были такими же, как я. Но я смею предположить, что идеальная человеческая жизнь находится где-то между моей вопиющей праздностью и маниакальной суетой остального мира. Моя роль — просто оказывать плохое влияние, быть ребенком, который стоит и корчит тебе в окне рожи, пока ты сидишь в классе за партой, и взывает тебя придумать какую-нибудь отмазку, вырваться оттуда на волю и немного повеселиться. Мое намеренное решение быть бездельником — скорее роскошь, чем преимущество, но я принял сознательное решение, причем давно, о том, что время для меня важнее денег. Я всегда понимал, что лучшее, на что я могу потратить свое небесконечное время на Земле — это провести его с теми, кого я люблю. Я не исключаю возможности того, что, лежа на смертном одре, я буду сожалеть о том, что не работал усерднее и не сказал всего того, что хотел сказать. Но вероятнее всего, жалеть я буду о том, что я лишний раз не выпил пива с Крис, не поболтал лишний час с Меган и хорошенько не посмеялся с Бойдом. Жизнь слишком коротка, чтобы быть занятым.
Источник: The New York Times. Перевод: Аделина Выдранкова. Адаптировала: Екатерина Ажгирей