На улице жара, по парку в центре гуляют молодые мамы с детьми в колясках, а я жду героинь этого текста. Вот парадокс: наше государство вроде как выступает за поддержку детей, но в то же время столько осужденных детей отбывают огромные сроки – причем, по сути, не за наркотики, а за свою наивность.

История 1. Эмиль

Эмилю Островко на момент задержания было 17 лет, он учился в одиннадцатом классе. Получил срок в десять лет за распространение наркотиков. Его матери удалось изменить приговор с 4 части 328 статьи УК на 3 часть, но Эмиль все еще в тюрьме. Он отсидел больше года.

Юлия Островко, мать Эмиля: «Сыну на момент задержания было семнадцать лет. Он хотел подзаработать, чтобы девушке цветы подарить и сводить на свидание. Дети попадаются на объявления о работе, а работодатель просит  паспорта, чтобы взять их на работу. Эмиль попался на улице без ничего. К нему подошли сотрудники РУВД, прямо в городском автобусе надели наручники, отобрали телефон. Вывели на улицу, попихали, потолкали. Сказали, мол, знают, что он покупал что-то  запрещенное. И сказали, что если сейчас все расскажет, то отпустят домой – а в противном случае вызовут маму, и начнутся проблемы.

Сына обыскали без меня – законного представителя – и адвоката, хотя, по идее, силовики не имели право даже задерживать сына без мамы. Спустя час Эмиль им сказал, что у него где-то лежит немного марихуаны и курительный прибор. Сказал, что сам курит. Поехали на адрес – потом уже вызвали меня и устроили обыск. Но к этому моменту Эмиль им все уже рассказал. У сына нашли 0,13 грамм марихуаны, курительный прибор, изъяли компьютеры и телефон.

В суде свидетели путаются, как и показания. В протоколе пишут, что сын оставил закладку одного цвета, свидетель говорит, что другого. Через полгода оказывается, что закладка, которую якобы оставил мой сын, даже не доказана. Где они нашли эту закладку в 0,86 грамм – непонятно. Нашли обычных прохожих в лесу, которые шли как свидетели.

«Взяли» сына по первой части, раскрутили всё так, что дело переквалифицировали в четвертую часть. Четвертая часть – это организованная преступная группировка. И мой несовершеннолетний сын получает лишение свободы на десять лет.

Я написала кучу жалоб и на следователя, и на судью. Адвокат прямо тряслась от всего этого – я ее не предупреждала о том, что буду писать жалобы. Аппеляционный суд оставил Эмилю срок, но снял [статью за] «сбыт». А в течение трех месяцев, после бесконечных жалоб, мы добились переквалификации дела в третью часть. Срок остаётся на том же уровне, но мы продолжаем работать.

Если бы в стране была профилактическая работа, сын бы даже не попался в такую страшную ситуацию. На недавнешнем длительном свидании он рассказал, что оперативники приходили в школу на урок, вызывали людей и фотографировали. А в этот же вечер задержали в автобусе. К школе теперь много вопросов.

Если чей-то ребенок попадается по статье 328, нужно идти к нам. Одного ребенка мы уже спасли на этапе следствия. Ребенок не должен ничего говорить и верить на слово нашей милиции. Он должен просить и требовать говорить только в присутствии своих законных представителей: папы и мамы.

Мы воспитывали детей так, что есть милиция, которая защищает граждан, и лучше сознаться и отвечать за свои поступки. Сейчас мы очень жалеем об этом. Наши дети действительно всё рассказывают. Других детей мы будем учить тому, что милиции доверять нельзя – иначе вся правда будет использована против ребенка.

Мой сын вообще перед судом порезал себе руки. Его привезли из больницы с перевязанными руками. И никто не предоставил ему ни психолога, ни психиатра. Никто не спросил о его самочувствии – заседание так и прошло. А на вопрос, почему мой ребенок был в больнице, в первом ответе сказали, что у сына ссадина на левом запястье. А второй ответ мне поступил уже от колонии о том, что действительно у сына две полосы порезов. А МВД ответили, что в наркологию и психиатрию сына возили из-за того, что у него температура 37,7.

Я обращалась в школу по поводу того, почему к ним приходили сотрудники милиции. Ответов школа мне так и не дала – только какие-то отписки, которые не дают ответ. Я просила журнал с отметками тех, кто заходил в школу в этот день – хотела узнать, приходили ли из МВД. Отметок у них таких нет. Оказывается, сотрудники органов могут приходить в школу, когда хотят, даже не отмечаясь.

В детской колонии правила очень жесткие. Эмиль перешел во взрослую колонию и сказал, что там хотя бы появилось свободное время.

В детской колонии даже план по сдаче резины больше, чем во взрослой. Эмиль работает на промзоне, рвет резину — из шин достает нити корда. У него план — собрать килограмм в день. Если не сдаешь план, получаешь нарушение. В детской колонии он бегал по мусоркам, выдирал со старых ботинок резину, чтобы план догнать.

В детской колонии еще есть такие же осужденные, только они старосты. Они могут отбирать вещи у других – даже колбасу забирали. Иногда били ребят деревянными палками. Таких старост – трое на отряд из восьмидесяти человек.

Когда мой ребенок приехал в детскую колонию, ему на сорок второй размер обуви выдали сороковой размер. Я приехала к нему на свидание – у него ноги были: как у старой бабушки, вылезли боковые косточки. Руки все как будто в псориазе. Оказалось, они голыми руками переносили снег. Ели дети, пока мы не подняли бунт, четыре минуты. За четыре минуты они должны успеть съесть еду – и стоят около входа, чтобы другой отряд пошел есть. Ботинки у них демисезонные – и носят их и зимой, и летом. Зимой ноги мерзнут, а летом – парятся.

Свободного времени в детской колонии всего час в день. Дети должны разделить его на питье чая, чтение и письма родителям. Чайник на отряд один. Ты должен встать в очередь, чтобы получить кипяток.

Мой ребенок страдает бронхиальной астмой – ему постоянно нужно иметь при себе ингалятор. В колонии этот баллончик находится у медсестры, и в случае приступа Эмилю придется бежать к ней, стоять в очереди, писать заявление и требовать лекарство. Там на все нужна куча бумажек, куча требований и боевой настрой не отступать».

Как подростки оказываются наркокурьерами

Светлана Светина от лица правозащитной инициативы «Наш дом» помогает родителям детей, которые попали в тюрьму. Она видела много дел подростков, которых посадили по наркотической статье. Правозащитники уже поняли, что такие истории развиваются по похожему сценарию: хотелось денег – официальной работы нет – можно попробовать работу курьером. Вопрос лишь в том, что подростки соглашаются доставлять людям.

Светлана Светина: «Все истории начинаются так: дети пробуют подзаработать. Ребенок не идет намеренно продавать наркотики, он ищет работу. Кто-то расклеивает объявления, кто-то пробует работать в пекарне. Так как они несовершеннолетние, ни с кем не заключается официальный контракт. Подросток не может в случае неуплаты пойти в суд и потребовать деньги. Так что детей часто обманывают.

Это уже причина найти способы подзаработать. С одной стороны, они ведь уже попробовали легально поработать – и их обманули. Взрослый человек в этом плане гораздо больше защищен. Ребенок не всегда может поделиться с родителями, у кого-то нет близких отношений в семье, кому-то стыдно рассказать, что его очередной раз обманули. А как только он добавляется в группы в социальных сетях с подработками, в ленте появляются объявления о поиске курьеров. Ребенок, который не знает про наркополитику Беларуси, вполне может повестись. В объявлениях-то везде пишут, что это легальные курительные смеси, что «эта смесь не входит в реестр наркотических средств». Но там никто не задерживается: до первой зарплаты их часто сливают оперативникам. Работодатели требуют от ребенка паспорт – чтобы он сфотографировал документ у своего лица. Магазин получает и лицо, и паспорт, и данные, где живет подросток.

На ребенка сразу же при задержании надевают наручники – и начинается моральное давление. Кстати, по закону, на суде у нас должны присутствовать школьные психологи и социальные педагоги. Если судья задает какие-то непонятные вопросы, психолог должен помогать – растолковать их ребенку. Но психолог чаще всего присутствует просто для галочки. Сколько мы были на своих и чужих судах – часто было видно, что ребенок не понимает вопроса, который ему задают. А школьные психологи в этот момент сидят и ничего не делают. Все очень формально».

История 2. Влад и Лера

Влада Шарковского вместе с его девушкой Лерой осудили на десять лет за распространение наркотиков. На момент задержания им обоим было 17 лет. Молодые люди отсидели уже чуть больше года – их задержали в марте 2018-го.

Ирина Шарковская, мать Влада: «Сын закончил школу в семнадцать лет. Занимался тхэквондо больше одиннадцати лет, неоднократно подтверждал себя кандидатом в мастера спорта. Дома много грамот, медалей с  достижениями. Одиннадцать классов Влад закончил и хотел поступать в военную академию на разведчика. Но набор на специальность, которую сын выбрал, маленький, и Влад не прошел.

У него был выбор: пойти по спортивной дороге и дальше. Но из-за многочисленных травм я просила Влада все-таки завязать со спортом. Сын постоянно ходил то с ушибами, то с переломами. Влад привык в постоянное движение, а тут не поступил и еще покончил со спортивной карьерой. Вот и решил идти работать. Так получилось, что в один период жизни, что мама и папа остались без работы, поэтому материальное положение на тот момент было  трудное. Сын гладил белье, находил в «Вконтакте» подработки. До сих пор приходят сообщения от того работодателя, что Влада ждут на свободе. Гладить белье – работа на несколько месяцев, платили хорошо. Вот несколько месяцев он поработал, а потом снова искал вакансии.

Сын даже пошел выпекать тандырный хлеб. График сложный – работать приходилось по ночам. Плюс из-за того, что Влад несовершеннолетний, никто  официально не оформил. Два месяца ему платили, а на третий – обманули. Пришел и говорит, что ему не отдают деньги. Но договора нет, написать заявление мы не можем. После этого я ему предложила встать на биржу труда. Сыну дали список мест, но куда бы ни пришел, ему говорили: «до восемнадцати лет не берем». Сыну прислали объявление о наборе курьеров. Рассказали о привлекательной работе и уточнили, что нужно раскладывать курительные смеси. Причем в переписке с магазином он спрашивает, законно ли это, легально ли. Ему отвечают, что это легально и по закону. На тот момент сын дружил с девушкой Лерой, которой рассказал про эту работу, – и Лера решила ему помогать. Сына задержали на улице, когда он шел домой. Влад добровольно сдал мобильный телефон и сообщил пароль к нему. Ему надели наручники и начали вызывать понятых.

Влад сказал, что силовики увидели переписку. Уже из переписки с девушкой они сопоставили, что она ему помогает. И поехали прямиком к Лере.

Девочке накануне исполнилось семнадцать. Первого марта они оба приступили к работе, а шестнадцатого марта их уже задержали.

Денег за работу они не получили. Ребятам вменили, что они организованная преступная группировка и обоим дали по десять лет по четвертой части 328 статьи. Мама девушки боится, что лишится работы. Со мной так и произошло: подвели к тому, что я должна покинуть работу. Официально никто такую формулировку не давал, а неофициально намекают, что мне стоило уйти добровольно, чтобы не пачкать репутацию организации.

Мой ребенок был здоровым, занимался спортом и мало болел. Но когда его задержали, он болел и у него была высокая температура. С того момента ему постоянно плохо. У него часто ангина, в горле уже образовался нарост, из-за которого ему больно глотать. Я прошу, чтобы его положили в больницу для удаления этого нароста. Мне отвечают, что в госпитализации Влад не нуждается. Время идет, а ребенок постоянно пребывает в таком вот состоянии. И что будет дальше, непонятно».

Правозащитники: как государство нарушает свой же закон в делах этих детей

Юристы и правозащитники инициативы «Наш Дом», прочитав материалы дел Влада и Эмиля, составили экспертное заключение по нарушениям их прав. Документы написаны тяжелым бюрократическим языком, поэтому мы перескажем их на простом русском.

Претензия 1. Задержание с нарушениями Уголовно-процессуального кодекса Республики Беларусь, необоснованное применение меры пресечения.

Что это значит? Эмиля и Влада заключили под стражу в тот же день, когда задержали – только из-за тяжести статьи, по которой им грозил суд. В УПК есть 123 статья, которая допускает выдачу задержанных под присмотр взрослых – но эта возможность с молодыми людьми даже не обсуждалась. Влада Шарковского задержали грубо, надев наручники – по закону, все эти жесткие меры нужно только в крайних случаях. Задержания несовершеннолетних в список не входят (разве что если не относятся к пункту «иные случаи, определяемые президентом»). Личный обыск у Эмиля провели без законного представителя, а маме Влада вообще  только на следующий день сказали о задержании – хотя по правилам, должны были сообщить немедленно.

Претензия 2. Принцип повышенной юридической охраны несовершеннолетних в уголовном процессе не реализован. Следствие в полной мере не выяснило дополнительные данные о личности, условия жизни и воспитания. Причины совершения преступления несовершеннолетним не учтены при назначении наказания.

Что это значит? Сразу после задержания Влад и Эмиль согласились активно способствовать следствию. Они добровольно рассказали, какой товар был у них на руках, и сообщили свои пароли на смартфонах. Следствие нашло ряд причин, которые способствовали совершению преступлений – например, материальное неблагополучие семьи, условия жизни парней, подростковые проблемы. Но они не учитывались как смягчающие обстоятельства.

Претензия 3. Следствие не смогло доказать наличие устойчивой, управляемой организованной группы, равно как не смогло установить имена и личности иных участников данной группы.

Что это значит? Во всех материалах дела указано, что Влад и Эмиль являются участниками организованных групп, которыми руководят «неустановленные лица». Кто эти люди – следствие не интересовало. К тому же следствие не установило, как подростки осознавали свое место в происходящем: понимали ли они, что совершают преступление как члены группировок.

Если судить по материалам уголовных дел обоих парней, в преступную деятельность их вовлекли обманом. Даже при этом условии следствие не заинтересовалось «работодателями». По закону,  суд может признать смягчающим обстоятельством то, что на несовершеннолетних повлияли взрослые люди. А по Пекинскому правилу 17, решения об ограничении личной свободы несовершеннолетнего должны приниматься только после тщательного рассмотрения вопроса. И ограничение должно быть, по возможности, сведено до минимума. Но всего этого не случилось.

Претензия 4. Нарушены права несовершеннолетнего при нахождении под стражей. В первую очередь, право на получение среднего образования.

Что это значит? Эмиль в момент задержания еще был учеником одиннадцатого класса. И у него была бронхиальная астма. Но из-за заключения он не смог сдать экзамены за одиннадцатый класс. Министерство образования на жалобы от его семьи ответило, что закон не предусматривает такой «фичи» в СИЗО. И заверило, что эта проблема сейчас решается – есть некий проект поправок в закон. Когда это случится – неизвестно. Под стражей Эмиль пытался покончить с собой – ему оказали только скорую медпомощь. Психологической помощи не было. По 13 Пекинскому правилу во время пребывания под стражей людям до 18 лет должны обеспечивать уход, защиту и всю необходимую индивидуальную помощь – социальную, психологическую, медицинскую. И помощь в области образования – тоже.

Сколько стоит содержать своего сына в тюрьме

Из условий содержания людей в СИЗО и колониях появляется еще одна проблема: это дорого – для семьи осуждённых. Матери-328 рассказывают, как передачками пытаются компенсировать детям тюремное меню – годами есть только то, чем там кормят, несколько опасно. К тому же немалые деньги уходят на адвокатов и судебные издержки.

Ирина Шакурская, мать Влада: «Когда ребенок только попадает под задержание, нужны адвокаты. У нас расценки такие – от 250 рублей до 500 рублей. Это день работы адвоката: либо подготовка документа, либо посещение ребенка в СИЗО, либо день в суде, ознакомление с делом. Когда заканчивается суд, у родителей накапливается сумма размером от тысячи до трех тысяч долларов – это нужно отдать адвокату. И это только расходы до суда.

На суде могут начислить судебные издержки – это экспертизы, которые они делают, анализы ребенку, экспертизы изъятого вещества. Суммы могут множиться до 500 рублей, 1500 рублей. В нашем случае – по 315 рублей в каждой экспертизе. Издержки приходят письмом на имя ребенка в почтовый ящик. Родители идут и оплачивают.

Пока ребенок сидит в СИЗО, любая мама заботится о передачах. Пока детям не исполнится восемнадцать лет, можно передавать неограниченное количество килограмм. Только на эти передачки у некоторых мам-328 уходило до пятисот долларов. Иногда, бывает, передаешь больше, потому что в письме ребенок сообщает: с ним сидит такой же молодой парень, только ему никто ничего не передает. Тогда ты стараешься привезти больше вещей. 

Еда ложится на плечи родителей. Ребенок может рассказать, что весь день их кормили, например, капустой. На завтрак – тушеная капуста с молоком, днем капуста как гарнир, а вечером суп с капустой. Как ни крути, на таком питании долго не протянешь.

Они пока сидят в СИЗО, не видят солнечного света. А в СИЗО находятся от полугода до года. Казалось бы, что там расследовать одиннадцать месяцев? Потом, если ребенку исполнилось восемнадцать лет, его отправят во взрослую колонию. Если не исполнилось – в детскую. На момент задержания они несовершеннолетние, а после суда уже попадают в разные колонии. Поэтому кажется, что в детской колонии сидит только 200 человек. Но ведь еще очень много восемнадцатилетних разбросано по всем колониям Беларуси!

Длительное свидание тоже оплачивается. Стоит оно во взрослой колонии около двенадцати рублей, а в детской дороже – около сорока.

Кстати, в детской колонии передачи один раз в два месяца, а во взрослой реже: один раз в три месяца. Так что передача может стоить и семьсот рублей. Беларусь – не богатая страна: чтобы поддерживать своего ребенка в колонии, родителям часто приходится влезать в долги, брать кредиты, продавать имущество. И это на десяток лет».