«Очень вероятно, что мы переживем валютный кризис в ближайшие год-два. Это практически неизбежно, если на нас вдруг не свалятся российские или чьи-то другие деньги». Редакция KYKY попросила директора центра ИПМ Александра Чубрика и научного сотрудника центра «Beroc» Дмитрия Крука объяснить, что в свете последних политических событий произойдет с экономикой Беларуси. Предупреждаем: текст сложный, но если напрячься и прочесть, можно узнать много нового.
KYKY: На чем держится экономика Беларуси?
Александр Чубрик
Александр: Наверное, на постоянных нефтегазовых субсидиях и долгах, которые растут с каждым годом... Проблема вот в чем. Когда у нас растут доходы, мы «непатриотично» переключаемся на импортные товары. На то, чтобы покупать импорт, нужна валюта. Но население платит за импортные товары белорусскими рублями, но никак не валютой. То есть мы, когда богатеем, должны и экспортировать все больше и больше. Но в мире многие наши товары с каждым годом теряют рынок. У этого есть разные причины, и одна из них – мы никак не хотим отказываться от управления валютным курсом. Он потихонечку обесценивается, но не так, как должен в нынешних условиях. Из-за этого наши товары теряют ценовую привлекательность и внутри Беларуси, и на внешних рынках, а импорт, наоборот, начинает выглядеть доступнее. Но это еще не все. На рынке России, которая является нашим основным торговым партнером, падает спрос. Плюс китайцы «подпирают», и русские внутри Таможенного союза начинают вводить ограничения вроде утилизационного сбора, которые еще больше повышают цены на белорусские товары. А мы на этом фоне продолжаем богатеть, и нам валюта нужна все больше и больше, а зарабатываем мы ее все меньше и меньше. Эта важная проблема – надо сбалансировать спрос и предложение валюты в стране, иначе говоря – доходы и производительность труда. Но, как в известном анекдоте, это горе, но не беда. Львиную долю спроса на валюту предъявляют госпредприятия. Наличие большого сектора госпредприятий, которые постоянно требуют государственной поддержки, и является основной причиной уязвимости белорусской экономики. Есть еще и частный сектор, такие гиганты, как ритейловые сети, производители продуктов питания, целый ряд промышленных компаний, компаний IT-сектора. Частный сектор работает намного более эффективно, но он не может вытащить за собой всю неэффективную экономику.
Дмитрий Крук
Дмитрий: Определяющим является доминирование госсектора. У нас система завязана не по отраслевому признаку, как нефть в России или металлургия в Украине, а по принципу собственности. Госсектор у нас представляет собой остов, к которому вынуждено привязываться все остальное. Он не гибок, и с одной стороны, за его счет мы сталкиваемся с проблемами в экономике. С другой стороны, поскольку госпредприятие не всегда реагирует в соответствии с рыночными стимулами, это позволяет нам быть более стабильными. Большинство госпредприятий знают, что они всегда получат кредит в условном «Беларусбанке», поддержку в явной или неявной форме – это является краеугольным камнем, за счет чего модель функционирует. Почему мы не можем обеспечить равновесие во внешнем секторе и равновесие в торговле? Ключевая причина здесь одна: мы недостаточно конкурентоспособны. Посредством заимствований мы переносим решение проблемы конкурентоспособности на более поздний срок, но фундаментально их так или иначе придется решать. Мы должны обеспечить такой уровень производительности, чтобы хотя бы близко к нулю закрывать торговый баланс. В рамках одного из последних исследований BEROC мы оценивали динамику производительности. В этом исследовании показано, что мы утрачиваем конкурентоспособность, потому что все это время у других стран производительность растет большими темпами. И проблема нашей экономики в том, что мы хотим обеспечить уровень благосостояния, который не соответствует сегодняшнему уровню производительности. Это приводит к большому внешнему дефициту, который приходится финансировать. А если достаточного объема заимствований найти не удается, то приходится либо напрямую ограничивать уровень доходов, либо прибегать к обесценению валюты.
KYKY: Сейчас в России и Украине кризис, курсы их национальных валют падают, и понятно, что ничего хорошего с экономикой соседей не будет. Как это повлияет на экономику в Беларуси? Можно ли в этих условиях избежать кризиса?
Александр Чубрик: У нас есть дефицит валюты, здесь и сейчас, его надо профинансировать. Иначе мы получим девальвацию, которая произойдет вопреки желаниям экономических властей. Можно снизить внешнеторговый дефицит, сильно ограничив госрасходы и зарплаты, но это не вяжется с задачей экономического роста. Продать какие-то крупные предприятия и восполнить нехватку валюты тоже не легко, потому что цены на них выставлены чересчур высокие. Поэтому очень вероятно, что мы переживем валютный кризис в ближайшие год-два. Это практически неизбежно, если на нас вдруг не свалятся российские или чьи-то другие деньги. Но с Россией ситуация непонятная: она сейчас больше вовлечена в конфликт с Украиной, чем в «интеграцию» с Беларусью и Казахстаном. Еще один возможный источник – кредиты международных организаций, например, МВФ. Но чтобы их получить, белорусским экономическим властям нужно начать реализацию программы реформ. Не просто написать программу и попросить денег, мы так уже сделали в 2009 году, когда был период потепления политических отношений с Западом. Если посмотреть на отчеты по ходу программы, то контрольные показатели, которые мы выполняли, регулярно пересматривались «под нас». Вероятно, еще раз МВФ этого делать не будет. Грубо говоря, мы должны начать реформы совершенно «бесплатно», и, если они «устроят» МВФ, то мы сможем рассчитывать на его финансовую поддержку. Но в этих реформ очень многое можно назвать «затягиванием поясов». Это значит, что простому человеку от этого житься будет не лучше. Если власти начнут реформы с целью получения денег к 2015 году, а это год выборов, то есть шанс, что ситуация начнет нормализоваться с 2015 года. Может, временно. Потому что когда появляются деньги, постепенно забываешь об обещаниях. Но это полбеды, потому что после валютного кризиса бывает волна трудовой миграции. Пошла миграция – пошел дефицит кадров – где-то повысили зарплату опять до докризисных уровней, чтобы восстановить утечку. Пока мы не устраним ключевую проблему, порождающую все остальные, мы будем обречены на повторение кризисов. Ключевая проблема - государственный сектор, который не дает экономике страны расти быстрее. Каждый следующий кризис будет заканчиваться понижением уровня жизни. Поэтому хочется верить в то, что будет реализован какой-то более разумный сценарий, чем тот, которым закончился кризис 2011 года.
Дмитрий Крук: По большому счету, сейчас было бы правильнее ориентироваться на поддержание паритета с российским рублем. Российский рынок для нас первостепенен с точки зрения валютной выручки, и утрата конкурентоспособности там сказывается на всей экономике. Могу привести в пример период с сентября по декабрь 2008 года, когда на фоне глобального кризиса российский рубль стал девальвироваться к доллару. Мы заявляли, что на нас кризис никак не повлияет, и по-прежнему сохраняли паритет к доллару. Соответственно, укреплялись к российскому рублю. Сначала кризис почувствовали экспортеры, которые столкнулись с массовым снижением спроса на российском рынке, а в январе 2009 года Нацбанк одномоментно на 20% девальвировал валюту. Сегодня есть четкие заявления политического руководства и Нацбанка о том, что девальвация неприемлема. Одним из обоснований является то, что экономические агенты все равно привязывают свои ожидания к доллару. Это создает большой потенциал для шока. Мы зависим от обменного курса, и нацбанк небезосновательно боится даже умеренного обесценивания валюты. Он заявляет, что будет проводить стабилизацию за счет внутреннего спроса, то есть ограничивать доходы и потребление населения и инвестиционные расходы бизнеса. То есть имеет место попытка практически полностью отказаться от одного инструмента и обеспечить сглаживание диспропорций исключительно за счет другого инструмента. Возникает вопрос насколько это реалистично и целесообразно. Проблема в том, что ограничение внутреннего спроса, например, как это было в Латвии или Греции – это, на мой взгляд, ничуть не менее болезненный шаг, чем девальвация. А если меры по ограничению инвестиционных расходов и кредитования, принимать в ограниченном масштабе, как это происходит последние месяцы, то их оказывается недостаточно чтобы снизить дефицит до приемлемого уровня, и все равно нужно привлекать внешние заимствования. Главный их источник - это Россия, которая пообещала нам $2 миллиарда. Полмиллиарда они дали, и если остальные полтора миллиарда будут выделены, тогда Нацбанк в ближайшие месяцы сможет следовать политике плавного обесценения по 1,5- 2% в месяц. Но меня больше волнует то, что в среднесрочной перспективе это проблему не решает. Плохую конъюнктуру за счет внешних займов действительно можно переждать, но мы каждый год решаем, найдем ли мы деньги, чтобы профинансировать не конъюнктурный, а структурный дефицит.
KYKY: От девальвации, которой все боятся, станет лучше или хуже?
Александр Чубрик: Предположим, происходит девальвация. Значит, на некоторое время белорусские товары становятся относительно дешевыми, и начинают лучше продаваться. Когда в 2011 году рубль обесценивался, ситуация на российском рынке была другая: реанимировался Таможенный союз, и спрос на наши товары был высоким. Если сделать девальвацию сейчас, спрос уже невысокий, и эффект от одной девальвации не будет большим. Вроде бы девальвация хороша тем, что она существенно снижает импорт. Ты сразу стал беднее (в валютном выражении), можешь купить меньше импортных товаров и меньше валюты - ситуация балансируется. Но что происходит потом? Если тебе быстро восстанавливают докризисный уровень дохода - то есть дают денег госпредприятиям, а они тебе платят зарплату, то эффект исчезает. Это мы видели после 2011 года. Сама по себе девальвация даст эффект, если после нее будут проводится жесткие монетарная и фискальная политика. Проще говоря – если не вбросят «лишних» денег в экономику. Но если не будет массовой поддержки госпредприятий из бюджета, многие из них просто не смогут работать! Поэтому либо мы закрываем госпредприятия и пытаемся их продать тому, кто сможет ими эффективно распорядиться, либо они снова требуют поддержки, а мы повторяем цикл валютного кризиса. На одной девальвации мы не сможем остановиться. Вообще, время упущено, и ситуация непростая, что делать с госсектором – вопрос открытый и сложный, и золотые годы в связи с этим не предвидятся.
Дмитрий Крук: Девальвация оказывает стимулирующее воздействие на экспортеров. Проблема нашей экономики в том, что мы развиваемся с постоянно растущим внешним дефицитом. Девальвация хороша тем, что она напрямую не убивает внутренний спрос, хотя может его ограничивать за счет повышения цен. При этом происходит благоприятное для экономики изменение структуры спроса в пользу отечественных товаров. В то же время, она стимулирует внешний сектор, то есть экспортеров, и наоборот, ограничивает импортеров. С помощью девальвации мы можем привести экономику ближе к равновесному состоянию. Это аксиомы экономической теории. Но если их накладывать на практику, надо принимать во внимание специфические черты Беларуси. У нас чрезмерно велика связь между девальвацией и инфляцией, а потому даже попытка ограниченного обесценения может иметь плохие последствия на финансовых рынках, что, в свою очередь, может привести и к потерям в благосостоянии. Основной причиной сильной связи между девальвацией и инфляцией является высокая доля долларовых депозитов и привязка всех ожиданий к доллару.То есть при отсутствии этой проблемы мы могли бы спокойно прибегать к обесценению валюты – это не приводило бы к значимому росту внутренних цен, но за счет высокой долларизации депозитов и привязки ожиданий к доллару, последствия девальвации действительно вызывают опасения.
KYKY: В какой стране была похожая ситуация, и чей путь может повторить Беларусь?
Александр Чубрик. В других странах доля государственного сектора меньше. Исследование Всемирного банка показало, что частные предприятия на 40% более эффективны, чем аналогичные государственные: соответственно, перераспределение ресурсов из государственных в частный сектор будет приводить к росту экономики без других мер, то есть не надо никаких инвестиций! Страна должна давать возможность и частному сектору. Ему нужна рабочая сила, которая «законсервирована» в госсекторе. Люди из госпредприятия не всегда убегут на частное, потому что на частном предприятии не обязательно зарплата выше. Есть издержки, и ты не можешь себе позволить платить больше, а чтобы люди ушли с гарантированного места от соцпакета на новое, где неизвестно, задержатся или нет. Чтобы дать возможность частному сектору «вытащить» экономику, нужно начать реформу государственного сектора. За последние годы сделано довольно много – упрощена регистрация, лицензирование, проверки упорядочены, снижены налоги, масса хороших вещей сделана, но барьеры остаются. Их нужно снять и дать возможность решить проблему экономики. Мы могли бы пережить все это почти безболезненно, если бы начали, например, в двухтысячные годы, если бы по-другому пошли в 90-е, причем еще до 1994-го. Например, Эстония быстро выкарабкалась из всех кризисов, у них, практически нет долга в стране. Это маленькая страна, и финны рядом: инвестиций оттуда пришло много, но для этого были созданы условия. К сожалению, в 90-е, в 2000-е годы наши государственные активы были намного интереснее для инвесторов, и перестраивать экономику тогда было бы менее болезненно, чем сейчас.
Дмитрий Крук. Похожие проблемы были в странах Латинской Америки, в середине 90-х они были в Чехии и Балтийских странах, но они к концу 90-х там это решили. Сегодня есть проблемы долларизации в России и Украине, но там не такой масштаб этой проблемы, как у нас. За последние 10 лет мы в Европе однозначно лидеры по уровню долларизации депозитов. Надо создавать условия, чтобы людям было выгодно сберегать деньги в белорусских рублях с точки зрения и доходности, и рисков. У нас любят все привязывать к доллару США: цены и зарплаты. Это одна из причин способствующих долларизации депозитов. Нацбанк говорит, пока ожидания привязаны к долларам, он должен это учитывать в своей политике, а потому следует ограничивать колебания обменного курса. В свою очередь, люди говорят, что если Нацбанк формирует свою политику, основываясь на привязке к доллару, то и нам лучше сберегать деньги в долларах, поскольку доходность в долларовом эквиваленте в этом случае предсказуема - вот он, порочный круг. Вопрос, где его разрубить. По опыту восточноевропейских стран и Латинской Америки он разрубается только через изменения всего режима монетарной политики. Нацбанку нужно сказать, что он не берет на себя обязательств относительно обменного курса, но принимает на себя жесткое обязательство по динамике инфляции. Это, на мой взгляд, единственный адекватный способ. При этом обязательство относительно внутренних цен, например их рост не более 5%, нужно не просто гарантировать по принципу «мамой клянусь». Нацбанк должен принять на себя обязательства: есть вероятность большей инфляции – автоматически поднимается процентная ставка, и наоборот. В таком режиме «свобода маневра» снижается - здесь нацбанк должен действовать по строгому правилу.
KYKY: Белорусы, которые живут в Литве, говорят, что у нас больший капитализм, чем у них, что в Вильнюсе заработать 1000 долларов вообще не возможно, и население за чертой бедности. Но это Евросоюз. А у нас госсектор. Почему так происходит?
Александр Чубрик. Для типового трудового мигранта вопрос Беларусь или Литва не стоит, они едут в Россию. Иностранный язык учить не надо, перемещение без виз, средняя зарплата на 80% выше. Спрос на строителей, водителей и на высококвалифицированных специалистов высокий, потому что им можно платить гораздо меньше, чем русским. По разным оценкам, как минимум 300 000 белорусов работает в России, к сожалению, точной статистики нет в открытом доступе. Западное направление - для узких групп людей и, как правило, не в Литву, а в Западную Европу. Но если тебе негде работать дома, ты поедешь даже в Якутию, хоть там условия будут практически как на «зоне». Что касается Минска, то с высшим образованием в гуманитарной сфере или IT ты найдешь себя, наверное, быстрее, чем в Литве. В Минске многие вещи проще – ниже подоходный налог, «коммуналка» дешевле. Но если у тебя в Минске нет жилья, то половину этой тысячи можно отнимать за аренду - соответственно, ты живешь на $500. А в регионах уровень зарплаты гораздо ниже. Я вообще не люблю, когда об уровне благосостояния в стране начинают судить из окна такси. Есть такое понятие как относительная бедность, когда твой доход сравнивается с доходами других людей, а не со стоимостью «прожиточного минимума». Для этого берется уровень дохода, меньше которого зарабатывает половина населения и больше которого - половина. 60% от этой величины - черта относительной бедности. Таких бедных у нас примерно 11-12%. В основном это безработные или неработающие, одинокие пенсионеры, жители сельской местности. Хотя есть исключения. На Гродненщине среди неработающих в трудоспособном возрасте практически нет бедных, потому что там процветает контрабанда. Видимо, они больше других областей возят в Польшу спирт и сигареты – посмотрите, в Гродненской области продажа алкоголя намного превышает средний для других областей показатель, что там, пьют больше? А в других областях – это ключевая группа риска. В Гомельской области уровень бедности среди неработающего трудоспособного населения зашкаливает за 25%.
Дмитрий Крук. Одна радикальная трактовка следующая: белорусы получают деньги, которые не зарабатывают - то есть уровень благосостояния выше уровня производительности. Есть и другая позиция. Иногда для того, чтобы предотвратить ловушку бедности, надо осознанно идти на разрыв между производительностью и фактическим уровнем благосостояния. Почему? В Литве есть угроза: из 3,5 млн населения 0,6-0,7 млн уехали в Англию и другие развитые страны, с более высоким уровнем доходов. Уезжают самые образованные, соответственно, потенциал развития Литвы еще больше снижается. Вот эту ситуацию называют ловушкой бедности - если мы не можем обеспечить уровень благосостояния, предотвращающий сегодня отъезд квалифицированных кадров, то они уедут, и наш потенциал развития станет еще меньше. Именно на эту позицию опираются наши власти. На коротких промежутках с этим можно согласиться, если вы четко понимаете, как вы сможете впоследствии обеспечить такой уровень реальных доходов за счет повышения конкурентоспособности Можно покрывать диспропорции внешними займами, но это тоже не бесконечно. Банальный пример – Греция, которая все двухтысячные годы так прожила. Они долго заимствовали, сохраняя бюджетный дефицит, внешний дефицит, но когда уровень долга превышает разумные границы рано или поздно это выстреливает. Если мы сравним наш теперешний долг с Грецией и Латвией, он не такой большой. У нас валовой внешний долг близок к 60% от ВВП. А, например, у Греции проблемы с выплатами долгов начались где-то с уровня 120% от ВВП. Сейчас тот «незаработанный» уровень благосостояния греки вынуждены урезать и возвращаться к реальности. Но у нас есть и другая проблема. Греции проще одалживать деньги, потому что она в Евросоюзе. У нас ставки по долгу более высоки, соответственно, проблема обремененности долгом может возникнуть раньше. Кроме того, в последнее время доступных источников не так много. Мы бы и хотели больше заимствовать, но негде. Если бы у нас был больший доступ к внешним заимствованиям, наш внешний долг, наверное, был бы больше.
KYKY: Что делать простому человеку в меняющейся экономической ситуации? Снимать свои деньги из банков или наоборот вкладывать их в белорусских рублях на депозит?
Александр Чубрик. Боженька специально дал голову человеку, чтобы он ей думал сам. Готов ли ты держать деньги в белорусских рублях в белорусском банке? Ты должен осознавать риски, которые несешь при этом. Я не хочу никому ничего советовать, потому что каждый должен жить своим умом. Это становится все сложнее в наше время, потому что тебе постоянно пытаются вложить в голову какие-то готовые шаблоны из разных средств массовой информации, но надо стараться.
Дмитрий Крук. Наше население на изменения реагирует с опозданием, как правило, в месяц или два. Сейчас банкиры говорят о том, что депозиты в белорусских рублях к февралю еще росли, просто темп роста по сравнению с январем замедлился. В феврале мы стали укрепляться к российскому рублю, была однократная девальвация в Казахстане, но к существенным изменениям на белорусском рынке это пока не привело. Но ситуация может быстро измениться.