В это сложно поверить, но когда-то у меня были длинные волосы. Я носил заплатанные американские джинсы, потертый китель советской армии, поверх него какие-то бусы, на лацканах помещались значки – с пацификом и символом автостопа. То есть, с точки зрения прогрессивной советской общественности, выглядел я вызывающе и подозрительно. И когда в 1982 году в таком виде я по повестке пришел в военкомат, то теплых чувств там, мягко говоря, ни у кого не вызвал. «Выбирай, Карачев, одно из двух: или подводная лодка, или Афганистан!». Майор, который предложил мне эту альтернативу, старался даже на меня не смотреть – настолько я ему был омерзителен!

Это и был повод, по которому я попал к Киму. Артур Опанский, внук известного революционера и мой товарищ по хиповско-неформальной тусовке, как раз в это же самое время под тщательным Кимовским наблюдением «косил» от призыва. Ну и меня, по дружбе, записал на консультацию.

Я был обычным псевдоинтеллектуалом, хипарем, подростком со всеми этими «жизнь говно», «панк нот дэд» и пр. А Ким был для меня всем! Даже не Ким, а Ким и его квартира – я как-то не вспоминаю их по отдельности.

Квартира была нашим самым настоящим клубом! Прибежищем! Туда можно было прийти в любое время, вообще в любое! Там всегда была какая-то еда, теплый титан, сладкий чай в неограниченном количестве, сигареты, иногда алкоголь. С женским полом, правда, была некая напряженка, но девочек, таких же хипух, как и мы, иногда приводили сами.

Никаких наркотиков, кроме легальных, из аптеки, тоже не было, хотя слухи ходили всякие, как и про Кимовскую нетрадиционную ориентацию. Думаю, что за 19 лет знакомства я бы что-то заметил. Ну целовался он при встрече три раза, так он и с женщинами точно так же целовался, не только с мужчинами… Была, правда, одна история… Как-то Ким обратился ко мне со странной просьбой. Мы сидели у стола, ждали, пока закипит чайник. Говорили о Тейяре де Шардене – точнее говорил Ким, я слушал, т.к. никакого Шардена ни тогда, ни сейчас не читал. Но Кима же было интересно слушать независимо ни от чего! И вот, в какой-то паузе в разговоре, Ким закурил новую сигарету от окурка предыдущей, и сказал – «Ты это, между прочим, Ромка… э–э-э… не мог бы ты вые**ть одного человека?».

В последние месяцы я часто ездил под Ригу, на речку Гауя, где жил в лагере с прибалтийскими хиппи, и в принципе е***й одного человека другим поразить меня было сложно. Поэтому я особо не удивился, хотя предложение было, мягко говоря, неожиданное, особенно учитывая контекст. Но уж и не знаю, почему, но я решил, что речь шла о мужчине, хотя на это вообще ничего не указывало. Я замялся и как-то неловко стал отмазываться. Ким послушал меня секунд тридцать, потом махнул сигаретой: «Ладно, придется придумать что-то иное…».  И снова заговорил о Шардене.

Но, честно говоря, эта история не совсем типичная. Никаким развратом там и не пахло... Вообще Ким был настоящим монахом какой-то неизвестной религии, может быть, какой-то секретной японской дзен-буддийской секты… Для меня жизнь Кима – это однозначно Путь Самурая.

Также Ким полностью заменял нам неизвестный тогда интернет. Он же знал ответы на все вопросы! А если не знал, то очень убедительно выдумывал – в правдивости информации он был просто брат-близнец интернета! Но правда меня тогда вообще не интересовала. Главным было вот что: ты идешь по улицам серого советского города. Тебе 18 лет. Кругом апофеоз застоя, упадок и декаданс.

Дефицит всего, по радио только Песняры, Кобзон и Лев Лещенко, рок-музыка почти под запретом, Севу Новгородцева безбожно глушат, Левайс стоит полторы месячной зарплаты, менты винтят, обыватели твою духовность и загадочность оценить не в состоянии, и пр.

И ты, весь такой непонятый, поднимаешься по скрипучей лестнице на второй этаж дома на Киселева, 17. Проводишь там несколько часов. И мир магическим образом меняется! Теперь ты – небожитель! Ты возвращаешься домой, той же дорогой, что пришел сюда, но в голове уже куча планов, бытовуха и менты отошли на восьмой план, в троллейбусе ты пытаешься осознать значение философской системы Двоичность (безуспешно, но от этого не менее увлекательно), глядя на небо ты вспоминаешь, как Ким час назад рассказывал о каком-то сверхсекретном американском проекте про контакты с НЛО, и ты даже видишь среди звезд какие-то движущиеся точки и понимаешь, что все не так просто.

Ким для меня в первую очередь маг, он жил в своем, магическом мире, в своей прекрасной вселенной! И с радостью давал в ней пожить и нам. Мы все, его друзья, для него были исключительно талантливыми, даже гениальными, и красивыми, жизнь – исключительно интересной, и она «непрерывно удавалась». Подаренный кем-то трехлитровик адской сивухи из Старых Дорог был божественным напитком, сжаренная до состояния углей любительская колбаса с перцем в соотношении 1:1 – райской закуской… В полном соответствии с квантовой физикой Ким одним только наблюдением вносил в свою жизнь изменения, и они всегда были позитивны.

Я не был из тех «мальчиков», кто познакомился с Кимом через помощь в курсовой, дипломе, диссертации или разборе пьесы. И не при попытках писать стихи, прозу, картины, духовно расти и пр. Я вообще не могу его оценить как профессионала ни в какой из областей, в т. ч. и в педагогике. Поэтому на себе эту систему Кима я не испытал, знаю о ней понаслышке.

Выглядела она примерно так: приходит к Киму очередной условный мальчик с условной поэмой. Ким читает. И какая бы хрень там ни была написана, в конце Ким пару минут молча жует мундштук и ставит диагноз – «Гениально!». «Европейский уровень!», «Шедевр!», «Супернаходка» – и так далее. Мальчик в шоке, к такому диагнозу и предстоящему грузу славы он явно не готов. А Ким берет ручку и начинает «править текст», от которого к концу правки, как правило, не остается ничего. Потом Ким говорил, что у мальчика суперпотенциал (Ким вообще любил слово Супер), но для того, что бы стать настоящим суперпоэтом, надо работать… Он задумывался, точнее делал вид, и выдавал – три года по двадцать часов в сутки. То есть Ким был мастером авансов, которые он раздавал, не скупясь – думаю, на этом его педагогическая система и заканчивалась. И люди, в общем, делились на две части – одни воспринимали все буквально и садились работать. Ну, может, не за три года по двадцать часов, а за шесть лет и часов по десять – но результат у них был.

Ким часто повторял, что гений от обычного человека отличается лишь тем, что на то, на что гению нужен месяц, обычному человеку нужно пять лет.

И это как-то работало. А другая часть, поверив в свою гениальность, переставала что-либо делать вообще. Зачем, если такой авторитет и так зачислил тебя в гении?! Я не знаю, как сейчас, про прошествии лет, чувствуют себя эти люди, но во всяком случае они могут утешать себя тем, что часть жизни проходили в признанных гениях. Не каждый может сказать о себе такое.

Я не особенно интересовался творчеством окружающих, хотя о многих из них говорили (не только Ким), что они очень талантливы и даже гениальны. Но я как бы сидел за столом с Богом, и мне просто не приходило в голову заглядывать в блокноты к сидящим рядом ангелочкам.

Я недавно посчитал, что когда я встретил Кима, ему было 53 года, и это меньше, чем мне сейчас. Я с ним был знаком 19 лет – с 1982 до 2001, до самой его смерти. Но скажу откровенно – ни в свои 20, ни в 30 лет я Кима по-настоящему оценить не мог. Сформулировать его место в мире я был просто не в состоянии, не хватало жизненного опыта. Я жил ощущениями. И был похож на маленького мальчика, который проснулся у себя в комнате и пошел искать взрослых. И открыл какую-то дверь. А там – яркий свет, большой зал, сверкают люстры чешского стекла, красивые люди, музыка и танцы. И мальчик стоит и просто на все на это смотрит, в полном восторге. И ничего не думает.

Я каждый раз испытывал что-то подобное, стоя у дверей квартиры номер 24 на Киселева, 17. Я был уже далеко не мальчик, за дверью было адски грязно, накурено, жило миллиард тараканов, иногда слышался голос: «Б**дь, повешусь! Е***ая жизнь, где палка!!!». Но ощущение чуда, которое сейчас может произойти, я помню до сих пор.

Скажу откровенно – мне сейчас очень не хватает рядом такого человека, как Ким. В юности я никак не использовал практически это знакомство и хорошее его отношение ко мне. Я не написал ни роман, ни поэму, ни даже сборника рассказов – перечислять, что я не написал, можно очень долго. Я даже кандидатскую не защитил, хотя это был распространённый побочный эффект от общения с Кимом. Сейчас я об этом немного жалею и понимаю, что второго такого шанса не дается никому. Я провел это время в праздности, но эта была редкая праздность, высшего качества, которую, думаю, могут себе позволить очень немногие люди – слишком много условий должно сойтись в одном месте, чтобы это произошло. И свой шанс я использовал на все 100!