«Ресторан был душным, длинным, похожим на пенал. Зал до потолка покрывали коричневые панели, а на торцевой стене колыхались березовые стволы», — Евгений Липкович вспоминает «Потсдам» на улице Ленина, где сегодня находится Grand Cafe, а также спекулянта по прозвищу Кривоногий, который пользовался заклинаниями, понятными лишь советским официантам.

У меня был знакомец по кличке Кривоногий, горлопан и уличный спекулянт — «спикуль». Настоящее чудовище. Выпуклый лоб, толстые, как сосиски, пальцы, ноги - словно всю жизнь объезжал диких мустангов. «Спикуль» — особая порода, которая по внешним признакам относилась к хомо сапиенсам, но внутри у них было нечто другое — содержание в процессе эволюции явно не успело за формой. Кривоногий нигде не работал и считал, полностью отрицая господствовавшую в то время марксистскую теорию происхождения человека, что работать вредно. Он жил у супруги, которая ничего не подозревала, наивно веря, что Кривоногий работает учителем физкультуры, и уходил из дома в восемь утра, якобы в школу.

«Спикули» ежедневно встречались в определенное время где-то в районе парка Янки Купалы. Они там перепродавали друг другу тряпки, валюту, импортную аппаратуру, чеки Внешпосылторга, золото — все, что было дефицитом, и обменивались новостями. Нравы царили жесткие: опоздавшие на стрелку штрафовались, ставились на счетчик, а долги росли в геометрической прогрессии. Потом разбегались по своим спекулянтским делам, а в пять часов вечера оккупировали бар ресторана «Постдам» и пили виски.

Вход в бывший «Потсдам»

Заказывали Teacher’s индийского производства, потому что другого виски не было. Брали по сто грамм и тянули из бокалов, отставляя мизинцы в сторону. В шесть часов бар, в котором было десяток столиков, покрытых скатертями, и длинная во всю стену стойка, пустел, и туда начинала набиваться совершенно иная публика. Влюбленные парочки, одиночки, пришедшие на охоту за второй половинкой, скучающие командировочные, случайные иностранцы.

Интерьер ресторана «Минск» в Потсдаме

Ресторан «Потсдам» был душным (впрочем, тогда все рестораны были душными), длинным, похожим на пенал. Зал до потолка покрывали коричневые панели, а на торцевой стене колыхались березовые стволы. Рассказывали, что в ресторане «Минск», который строили в Потсдаме, так как он был городом-побратимом, хотели изобразить пущу. «А из-за деревьев пусть выглядывают лица партизан» — на полном серьезе предложил один из членов художественного совета.

И тем не менее, «Потсдам» был солидным заведением со швейцаром на входе. Меню завораживало иностранными названиями блюд («Сан Суси», «Кохлопсы»). Было вкусно, я там умудрился проесть всю первую стипендию.

Меню ресторана «Минск» в «Потсдаме

Кривоногий был «понаехавшим», и дорогих развлечений, к которым относилось «файв-о-клоковское» смакование индийского виски, не понимал. Участвовал в потсдамовских посиделках, но всё-таки предпочитал чего проще и традиционнее. В ресторане гостиницы «Минск» в обед заказывал вареную картошку, селедку и водку. Все стоило сущие копейки, но, хоть было указано в меню, ресторанные всегда утверждали, что, «к сожалению, заказ выполнен быть не может». Кухня не хотела возиться, а официант, получавший чаевые, при минимальной стоимости заказа ничего не зарабатывал. Кривоногий немедленно требовал «заборную ведомость». Что это означало — до сих пор не знаю, но словосочетание являлось одной из двух магических фраз, которые оказывали прямое и явное воздействие на общепит. У всех без исключения администраторов ресторанов сразу появлялось озабоченное выражение лица, они удалялись, бормоча под нос ругательства, следом возникал предельно необщительный официант и с натянутой улыбкой ставил на стол сто грамм водки, вареную картошку и порцию селедки с луком.

Второе заклинание произносилось прямо в глаза, не обращая внимания, кто перед тобой — мужчина или женщина: «Миленькая, не обидим!»

Швейцары расплывались, распахивались запертые стеклянные двери, а толпа, стоящая перед входом в заведение, с неприкрытой завистью расступалась. Со столиков исчезали таблички «заказано», толстая Фаина лично колдовала над салатом «Столичный» и «котлетами по-киевски», официанты порхали вокруг, словно мы явились из городского ревизионного управления с внеплановой проверкой. Один раз даже приставили специальную лестницу, по которой Кривоногий с девушками через окно влезли в пустой банкетный зал и сидели там совершенно одни. Девушки, сраженные его пробивной мощью, были готовы на многое, если не на всё.

После этих посиделок Кривоногий спалился. Он пришел домой слишком поздно, был сильно пьян, шатался, на расспросы супруги отвечал уклончиво. Жена до этого его в чем-то подозревала, сейчас не выдержала и полетела в школу искать поддержки у трудового коллектива. В то время существовала такая своеобразная форма воздействия на личность. Устраивали собрание на работе по поводу морального облика сотрудника. Обычно по заявлению жены. Иногда матери писали на своих сыновей. Собирались, обсуждали, выносили решение, голосовали. Все всплыло наружу, был скандал, Кривоногий поднял на супругу руку, его выгнали из дома.

Не могу сказать, что у него началась другая жизнь, но былая удаль испарилась и по минским ресторанам он шастать прекратил.