Дмитрий Галко, журналист: «Не влюблялся я разве что в воспитательниц в детском саду...»

...Но и это не точно. Могу уже не помнить. Совершенно определенно начал влюбляться с младших классов школы. О предположительно первой такой влюбленности даже фотодокумент где-то сохранился. Я вам его не покажу, потому что он неприличный. Это групповое фото третьеклассников с учительницей. На нем я покрасневший (что заметно даже на черно-белом снимке), с каким-то масленым и хитрым выражением лица смотрю из-под челки на нашу классную. Глаза прям сверкают. Она маленькая, ниже меня ростом даже, хрупкая, с немножко «эльфийскими» ушами и какой-то... антисоветской улыбкой. Это еще был СССР, 1989 год. А у нее голова слегка набок наклонена, улыбается одними уголками губ, как будто иронически, взгляд одновременно мягкий и вызывающий, ямочки на щеках. И голос у неё был звонким и тихим. Так бывает вообще? Мне так запомнилось. До нее у нас классной была такая великанша, возвышавшаяся над нами горой, с накрученными на бигуди волосами и в кондовом темно-синем платье. Она произносила слово «картофелина» с ударением на «е» и настаивала на таком произношении. Ну и вообще, до этого я видел только строгих тётек, смотревших на нас сверху вниз.

А эта классная с нами разговаривала на равных своим тихим и звонким голосом. Это уже был человек нового времени. Наверное, потому и влюбился. Один мой гоповатый одноклассник сказал при мне, что он хотел бы нашу учительницу «изнасиловать». Мы тогда только-только узнали значение этого слова, нам туманно объяснили его в связи с каким-то драматическим происшествием в школе, подробности мы где-то довыяснили сами. Я его чуть не убил тогда, настолько мерзким мне показалось сказанное.

Харассмента я себе, конечно, не позволил никакого. Только стал очень стараться в учёбе, чаще к доске хотелось выходить и давать дневник на подпись.

Ну и подбил одноклассников прийти к ней в гости, когда она болела, – принести цветы с конфетами. Там хихикал, вертелся и был очень взволнован. Кажется, неуклюже где-то повернулся, что-то опрокинул, а может, и разбил. Но она была так рада этим нашим цветам с конфетами, что не расстроилась.

Потом я перешел в другую школу, там тоже влюбился, даже несколько раз. В одну молодую учительницу с бронзовыми волосами, очень длинными ногами в сочетании с мини-юбкой и вечно как будто бы удивленными глазами. Но это грустная история, я не буду ее рассказывать. Потому что обратился к ней как-то чуть ли не с признанием, а она возьми да и ответь мне очень грубо. Что тут интересного? С ее подружкой, учительницей беларуского языка и литературы, я такой ошибки уже не совершил. Да и влюбленность была платонической. Поэтому не имеет значения, как она выглядела. Влюбился за ее по-настоящему увлеченные рассказы о беларуской литературе, про расстрелы и репрессии против литераторов, самоубийство Купалы, которое, возможно, было убийством, и многое другое. Это были те немногие уроки, которые я, тогда подросток 13-14 лет с бурным гормональным фоном и хулиганскими замашками, слушал, ни на что не отвлекаясь. Я стал читать по беллиту всё, и по программе, и то, что проходят только в 10-11 классах. Например, «Людзі на балоце» Мележа. Для меня оказалось шоком, что ее не любят мои одноклассники(-цы), смеются над беларуским языком, на уроке галдят. Им было плевать на судьбу Купалы и все остальное, из-за чего она даже плакала прямо на уроке и впервые сняла очки. Очень хотелось подойти и обнять ее за плечи. Но нельзя же. Светлана Федоровна, если вы вдруг читаете это, знайте, что любовь к беларускому я пронес до сих пор, в том числе благодаря вам. А так-то родители моих одноклассников, да и они сами, были очень активными противниками беларусизации школы, даже петиции какие-то подписывали. Но это совсем другая история.

Университетская влюбленность была скорее смешной. Я сдуру приносил преподавательнице английского совершенно неприличные стихи Джима Моррисона и просил помочь с переводом. Ну, она за это отыгралась — влепила мне тройку на экзамене. Английский же у меня как родной сейчас, и тогда уже был очень ничего. Похоже, влюбляться в своих учителей или преподавательниц — это у нас семейное. Папа в своё время, придя после техникума и армии в университет, тоже влюбился. Она попросила его пофотографировать ее, они гуляли вдоль Свислочи в парке Янки Купалы, к ним подошла цыганка и сказала маме: «Ты береги его, он тебя всю жизнь любить будет». Денег не просила. Так и оказалось. Через неделю-две они решили расписаться. Живут вместе до сих пор, доброго им здоровья».

Кацярына Шуст, фрылансер: «Ва ўніверсітэце я перажыла закаханасць да выкладчыцы»

Напэўна, гэта быў першы раз у маім жыцці, які я магу назваць закаханасцю. Я перайшла ў сёмы клас, і да нас прыйшоў студэнт-практыкант весці ангельскую мову. Ён быў разумны, прыгожы і вясёлы, а ангельская мова была маім любімым прадметам, так што сышліся ўсе магчымыя зоркі. Але я заўжды была вельмі сціплай і сарамлівай дзяўчынкай, таму ўсё, што мне заставалася, – проста з усіх сілаў трымаць планку выдатніцы і выклікацца адказваць на ўсе пытанні на ўроку. Іншыя дзяўчынкі былі смелыя, таму зсябраваліся з нашым «ангельцам» і кантактавалі часцей, жартавалі, нават хадзілі кампаніяй у кіно, а мне заставалася ўздыхаць на плячы сяброўкі і засынаць з ружовымі марамі. Я нават падлічыла розніцу ва ўзросце і была апантаная ідэяй, што калі яна такая ж, як у маіх бацькоў – то гэта нейкі знак. Праз год у мяне быў выбар – перайсці ў профільны клас, але з іншай настаўніцай ангельскай мовы, ці застацца ў непрофільным класе, ну і я, канешне, выбрала яшчэ год ружовых мараў. І, хоць нашыя стасункі засталіся платанічнымі, а маё юнацкае пачуццё неўзаемным, я ўсё роўна была ў ліку «любімчыкаў», і цалкам заслугавана. А яшчэ праз год наш настаўнік скончыў універсітэт і мусіў з'ехаць на размеркаванне, і гэта, канешне, была для мяне вялікая трагедыя і руйнаванне ўсіх мрояў.

Адзінае, у чым у мяне атрымалася пераадолець сарамлівасць – гэта на развітанне падарыць яму нейкую прыгожую і дарагую асадку. Але добрая ангельская мова і ўпартасць у яе вывучэнні вельмі спатрэбіліся мне потым.

Ва ўніверсітэце я перажыла не першую ўжо закаханасць, але дастаткова моцную. І гэта было пачуццё да выкладчыцы, пра якое я, канешне, нікаму не распавяла, а тым больш ёй. Разумеючы, што людзі з бісэксуальнай арыентацыяй не заўжды добра ўспрымаюцца ў нашым грамадстве, я калісьці цвёрда вырашыла пры ўзнікненні такой сітуацыі ніколі не рабіць ніякіх першых крокаў. Але, тым не менш, я таксама любіла і ейны прадмет, і вучыла яго з радасцю і імпэтам, таму ўсё ж цёплыя сяброўскія стасункі ў нас усталяваліся. Усяго праз год прадмет скончыўся, але гэта быў вельмі прыемны для мяне год. Калі мне ўзгадваюцца гэтыя людзі, я заўжды спадзяюся, што яны шчаслівыя ў сваім асабістым жыцці. Думаю, для ўзнікнення маёй закаханасці вельмі істотным чыннікам было адчуванне інтэлектуальнай блізкасці, бо мяне і дагэтуль у рамантычным плане прыцягваюць менавіта тыя людзі, ад якіх можна шмат чаму навучыцца.

Алиса Ахрамович, фотограф: «Когда курс латыни подходил к концу, я писала своему преподавателю стихи с признаниями»

История эта произошла в университетские времена, году в 2009. Был первый курс, второй семестр и пары латыни по субботам. Я думала: «Что я, в субботу на первую пару на латынь что ли буду ходить?» Естественно, несколько первых суббот я продрыхла и приходила ко второй паре, о чем потом пожалела. В какую-то субботу я решила сделать преподавателю приятное и пришла-таки на латынь. Боялась немного, но села на первую парту, типа так и надо. А был такой красавчик: рубашечка, брюки, выправка, глаза синие и направленные в бесконечность – в общем, всё, как положено, как я любила. Его пары отличались нестандартными лекциями. В то время, как другие преподаватели латыни вынимали души студентам переписыванием учебника, занудным заучиванием пословиц, мой рассказывал исторические штуки в стиле стендапа и советовал посмотреть сериал «Рим». Я решила его прогуглить, как я делала со всеми интересными мне людьми. Оказалось, что он не только красавчик, интересный человек, но и чемпион по японским шахматам, поэт, более того, писал стихи на латыни.

Еще узнала, что ребята со второго потока создали группу с его цитатами. Я собрала всю свою силу и храбрость и написала ему в «ВКонтакте» сообщение: мол, так и так, есть ли у вас еще ваша книга стихов, и не могли бы дать её на время? На следующий день, когда была пара, после лекции он вручил и даже подписал мне свой сборник. Счастью не было конца и края. Естественно, после прочтения его стихов у меня произошла перезагрузка внутренней системы: до него мои стихи по форме напоминали груду металлолома из букв, а после – приобрели форму строф и нормальный размер. Когда курс латыни подходил к концу и благополучно завершился автоматом, я писала своему преподавателю стихи с признаниями и после окончания курса. Мы с ним пили чай у него в офисе на площади Победы, ходили гулять и общались. Но дальше этого никогда не заходило. И только через восемь лет выяснилось, что мои чувства тогда были взаимными, но обстоятельства сложились так, что уже ничего не вернешь. И нам осталась голая дружба.

Анфиса Ланно, педагог: «Влюбляйтесь в учителей, они прекрасны»

За мою бытность я не помню, чтобы влюблялась в учителя или педагога, так как, по сути, у нас преподавали одни женщины. А вот наши мальчики-одноклассники частенько западали на практиканток, особенно на будущих учительниц английского языка. Однажды к нам на отработку пришла учитель английского языка в старших классах. Я не помню, как ее зовут, но она была красива с точки зрения общего человеческого вкуса. Блондинка с пышным бюстом и так далее, но, несмотря на сложившийся стереотип о блондинках, она была умна и с хорошим чувством юмора, что уже говорит об интеллекте человека. Так вот, парни, которых в нашем гуманитарном классе и без того было мало, конечно же, запали на роковую блондинку. Да и мы, девчонки, были не против, так как она была недурна и нам симпатична. Но мы судорожно пытались выучить английский, а наши парни (не только из нашего класса) не давали этого сделать. Кто-то постоянно пел ей дифирамбы, признавался в любви на английском с цветами в карманах и зачитывал Шекспира – романтика, одни словом... Не было при этом пошлости, всё было очень даже мило. Мораль всей басни такова: влюбляйтесь в учителей, они прекрасны, но без лишней грязи. Но соблюдайте субординацию!

Ян Бусел, владелец Beetlejuice кафе: «После уроков тайно провожал её до остановки»

«История, на самом деле, банальная. Мне нравилась учительница-практикантка, коих приводят в школу пачками после ВУЗа (или во время учебы, я даже не в курсе). Ждал я её уроков так, что приходилось ложиться раньше спать, чтобы поскорее наступил следующий день и нужно идти в школу. После уроков тайно «провожал» до остановки транспорта. Понятное дело, что ответного внимания ждать не приходилось, а я думал лишь о том, что закончу школу и вот тогдааа! Но закончилась не школа, а практика, и больше никогда уже не видел я свою возлюбленную».

Анна Богданова, историк: «С началом четверти начался наш роман, который развивался очень стремительно»

2003 год. Осень. 10 класс. Мне как раз исполнилось 16 лет. В школу на практику пришли два будущих выпускника физфака БГУ – Алексей и Андрей. Первый – высокий и темноволосый, второй – пониже, русые, слегка вьющиеся волосы и серо-голубые глаза. Девочки из школы разобрали себе для первой влюбленности одного и второго, меня же не впечатлили физики-практиканты. Игнорирование, отсутствие каких-либо эмоций видимо и зацепило второго, а сталкивались мы постоянно.

На базе школы была организация, занимавшаяся проведением абсолютно всех школьных мероприятий: от первого звонка, утренников, до выпускного. Вот на одном из мероприятий и произошло: сердечко девичье застучало сильно-сильно! Он умел рассмешить и смеяться над собой, проявлял внимание и интерес, несколько раз подвозил, был таким милым и обаятельным. Не знаю, как мне удалось пережить каникулы, а значит и разлуку, но с началом четверти начался наш роман, который развивался очень стремительно (даже пожениться успели в шуточном школьном ЗАГСе, организованном на 14 февраля). Ещё были долгие ночные телефонные разговоры до утра (помню, как пряталась в шкафу с телефонной трубкой, чтобы родители не слышали, как я разговариваю), поздние сеансы в кино (он приходил и отпрашивал меня у родителей), а потом поцелуи в машине у подъезда.

Кафешки, посиделки с его друзьями, короткие встречи на переменах, зависть и обиды девочек, влюбленных в него. А потом – резкое похолодание в отношениях с его стороны, отговорки типа «госы, диплом».

В таком его поведении я, почему-то, решила винить себя, сильно переживала. В итоге написала прощальное письмо (которое, как я наивно надеялась, изменит его отношение ко мне) и вернула все его подарки. Письмо и подарки ему передали как раз в конце учебного года, но он так и не позвонил. Конечно, все лето я переживала, но с началом учебного года (а он пришёл в нашу школу на «отработку» после физфака) решила игнорировать, старалась не замечать, точнее, делать вид, что не замечаю. Ох и настрадалась же я тогда! Кстати, с Истфаком БГУ, который в последствии стал моей Alma Mater, познакомил меня «мой физик-армрестлингист»: там проходилиреспубликанские соревнования, в которых он принимал участия, а я была его музой (даже школу прогуливала). У истории есть продолжение, очень грустное и подлое, предопределившее на долгое время мое отношение к мужчинам, но об этом я напишу ему в письме, которое, возможно, отправлю, но оно вряд ли увидит адресата.

Віктар Лупасін, паэт: «Ёй было ўсяго 24 гады, а мне – цэлых 10»

Калі я быў малады, то быў закаханы ў настаўніцу спеваў. Гэта была прыўкрасная юная лэдзі з хвалістымі цёмна-каштанавымі валасамі, ёй было ўсяго 24 гады, а мне — цэлых 10. На першым занятку яна сказала: «Калі нехта будзе размаўляць падчас музыкі, ён стане маім асабістым ворагам». На кантрольных часам даводзілася маляваць палёт чмяля, а паміма класічнай музыкі мы вывучалі хэві-мэтал, электроніку і афганскія песні. Потым яна сышла са школкі і нарадзіла дзіцёнка. Я спрабаваў адшукаць яе ў інтэрнэтах, але ж не знайшоў».

Анна Селезнева, биолог: «Это такая изощренная форма интеллектуального кокетства»

«Я всерьез думаю, что влюбляться – это нормальная реакция и функциональное состояние здорового организма. Это и процесс, и состояние одновременно. В особенности, если речь идет про дело, которое делаешь, которому учишься, и только для себя открываешь. И человек, который на какое-то время становится твоим проводником, завораживает. Восхищает мастерством, знанием. Тогда это не просто ангажированность процессом, а такая изощренная форма интеллектуального кокетства.

Это блиц-история того, как я дышала барменской культурой. Возможно, это какая-то разновидность, а может, и особо тяжелая форма эмоциональной синестезии, но мне действительно сложно различить сейчас, чего там было больше. Влюбленности в человека или увлеченности теорией алкоголя, рецептурам, технике. Это такой широкополосный поток из мира, куда хотелось нырнуть и остаться: размеренных утр с видом на городской парк за перебором мяты и других заготовок, динамикой ночного бара и всей этой «музыкой утомленного ветра», прославленной Томом Уэйтсом. Влюбленность в таком формате необязатльно к чему-то ведет. Можно сказать, что это приятное, но все-таки дополнительное удовольствие. Зато энергии от взаимодействия выделялось действительно, так по-настоящему много, что надо было делиться. Бар в этом смысле – место для тех, кто как раз и может делиться и эмоционально удерживать в форватере разных людей. Мы придумывали сочетания, изучали архивные книги американской барменской культуры, объявляли вечера особых ингредиентов и тематических к ним коктейлей. Может быть, до вас доходил слух, что где-то в минских барах подают коктейль с лососем, с маслянистой терпкостью во вкусе? Или коктейльные тренды 1898-го? Это делали мы. Точнее не так: это было то время, которому я была свидетелем, партнером и вдохновленным участником. И теперь мне приятно об этом вспомнить. А влюбленность и завороженность сначала учителем, потом – ненадолго – коллегой, а теперь другом, с которым можно заговорить о главном без предысторий была очень важным ингредиентом, неотделимым от всего остального шарма. Поэтому я думаю, что влюбляться в учителей – почти обязательно. Тогда легко и радостно с вдохновением воспринимать любое обучение, проживать его доподлинно полно».