Работая с социальными темами, мне все больше не верится в проявление любви в Беларуси. И это не значит, что  её нет, – просто я не вижу, чтобы люди ценили эту любовь, принимали её в любом виде. Такое прекрасное явление, как материнство и материнская любовь, в нашем обществе не ценят. Раннее материнство, многодетное материнство, суррогатное материнство... К мамам, у которых дети родились с инвалидностью, тоже особое отношение – им еще в роддоме говорят: «Зачем вам это?» Под каждой из этих тем можно столкнуться с хейтом, с насмешками «яжемать», с тоннами осуждения и пренебрежения. В  транспорте, если заходит девушка с коляской, беременная женщина или старушка, люди корчат недовольные лица, сидящие мужчины делают вид, что они уснули.

В стране, где даже в ВУЗах висит противоабортная реклама и лозунги о том, что материнство – это счастье, чиновники и президент говорят, что детей можно бить, для детей с инвалидностью не ставят пандусы, а если ты остаешься мамой-одиночкой, тебя не воспринимают как семью и как полноценную ячейку общества. Когда я разговаривала с героями, которые потеряли своих мам, почти все они плакали. Среди моих знакомых у многих матери тяжело болеют, в основном – раком груди. Одноклассница даже побрилась наголо, чтобы поддержать маму после химиотерапии и вместе ходить без волос. Что мы хотим сказать этим текстом? Да просто обнимите своих мам и скажите, что любите их.

Тамара Андреенко, 27 лет: «Это была уже не моя мама, а какая-то неизвестная женщина»

«Мою маму звали Светлана. Она была миниатюрной блондинкой с короткой стрижкой в стиле 80-х. Конечно, спустя почти 10 лет сложно вспомнить, как она выглядела до болезни, но, кажется, она часто улыбалась и любила модно одеваться. 
В сущности, мама была очень одиноким человеком. У нас почти никогда не бывало гостей, и к маме не заходили подруги. По большей части она общалась со своей матерью — моей бабушкой — и нами, детьми. Меня она долго называла «моя лучшая подружка» и поверяла свои тайны, что, скажем честно, не хорошо: родители должны оставаться родителями и не перекладывать на детей груз взрослых проблем. 
Мне сейчас сложно вспомнить какой-то конкретный счастливый момент в своем детстве – все оно было радостным. В воспоминаниях лишь лето и прогулки по нашему городку: мама любила, например, пойти полюбоваться снегопадом или цветением вишни. Иногда в дождливый день мы заходили в библиотеку и часами сидели в читальном зале за просмотров модных журналов. Наверное, в тот момент мама мечтала оказаться на месте моделей. Жаль, что я теперь не могу это у нее спросить. Я так и не узнала, что она была за человек. В детстве мы слишком эгоистичны, чтобы интересоваться чужими мыслями и взглядами на мир, а потом стало уже слишком поздно.

Наверное, мне было лет 13 или 14, когда у мамы случился первый приступ ее болезни. Просто в один момент она легла и не смогла встать. Часами смотрела на ковер на стене, разглядывала в абстрактных узорах фигуры людей и животных. Затем, спустя неделю, смогла встать без головокружения. С тех пор началось ее путешествие по врачам, в конце которого ждал диагноз — рассеянный склероз. Это аутоиммунное заболевание, при котором поражаются волокна головного и спинного мозга: нормальная нервная ткань заменяется на соединительную, как бы покрывается рубцами. Даже сейчас от этой болезни нет лекарства, а тогда маме выписывали лишь конские дозы преднизолона, от которых «садились» внутренние органы и нарушался гормональный баланс.

Наверное, как и многие люди, узнавшие о смертельном диагнозе, мама пыталась лечиться альтернативными методами. Она всегда интересовалась восточными практиками, была адептом голодания, но тогда как с ума сошла: не ела по несколько дней, принимала целебную смолу из Индии, какие-то дурацкие БАДы, даже крестилась и ездила в православный монастырь. Но, конечно, ей становилось лишь хуже: координация стремительно ухудшалась, она уже не могла ходить прямо, страдала от головокружений. Затем стало сдавать психическое здоровье.

Я сейчас рассказываю это и понимаю, что моя память работает как-то фрагментарно, будто из нее выпали целые куски. У меня сохранился дневник, где я описывала, как вернулась из школы, а на столе лежал нож со следами крови — мама опять хотела перерезать вены, но в последний момент испугалась. Она также пыталась утопиться, сбежать из дома, однажды среди ночи ушла из квартиры, так как ощутила агрессию по отношению к отцу – боялась нечаянно его убить. Это была уже не моя мама, а какая-то неизвестная женщина, которая могла впасть в истерику просто от того, что мясо для ужина режется тяжело.

Затем, когда мне исполнилось лет 16, мама стала лежачей. Конечно, все происходило постепенно: вот она просто спит большую часть дня, а теперь уже я переодеваю ей памперсы, ворочаю с боку на бок и кормлю протертым супом. Разумеется, я была не одна: мне помогали отец, брат, бабушка, тетка, потом и сиделка от местной соцслужбы. Но все равно было тяжело. Ухаживать за неподвижным человеком — тяжелейший труд: это почти сводит с ума. Настоящий день сурка: с утра встаешь, переодеваешь, протираешь влажной тряпкой, кормишь, идешь в школу, возвращаешься, опять переодеваешь, готовишь ужин на всю семью, опять кормишь, опять переодеваешь. В конце недели — стирка в дурацкой советской машине, где надо отжимать белье руками. До сих пор ненавижу домашние дела.

В 17 лет я сбежала в Минск — поступила в университет, приезжала домой раз в месяц-два. А через полгода, когда я стала совершеннолетней, мама умерла. Я тогда как раз была дома, утром отец зашел к нам с братом и сказал: «Всё. Отмучилась».

Это очень странное ощущение: с одной стороны, ты словно тупеешь и ничего не чувствуешь, а с другой — такая подленькая радость, что больше не нужно заботиться о человеке, который тебя даже не узнавал.

В последние месяцы мама с трудом говорила: «Ты та девочка, которая за мной смотрит». С тех пор я редко приезжаю домой, на могиле мамы бываю раз в год, а то и реже. Не чувствую ничего: будто у меня отрезало все эмоции. Когда знакомлюсь с новыми людьми, могу рассказать, что вот, у меня нет матери. Но я не чувствую того, что показывают в голливудских фильмах – когда герой плачет и спустя 10 лет после потери. Но странно осознавать, что с каждым годом я буду становиться старше, а она – нет. Не знаю, что было бы, если бы мама не умерла. Наверное, у нас установились бы напряженные отношения — мама была склонна к нездоровым эмоциям, не умела отпускать людей. Но, возможно, я была бы менее депрессивной и нервной. Хотя ее заболевание повлияло на меня меньше, чем на моего брата — мне кажется, он так никогда и не оправится и всегда будет чувствовать себя одиноко».

Ольга Белая, 24 года: «Я читала наши с ней переписки, смотрела фотографии, вспоминала и плакала»

«Через пару месяцев будет уже два года, как от рака умерла моя мама. Ей было 47 лет. Все началось с рака груди, который обычно не так страшен. Очень у многих женщин приходит в ремиссию, и они живут от пяти до десяти лет. В нашем случае ситуация оказалась не такая позитивная. К сожалению, из-за болезни больше остается не образ улыбающейся здоровой женщины со светлыми волосами и зелеными глазами, а образ человека, внешность которого исказила болезнь и препараты.

Когда я была в садике и в младших классах, конечно, маме приходилось много работать и не так много уделять мне внимания. Отец не жил с нами, хотя все равно всегда помогал и деньгами, и своим участием. Большая часть воспитания легла на бабушку, однако я никогда не чувствовала маминого безразличия. Несмотря ни на что, мама всегда меня поддерживала, даже в самых безумных идеях вроде поступления на сложную творческую архитектуру. Да и после того, как поступить не получилось.

Когда мне было лет 15, я впервые открыла для себя мир интернета, и очень большая часть моих друзей и знакомых оказалась именно оттуда. Поэтому я начала плохо учиться. Мама решила, что надо это как-то исправлять, и не придумала ничего лучше, чем забрать у подростка компьютер на целый год. А я подключила интернет к мобильному телефону и потратила около 300$, это были просто огромные деньги по тем временам. Наверное, это была моя самая большая ссора с ней, я долго обижалась, долго не понимала. Я очень горжусь, что в итоге мама поняла меня и была согласна, что запреты не лучший способ воспитания.

Подростком я не особо рассказывала о личном, мне казалось «ну кто ж меня поймет», однако последние годы наши отношения стали куда теплее. Я много рассказывала маме, спрашивала советов, иногда даже спорила с ней. Я очень довольна, что смогла объяснить ей много вопросов, в сути которых люди старшего поколения не хотят разбираться: это касается и политики, и общества.

Несмотря на то, что смерть мамы была совсем не внезапной и я готовилась к ней на протяжении трех лет, эта потеря очень сильно ударила по мне. Я читала наши с ней переписки, смотрела фотографии, вспоминала и плакала. Несколько месяцев не могла практически выйти из дома. Пришлось выбираться из депрессии – спасибо близким, которые были рядом.

Я очень надеюсь, что мама гордилась бы моими достижениями: в итоге я очень хорошо училась, и не только в Беларуси, нашла хорошую работу, выучила иностранные языки. Надеюсь, я стану лучшей версией своих родителей».

Анастасия Жилкевич, 26 лет: «Любовь это или безразличие – сейчас не могу сказать»

«Моей мамы нет в живых уже семь лет. Ее звали Ольга, она была невысокой хрупкой женщиной. Как я живу без мамы? Да так же, как и все. Научилась. Она не была идеальной мамой, не спрашивала, как у меня дела, и не ругала за плохие оценки. Мне в то время казалось, что это просто находка, но со временем я поняла, что это банальное безразличие. К слову сказать, она выпивала, и это ее погубило.

Было всякое, и плюсы, и минусы. Если говорить о том, на каком счету я была в семье, то не на лучшем. Все началось с того, что после меня через год родилась сестра. И мама почему-то решила оставить ее в роддоме. Подключилась бабушка и забрала малышку. С того момента я была изгоем в семье, потому что априори была в чем-то виновата, хотя я даже сейчас не понимаю, в чем. Все внимание доставалось младшей сестре. Повзрослев, сестра даже находила в этом выгоду. Мамы не было в нашей жизни, хоть она жила с нами, но просто как член семьи. А я всегда завидовала тем, кто мог просто подойти и рассказать что-то родителям без чувства стеснения.

Но я очень благодарна маме за то, что она научила меня быть сильной. Когда ее вызывали в школу по поводу моего курения, она защищала меня. Какую гордость в тот момент испытывала я! (смеется) Но дома мама говорила, мол, стой со мной, кури, если хочешь, но не прячься по углам. Она всегда была за меня горой. Любовь это или безразличие – сейчас не могу сказать, так как никогда не разговаривала с ней на личные темы. Может, и зря. Однозначно могу сказать, что она любила меня. Пусть по-своему, пусть неправильно в глазах других. Мне кажется, если задать вопрос людям, как вообще правильно любить, никто не ответит четко и внятно.

Все оборвалась внезапно, в этот день ко мне приехала сестра – моей дочери исполнилось три месяца. Сидели, разговаривали – и тут звонок. И мамы нет. Но даже спустя столько времени я чувствую ее, чувствую, как она меня поддерживает и как меня любит. Я верю, что именно она помогает мне в жизни делать самые важные решения. Она навсегда со мной, и я часто повторяю, как ее люблю».

Паша Тепло, 18 лет: «Она умерла за несколько недель до Дня матери»

«Моей матери не стало, когда мне было 14 лет. Это была среднего роста женщина, очень стройная и фантастически, на мой взгляд, красивая. Я точно не помню, кто она по образованию была, но это было связано с педагогикой. Отец запрещал ей работать, говорил, что у них, откуда он родом, женщины не работают.. А сам спаивал ее. Спаивал и бил. Она думала, что я трудный подросток, а мне просто не хотелось дома находиться и видеть постоянные сцены насилия. Тогда я осуждал ее, грубил. Часто дома не ночевал.

Но сейчас уже понимаю, что она была в созависимых отношениях и «любила» его.

У меня есть фотография матери, где она в светлом свитере с огромным воротом. Все говорят, что мы с ней очень похожи. Давно хочу сделать подобную фотографию.

Моя мать умерла, упав с лестницы. Впала в кому на неделю и умерла. Год я плакал каждый день, вспоминал, не мог отпустить. Так вышло, что она умерла незадолго до Дня Матери. В школе в этот день подходил к знакомым и спрашивал, поздравили ли они своих матерей. Было больно видеть удивленное лицо и вопрос, мол с чем поздравлять. Я тогда агрессировал на людей за то, что они не ценят того, что их матери живы.

Я вспоминаю о ней, слушаю ее любимые песни. Сейчас лента социальных сетей заполнена новостями и историями о домашнем насилии, а также напоминанием о Дне Матери. Эти обе темы для меня болезненные. Я считаю что она заслуживала лучшего, да и никто не заслуживает такого отношения, как относился отец к ней. Ей говорили, чтобы она бросала пить, чтобы уходила от отца. Но оказалось слишком поздно. Если бы я сейчас увидел ее, я бы ей сказал, что у меня все хорошо. Что у меня есть мечты, есть цели, есть любимый человек рядом. Думаю, она была бы рада за меня»