Тема самоубийств зря считается маргинальной и будто «это всё не про нас». Больше половины совершивших суицид детей оказываются из вполне благополучных семей. Статистика говорит, что нет никакой прямой связи между риском самоубийства и уровнем жизни человека. Суицидальная готовность развивается у легкоранимых, впечатлительных и обидчивых детей. При этом часто люди боятся обращаться за помощью – считают, что в этом их вина и что их неправильно воспитывали.

Самый опасный возраст – 14-18 лет, на него по статистике приходится пик суицида. Но даже детей младше 11 лет посещают такие мысли в минуты отчаяния или непонимания со стороны близких. В детстве суицидальное поведение, как правило, ситуативное: связано с желанием избежать стрессовых ситуаций, наказаний, грубости взрослого мира. Подросток пока не до конца осознает необратимость смерти, а в большинстве случаев он и не хочет умирать – надеется изменить свою жизнь, чтобы она не была такой «невыносимой».

Подростки, как правило, дают окружению знать о своих планах: осознанно или неосознанно просят помощи, говорят о смерти, бессмысленной жизни. Могут проговаривать фразы: «больше у вас проблем со мной не будет», «лучше бы мне и не рождаться», «лучше смерть, чем такая жизнь», «я устал от жизни», «хочу избавиться от всего и сразу», «мне незачем жить». Так проявляется терминальный синдром, когда человек как будто собрался уезжать. Ребенок может вести себя так, будто собирается в дальнюю дорогу: наводит порядок в своей комнате, дарит свои любимые вещи, раздает долги, проявляет неожиданную нежность к близким, мирится с врагами, просит прощения за давно забытые проступки. Окружающим может казаться, что это выход из чёрной полосы, хотя это как раз может быть сигналом о прогрессирующей депрессии, ощущении одиночества и безысходности, страхе наказания и попытке от всего этого избавиться.

История №1. «Думала, что боль – неотъемлемая часть взросления»

«Когда ты подросток, практически каждая проблема кажется ужасной. У меня никогда не было доверительных отношений с родителями, чаще я чувствовала себя ненужной им. И, наверное, все попытки убить себя были криком помощи.

Я не знаю, что служило спусковым крючком, но любая проблема приводила к мыслям о суициде. Будь то расставание с парнем, плохая оценка или полет на отдых, когда каждую минуту надеялась, что самолет вот-вот упадет. И это будет не моя вина.

Мои родители – верующие, сами водили меня в церковь, я училась в христианской школе. А значит сама мысль о самоубийстве – грех.

Я носила все черное, у меня не было друзей, потому что никто не мог меня понять. Я пыталась дружить, но сверстники бесили. У меня был старший брат, который брал меня к своим друзьям, и я чувствовала, что сверстники – тупые, с ними просто неинтересно общаться.

Когда мне было 14, умер дедушка. Тогда я начала изучать загробную жизнь, читала книги наподобие «Божественной комедии» Данте. Думаю, смерть – это просто переход от одной жизни к другой.

Я резала вены. Знала, как нужно резать, чтоб наверняка. В какой-то момент становилось страшно, я накладывала жгут и ждала. Родители ничего не видели: у них тогда родился ребенок и всё внимание было на него – ну, как это обычно бывает. Порезов на руках никто не замечал. Родители меня любят, не подумайте, просто депрессия – это как зависимость, ее отлично получается скрывать.

Школьный психолог по результатам какого-то теста сделала вывод, что у меня повышенная тревожность. Посоветовала родителям сводить меня к психологу. Мы пошли с мамой – она всю дорогу рассказывала, какие психологи шарлатаны и почему нам придется заплатить аж 50 рублей, чтобы ей сказали, что со мной все хорошо.

Врач в своем кабинете сидела в компьютере и задавала какие-то вопросы. Я действительно старалась честно рассказать свои мысли, надеялась получить помощь. Она сказала, что моя школа – не самый лучший вариант и, может, поискать другую – можно сменить круг общения можно, раз мне неинтересно со сверстниками. А потом она позвала в кабинет маму и рассказала ей всё, в чём я перед ней исповедовалась. Естественно, изначально она старалась меня разговорить и пообещала, что не расскажет никому.

Мама вышла из кабинета с огромными глазами. Ругала меня за такие мысли, звонила отцу – оба были в панике. После этого родители каждый день спрашивали, помог ли мне психолог. Да, конечно, один визит у той лицемерной женщины меня исцелил! Учитывая то, что я ей рассказывала о смерти.

Люди часто путают отчаяние и клиническую депрессию. Это разные вещи. Если никогда не задумывались всерьез о самоубийстве, то никогда не поймете человека, который это уже сделал. Или пытался сделать.

Родители старались мне помочь, но от каждой попытки их помощи становилось только хуже. Я не обвиняла ни маму, ни папу, но выглядело это так. Мне было неловко поговорить с ними напрямую, поэтому я описала все свои эмоции в дневнике и оставила его на видном месте, чтобы они прочитали. У них тогда было много своим проблем, и они попросту не замечали ничего вокруг.

Уже не помню всех тех проблем, от которых я страдала. В большей степени, наверное, давило одиночество. Человеку нужен человек, а у меня не было никого. Многих я бесила унынием и от меня попросту отворачивались. Одна подруга мне так и написала, что ей надоело мое вечно грустное настроение и разговоры о том, как все плохо. Больше мы не общались.

Всегда считала, что боль – неотъемлемая часть взросления. Если тяжело, то становлюсь взрослой. Ведь все взрослые несчастливые, серые, мутные.

Я стояла на крыше – мне казалось, была готова спрыгнуть. И каждый раз что-то останавливало. Ветер вроде так и подталкивал прыгнуть, но в душе что-то тормозило. И так было несколько раз, после чего я поняла, что слишком слаба для этого.

Я никогда не сидела без дела, постоянно изучала информацию, читала разные сайты по психологии. В тот момент был очень популярен сайт «Kill me, please», я была чуть ли не самым частым автором. Писала всё, что меня волнует – допустим, то, как друзья брата пытались залезть мне в трусы. И всё чаще собирала метку «пристрелить».

Мне казалось, что самый легкий способ закончить всё это – напиться таблеток. Я узнала, какие таблетки несовместимы, какая дозировка может привести к летальному исходу. И как не переборщить, чтобы тебя не вырвало заранее. Долго готовилась к этому дню, пыталась со всеми наладить контакт, учитывая, что мне уже было 17 и моя депрессия длилась больше трех лет. Мне хотелось, чтобы люди помнили меня такой, как раньше, до этого – милой жизнерадостной девушкой.

В тот день решила не идти в школу, подождала, когда все уйдут на работу, и выпила горсть таблеток. Чтобы было легче, легла подремать. После ничего не помню: есть отрывистые воспоминания, как папа бил, мама плакала, голова кружилась. Мне дали что-то выпить, я спала несколько суток. А потом мы перестали об этом говорить. В нашем доме эта тема до сих пор табу.

Родители отвели меня в детский диспансер – я не помню, как он называется. Там со мной занимался психиатр, психолог. Мне выписывали антидепрессанты, от которых не хотелось есть. Мне казалось, что самое лучшее на свете – это быть грустной и худой.

Раз в неделю я занималась с психологом. Изначально нужно было, чтобы я рассказывала, что произошло за неделю. Но я научилась делать так: говорил он, а я убивала время, например, узнала, что он бегает марафоны, какие проблемы у них с женой, сколько у него детей.

Через какое-то время я просто написала, что заболела, и больше мы не встречались. С учета меня сняли перед восемнадцатилетием. Проблем больше не было.

Со временем мне действительно стало легче, хотя я так и не нашла своего психолога. Возможно, через пару лет захочу пережить этот этап, и тогда займусь поиском врача. А пока мне хорошо, у меня есть друзья, работа, мы в нормальных отношениях с семьей. Не хочу думать, что все может быть плохо. Не думаю – нет проблем. А пока светлая полоса в жизни, радуюсь этому».

История №2. «Она не виновата, что сбила психа, который старался броситься под автомобиль»

«У меня был случай, о котором жалею до сих пор. Мы три года встречались с девушкой со школы. Это была первая любовь, все в этом роде. Потом я поступил в другой город, а это значит, что нормальные отношения переросли в отношения на расстоянии – встречи раз в неделю. А я собственник, не могу, чтобы что-то было не так, как хочу. Девушку, наоборот, устраивали редкие встречи.

Она постоянно колебалась: любит – не любит, хочет быть со мной – не хочет. Мы несколько раз расставались, а потом посреди ночи она могла написать: «Без тебя скучно, хочешь – приезжай!». Проводили чудесную ночь. Затем неделю у нас замечательные отношения, а потом снова: «Я тебя не люблю, зачем мы встречаемся?» – и все в таком духе. Прошло пару лет, а когда вспоминаю это, передергивает.

Я срывался на нее постоянно. И один раз мы поссорились на улице. Начал психовать, ненавидел её за то, что она мурыжит мне голову на протяжении стольких лет. Начал раздеваться на улице, а уже холодно – ноябрь. Кинул куртку, рюкзак, все те вещи, которые мы покупали вместе. И выбежал на дорогу, это было на проспекте. В то время меня часто посещали мысли о самоубийстве – хотел чего-нибудь сделать с собой, но было страшно. Так я начал бежать, пока меня не сбила машина.

Женщина за рулем оказалась самой порядочной и приятной девушкой, она тысячу раз извинялась, навещала в больнице. К ней у меня вообще не было вообще претензий – да она и не виновата, что сбила психа, который старался броситься под её автомобиль. Я не знаю, чем закончилось дело с ней – родители меня не просвещали.

Около недели я лежал в больнице, с психдиспансером не было никаких проблем, с девушкой тоже. Мы повстречались еще пару месяцев, после чего окончательно разошлись. Я не писал и не звонил ей каждые три часа, не рыдал ей в трубку. Знаю, что от парня такое звучит очень странно, но мне казалось, что это именно та девушка, с которой хотел быть всю жизнь.

Позже я завел новые отношения – пытался мстить ей, чтобы она думала, что я так счастлив без нее. Писал стихи, часто думал, что самоубийство – не выход, но мысли о нем такие едкие: если попадут в голову – едва избавишься. Я не считал, что пойти к психологу – это выход, тогда казалось, что в нашем обществе такое стыдно. Я ж «мужик» – сам справлюсь.

Справился через два года. О девушке вспоминаю редко, иногда это приятные чувства, иногда – не очень. А еще после того, как меня сбила машина, стал хромым. Это, конечно, не всегда, но с левым бедром по жизни будут проблемы».

История №3. «Это просьба помощи, крик: «Помоги мне!»

«Я хотела убить себя – безответная любовь. Хотя сейчас понимаю, что проблема была совсем не в парне, а в неуверенности в себе.

У меня был молодой человек, с которым мы начали встречаться на выпускном. А потом поступили в разные города. Мне казалось, что наши отношения идеальные: мы переписывались на парах, разговаривали после, я засыпала под его колыбельные. А потом увидела в сториз своей подруги, как она гуляет с моим парнем, через некоторое время – целуется. Мне казалось, что во всем виновата я, моя внешность, не такое отношение и неспособность дать ему то, что дала подруга.

Я нашла дома дедушкины лезвия еще с советских времен. Села на кровать и решила вскрыть вены. Не шла в ванну – была уверена, что в этом нет смысла и так делают только в фильмах. Кожа расходилась, кровь из вены шла фонтаном. Через время, когда стала терять сознание, я просто силой приложила майку к рукам и старалась остановить кровь – было поздно. Не помню, как дозвонилась сестре, а она уже всё поняла. Мы не вызывали скорую, даже родителям не рассказали, просто замяли все с сестрой. А она потом оплатила мне пару сеансов с психологом.

Я прогуливала универ – была апатия ко всему, меня бесила эта жизнь, одноклассники, которые могли радоваться жизни. Мама с папой говорили, что я страдаю ерундой. Но мне уже 22, а все равно, когда вспоминаю то время, передёргивает. Да, это моя ерунда – важная на то время ерунда. Человек просто так не пытается уйти – в любом случае это такая просьба помощи, крик: «Помоги мне!».

Антисуицидальный фактор – близкие и доверительнее отношения в семье. У меня такого не было. Подростковый возраст — самое ужасное и тяжелое время в становлении личности.  В этот неустойчивый период нужно ощущение дома, где можно отдышаться и расслабиться, насытиться энергией и любовью, в такой момент очень нужны родители, как бы ты их ни отвергал. Отношения тепла и привязанности – та поддержка, страховка, которая должна помочь удержаться на краю. И когда этого нет – тяжело вдвойне.

Со временем порезы зажили, а шрамы стараюсь скрывать и не особо о них треплюсь. Появились и другие отношения, которые длились два года. Порядочный парень, учится, подрабатывает, по-настоящему любит меня. Но что-то было не так, я много раз хотела уйти, но опять останавливала моя неуверенность – мол, меня больше никто так не полюбит и я останусь одинока.

Я поменяла несколько психологов: от бесплатных, университетского, до платных психологов и лайфкоучей. Поэтому знаю: чтобы найти хорошего специалиста, нужно пройти миллион попыток «так себе» профессионалов. Мы начали разбирать все из детства, ведь все наши проблемы оттуда. Остановились на 12-летнем возрасте и с того момента начали прорабатывать. Мне ставили эндогенную депрессию: это когда человек по жизни склонен к суицидальным мыслям. Но в итоге психолог мне помогла – я научилась принимать себя и любить, появилась уверенность, научилась думать о том, что спрятано во мне, а не во внешнем мире, и сейчас всё хорошо. Но мне грустно, когда окружающие говорят, что депрессия – результат безделья. Депрессия – это действительно страшно. И мне жаль, что в 21 веке это не все понимают. Я не стесняюсь говорить, когда мне плохо, грустно или хорошо. Делиться, сопереживать – важные качества взрослого человека».

В Минске экстренная психологическая помощь для детей, подростков и их родителей круглые сутки работает по телефону доверия +375-17-263-03-03.