Сергей, провинциальный город Беларуси: «Дембель дубинкой ударил мне по паху несколько раз. Поставили диагноз – варикоцеле»
23 мая 2012 года в пять часов утра я стоял рядом со зданием военкомата в своем маленьком городишке. Несколько дней назад мне исполнилось 20 лет. К восьми часам утра мы прибыли в Минский областной военкомат, где проходили дурные бега по этажам в трусах и носках. Там нас уже распределяли по воинских частям. Мне озвучили служить по первой группе годности в военной части 5448 (внутренние войска). Уходил служить вообще с радостью, я этого хотел.
В тот же день мы прибыли на военный учебный центр «Воловщина» – он принадлежит аппарату МВД и академии МВД. Около двух месяцев находился там. Мой род войск занимался обеспечением правопорядка города Минска. Нас обучали приемам рукопашного боя, приемам задержания, конвоирования, была даже «мозгочистка». В Учебке за нами следили сержанты – вечно матерящиеся нервные ребята. Также в этом центре нас учили шить, некоторых – стирать, мы там проходили идеологические занятия. В конспектах мы писали, как любить Беларусь, конспектировали уголовные и административные статьи, записывали также статьи по службе. Все это мы должны были выучить наизусть, иногда даже прилетало дубинкой, если плохо заучивал. А если вовсе не учил, настраивали коллектив против тебя.
Когда перебрались в Минск в саму часть, нам выдали милицейскую форму. Старший призыв рассказал нам, как правильно крутить человека, в каких местах ломать, как вести в ОПОП (опорных пункт охраны правопорядка), как заполнять рапорт о задержании. Мы часто выполняли работу участковых. Самым любимым развлечением старших было избиение бомжей, которых мы подбирали на улицах. Они их избивали до полусмерти, зная, что те никуда не пожалуются. Если же ты заступался за бомжа, автоматически становился изгоем для старших и объектом издевательств. Многие старшие были по возрасту даже младше меня на год. Аппарату МВД и военному аппарату, видимо, выгодно, когда служат люди без мозгов. В моем случае таким выдали форму, дубинку и отправили в город. Срочнику зарплату платить не нужно, он просто выполняет приказы и служит государству. А если не захочет выполнять какой-либо приказ – отправят на гаупвахту. Гаупвахта – это изолятор для военнослужащих с камерами-одиночками или общими. Условия там хуже, чем в тюрьме. Либо тебе угрожают тем, что отправят в тюрьму, приписав какие-либо «грешки».
Но самое худшее – могут довести морально так, что захочется спрыгнуть с высоты, повеситься, порезать вены или сбежать, сбежать, чтобы скрываться всю жизнь. Однажды, увидев, как один из дембелей избивает бомжа и говорит ему, что тот не человек, я не выдержал и крикнул ему, что если он не прекратит это делать, то сам отгребет. Дембель сказал, что меня ждет сладкая жизнь, что теперь я стану чмом. Следующие 16 месяцев стали для меня настоящим адом. Несмотря на то, что дембеля ушли в ноябре, они успели настроить против меня средний призыв и мой. С этого момента меня стали отправлять принудительно к психологу, лишали сна, стали лазить по моим вещам, читать мои письма. Один раз написал какую-то левую небылицу и услышал в курилке, как эту самую небылицу ефрейтор обсуждал с дембелями. Высказал ему недовольства и сказал, что если еще раз такое сделает, то поломаю ему руки. После этого меня еще больше возненавидели. Дембеля любили стучать офицерам и рассказывать, кто есть кто – до последней мелочи. Не все, конечно, это делали, в основном были крысами и шестерками сержанты. Они ломали психически, до этого инцидента никто физическую силу явно не проявлял. Были толчки, но не более того. Но тут, видимо, дембеля решили меня избить.
После службы мы ехали в грузовике в часть. Дембель дубинкой ударил мне по паху несколько раз. В тот вечер я мочился кровью. Через пару дней поднялась высокая температура и начались сильнейшие боли. Я рассказал своему отцу по телефону про этот случай – он поставил весь полк и роту на уши. Меня отправили в госпиталь, там же поставили диагноз – варикоцеле. В госпитале пролежал две недели. Когда вернулся в роту, меня гнобили и говорили, что таким образом я пытался откосить.
Дембеля и средний призыв вели себя с нами, как с зэками, – просто мне больше всех не повезло. Все ребята с моего призыва попали под дедовщину. Каждый из нас получал удары дубинками и электрошокером. Каждого из нас оскорбляли и опускали морально. Слава богу, до сексуального издевательства не доходило. Дембеля на патрулировании угрожали задержанным людям, требовали с них деньги, запугивая тем, что закроют их на 15 суток. Многие требовали с задержанных купить еды, сигарет, а некоторые у наркоманов отбирали наркотические вещества и продавали в части либо знакомым. Нам даже дали план – 5-6 задержанных за день. Если не выполняешь план – лишают увольнительного, привлекают к грязной работе (драить унитазы).
Я нашел выход – шел на кладбище и списывал ФИО и дату рождения с памятников умерших людей, выдавал их за задержанных, с которыми типа проводил проф-беседы.
Нам нужно было оформлять людей по статьям «мелкое хулиганство» и «распитие алкогольных напитков и нахождение в состоянии алкогольного опьянения в общественном месте». Каждый понедельник у нас должен быть выходной день, но у срочника его не было. В этот день мы шли на хоз. работы. Рядом с нашей частью строился ФОК, туда мы и ходили на работу каждый понедельник. Офицеры нам напрямую говорили, что мы это делаем для того, чтобы они могли отдохнуть там в сауне и позаниматься спортом. Опять же, если ты отказываешься, тебя прессуют дембеля.
Многие мои сослуживцы стали такими же ублюдками, какими были дембеля и офицеры. Они полностью повторяли то, чему недавно ужасались. Многие из них остались на контракте. Один из них сейчас сидит в тюрьме за превышение полномочий и угрозу оружием. Они с напарником запугали гражданское лицо, и человек написал заявление в прокуратуру.
Все полтора года для меня были адом, своего сына я никогда не отправлю в армию. Знаете, еще полгода после службы меня мучили кошмары, и я просыпался в холодном поту. Думал, что ухожу служить и защищать Родину, защищать гражданских людей, помогать им. А на деле пришлось защищать свои интересы и свою психику, чтобы не стать таким, как они.
Михаил, город Минск: «Тот самый знакомый, который ходил с гематомами на лице и перебитыми ногами, гоняет новобранцев»
Начну вообще с того, как я попал в армию, а именно в резерв. Когда узнал что есть такая форма службы, сразу же обратился в военкомат с просьбой попасть в резерв, так как у меня одна мать, и дедушка инвалид. К тому же, пока я был не годен, все мои одногодки уже отслужили, а тут вдруг какие-то статьи отменили – и я оказался весьма здоров и годен к службе.
Попал в Заслоново, это в Витебской области, недалеко от Лепеля. Первый сбор был около месяца, в декабре 2013-го года. Условия жуткие. Надо было много чего осваивать и успевать. Столовая не функционировала как следует, и мы ели из армейских котелков, которые постоянно таскали с собой. На входе стояла санитарка, которая разворачивала всю роту, если у кого-то котелок был грязноват. А чтобы вымыть его, нужно было тереть замерзшим песком, потому что холодной водой отмыть нереально. На этаже нас было около 110-ти резервистов и может 50-ти срочников. И на всех был один туалет с двумя кабинками. Так как первое время пищеварение всех подводило, очередь в туалет состояла минимум из 30-ти человек. Нюансов было много, но это всё не так страшно.
Со срочниками был только один конфликтный момент. В столовой один ярый дед прицепился к нашему парню со словами: «Ты - щенок! Не нюхал жизни солдатской, я таких в парашу опускал». Мы все были старше его по возрасту и предупредили, чтобы он был осторожнее со своим языком. Проходит пару дней, никто и трогать этого «деда» не собирался, если честно. И тут он сам со своим старшиной приходит и извиняется с конфетами, чуть ли не на коленях: «Ребята, простите. Я хочу просто отслужить и уйти на гражданку в свой срок». Просто ему сказали, что с нами служит племянник генерала, и это была правда. Исходя из этого, могу сказать, что эти «деды» ничего не стоят на самом деле и могут только бандой пинать свой молодняк. На мой взгляд, это просто одичавшие малолетки, которым дали минимальную власть. Таким ребятам не нужно идти выше, потому что верхушка вся в таких вот бывших «дедах».
К нам в часть, бывало, наведывался Равков. В те времена он еще не был министром. В эти дни нас пытались вытащить куда подальше в лес, но в одно утро мы не успели свалить. Мы тогда собственными глазами увидели, как он вызвал подполковника и дал ему команду: «Шагом!» При шаге надо немного нагибаться вперед. Офицер нагнулся, а Равков ему «Ты какого х*я нагнулся!? Мне что, тебя в очко е**ть?». Когда я увидел, что его поставили в министерство, был в шоке и не был удивлен одновременно.
Среди резервистов не было ни дедовщины, ни поборов. Среди срочников творился ад. Ребята ходили синими в прямом смысле этого слова. Среди них служил мой знакомый, который всегда просил спрятать у себя его передачку. Деды отбирали все: еду, мобильные телефоны, сигареты, деньги. Если «дедушка» сказал, что нужно достать сигарет или бутылочку водочки, то любыми способами должен достать, иначе тебе грозит моральное давление и физическая расправа. Чтобы взять свой же телефон, нужно было платить. Он часто одалживал деньги у меня, чтобы позвонить родителям и попросить еще денег. Офицеры не обращали внимания на явные гематомы у срочников. Такое чувство, что им было просто все равно.
Был случай, когда у парня срочника была попытка суицида. Он перерезал себе вены. Тогда поднялся скандал. Парня откачали, отправили в госпиталь, а потом в психушку. Списали все на слабость и суицид. На некоторое время дедовщина утихла, но потом снова возобновилась.
Один парень-срочник высказал недовольство и сопротивление, за это несколько дедов в туалете помочились ему на голову. Другому парню кинули камнем в лоб за то, что, по их мнению, он медленно к ним шел. Был случай, как по ошибке к нам, резервистам, завалились пьяные офицеры и начали драку. Утром просили прощение и дали всем покалеченным увал. Но подумать страшно, что они тогда делали со срочниками.
Многие срочники говорили нам, ребятам из резерва, что будут ломать систему, что никогда не опустятся до такого уровня. Но, приехав через год на сборы, я увидел своими собственными глазами, как мой тот самый знакомый гоняет новобранцев. Тот самый, который ходил с гематомами на лице, с перебитыми ногами, которому часто попадало между ног армейским ботинком. Который прятал у меня свой мобильный телефон и несколько раз даже плакал от всего, что происходит с ним. Когда поинтересовался у него, зачем он идет той же дорогой, он ответил, что когда его опускали, он терпел, поэтому пусть и ЭТИ (новобранцы) потерпят. Никто не спорит, что среди сослуживцев есть и слабаки, и маменькины сынки, и нытики. Но это не значит, что их стоит бить и опускать.
Дело о парне из Печей всколыхнуло всю Беларусь, не сомневаюсь, что это дело рук дедовщины. Потому что не всем дано пережить такое унижение, как армия. Когда читаю комментарии: «Да какая это армия, вот раньше служили столько, а сейчас у них там курорт»... Не курорт, а зона с бесплатной рабочей силой, где тебя не считают за человека, унижают каждый день. Где ты учишься драить унитазы, а не защищать родину. Безусловно, армия должна быть по собственному желанию. Я считаю, что служба в нашей армии – это позор! Сначала тебя опускают, а потом ты сам опускаешь. И в итоге гордишься этим. Нет уж, своего ребенка не отдам в этот зверинец.
Александр, город Минск: «Каждое утро мы раздевали молодежь донага на предмет нахождения синяков и ссадин»
Так получилось, что с дедовщиной я столкнулся, будучи офицером. И посмотрел на нее глазами начальства. Нас было четверо совсем молодых офицеров: от 22 до 25 лет. Дедовщина в части была. Дедовщиной я называю издевательство над молодыми солдатами со стороны старослужащих, не связанное с трудностями военной службы. Солдаты ходили с синяками, и с этим стоило как-то бороться.
В часть пришло молодое пополнение и уж как мы не опекали солдат: оставались по очереди ночевать в казарме, бегали по очереди с ними на зарядку – контролировать везде попросту невозможно. То у одного, то у другого молодого солдата появлялся фингал. Чаще всего синяки находили под одеждой. Каждое утро мы раздевали молодежь донага на предмет нахождения (и документирования!) синяков и ссадин. Новобранцы снимали даже трусы, потому что побои могли быть даже в районе полового органа, а следы от бляшек – на заднице. Планка лично у меня упала, когда я увидел своего подчиненного с выбитым передним зубом.
Дальше мы поняли, что нужно побеседовать с каждым солдатом отдельно. И добиться от него письменного рапорта с указанием, кто, как и когда над ним издевался. Добивались мы этого способом той же дедовщины. Криком, физическими расправами (все в пределах разумного), моральным давлением. Думаете это невозможно? Невозможно не подчиниться в этом случае 18-летнему мальчугану, который стоит в окружении четырёх 25-летних офицеров – разъяренных и орущих на него со всех четырёх сторон. Мы сделали все так, чтобы допрошенные не общались с теми, кому это только предстояло. У нас тогда было около 30-40 солдат, выбить показания нам не удалось только у одного, до сих пор помню его фамилию – Козырев.
В итоге мы имели роту из 40 жалких стукачей. Далее запугивали до предела старослужащих дисбатом и для пущей убедительности наиболее оголтелых отправляли в другую такую же роту.
С другой ротой мы договорились на обмен таких же мерзавцев, как эти. Когда наша молодежь стала уже «черпаками», перед приходом нового пополнения мы построили их и показали пачку их же рапортов. Тем самым напоминили, что они – стукачи и чмошники. И если мы, офицеры, заметим хоть какое-то давление на молодых солдат, зачитаем эти рапорта перед всей ротой. Но зачитывать рапорты не пришлось. Молодежь была принята дружелюбно, началась нормальная служба, учеба и боевые дежурства. После профилактических работ не было ни поборов, ни избиений, ни попыток суицида среди молодняка...
Мне не дает покоя ситуация с погибшим солдатом. Считаю, что виноваты командиры – без вариантов. В мое время профессия офицера была очень престижной. Конкурсы в военные вузы были бешеными. У нас в артиллерийское училище было, кажется, пять человек на место – не помню точно. И это только про экзамены. Затем предпринимались многоступенчатые и жестокие усилия для сокращения абитуры и юных первокурсников как вида. Физподготовка, психотбор, нас макали мордой в грязь и держали впроголодь и в чёрном теле – чтобы до присяги сами поуходили, кто слабее. Потом из отобранного материала лепили офицеров. Взамен мы получали приличную зарплату, уважение сограждан, относительную возможность попутешествовать по стране и за ее пределами.
А сейчас из кого готовят офицеров нашего славного беларуского войска? Из школяров-неудачников? Из мальчиков без выбора и фантазии, с посредственными знаниями, комплексом неполноценности и уязвленным самолюбием? Разве не так? Да зайдите на сайт Академии и посмотрите, какой конкурс на любой факультет! Всего лишь полтора человека на место! Это значит, что в поступлении откажут только откровенному дебилу. Или не так?
Дедовщину сеют те неудачники, которые в своей жизни никак не реализовались. Эти люди прекрасно понимают, что армия – это единственное место, где они могут показать свою власть.
Потому что, выйдя на гражданку, они вернутся к тому дерьму, в котором жили до армии. Вот и отрываются, а такие же офицеры закрывают на это глаза. Я считаю, что армия должна быть контрактной. Так называемые неуставные отношения будут до тех пор, пока в армии будут служить не добровольно, а по принуждению. Потому что большое количество людей, абсолютно разных по своим моральным и психическим показателям, по физической подготовке, оказываются фактически в запертом пространстве, где они находятся бок о бок 24 часа в сутки. Их ничего не объединяет, кроме того, что все они оказались здесь по чужой воле. Только профессиональная армия может положить конец дедовщине. А лично я буду делать все, чтобы мои сыновья не попали в нашу беларускую армию.