Примечание редакции: фармацевты, с которыми общался автор материала, говорят, что последний препарат с этим веществом на прошлой неделе изъяли из беларуских аптек. При этом фармацевты минских аптек признают, что до прошлой недели его отпускали без рецепта и любым клиентам с 16 лет, потому что он не значился в их базах как рецептурный. История героини этого материала рассказывает о явных нарушениях приема препарата как лекарственного средства. Но это не значит, что никто так не делает.

Семь лет на одном препарате

«Он пришел в мою жизнь, когда мне было 16 лет. Мне принес его попробовать бывший парень. Сказал, что это обезбаливающее – прикольная штука, которая доставляет удовольствие. Когда я его попробовала в первый раз, испытала сильную эйфорию. В голове было много мыслей вообще обо всем. Самых разных, интересных, их хотелось записывать. Еще он действует как энергетик: под ним постоянно хочется двигаться. Если не было сил или я сомневалась, волновалась что-то сделать или с кем-то встретиться, он мне помогал. Конечно, помогает далеко не одна таблетка. Тем более, спустя годы его эффект изменился. Тогда все в Минске говорили, что им нужно срочно закупаться, потому что вот-вот станут продавать только по рецепту. Но этого так и не произошло. 

Сначала были небольшие дозы, чтобы почувствовать что-то хорошее. Блистеры у меня могли лежать месяцами дома. Потом нужно было есть уже больше и чаще. На некоторое время я смогла оставить его, но через пару лет он снова вернулся в мою жизнь. К годам 18 я стала есть один раз в две недели – по выходным, на тусовках. Когда в моей жизни стали происходить плохие вещи: расставания, проблемы с учебой, плохой климат в семье – это была моя помощь. Он помогал мне справиться с этим сумасшедшим миром. Я никогда не боялась таблеток, поскольку выросла в семье людей, которые работали в фармацевтической компании. Таблеткам я доверяла больше, чем людям, потому что они всегда работают, причем работают быстро. Это был легкий и приятный способ, не приносящий ничего плохого в твою жизнь.

Но я начинала употреблять его все чаще, больше. Шли годы. Были соупотребители: со мной рядом было два человека, которые привели меня к постоянному употреблению, повышая мои дозы. Потом они уходили из моей жизни, но зависимость у меня не просто оставалась, а возрастала. Я никого в этом не виню, это моя ответственность. Виню только тех, кто должен был сделать его рецептурным. Бывали случаи, когда я в бешенстве разговаривала с фармацевтами, которые мне его продавали. Говорила им, что на него подсаживаются – это ненормально. Говорила, что он делает людей зависимыми, хотя в инструкции сказано, что от него не может быть зависимости. А они лишь пожимали плечами, дескать, кто хочет, тот сидит, а кто-то покупает и употребляет, как надо, – нет.

К 18 годам я ела где-то три раза в неделю по полному блистеру, а к 23-м – уже по десять штук в день. Я очень боялась тогда за свое здоровье, за печень, ходила по врачам. Они, конечно, ничего не находили. Но лекарство сильно влияет на мозги, и я чувствую это на себе. Клетки мозга отмирают. Я очень много забывала, даже абсолютно элементарные слова. Стала путаться в числах, во времени. Ты превращаешься в старую бабушку, такую растерянную с альцгеймером. И это очень пугает.

У меня были случаи полной амнезии. Как-то я собралась на вечеринку, съела около 10 штук. Вышла из дома с друзьями, которые хотели меня туда подвезти. А проснулась в своей квартире в семь часов утра от того, что платье резало мне шею. Это так страшно – ничего не помнить! Помнила лишь, что на вечеринку так и не попала. Тогда я очень сильно плакала, потому что это страшно. Очень хочется узнать, что было. Однажды я заснула в родительской квартире с включенной музыкой. Телефон звонил тысячу раз. Звонили в двери. Но я ничего не слышала, и моей сестре пришлось вызывать взломщика.

В 18-19 лет из-за серьезного непонимания в отношениях мне было очень больно. Я была на вечеринке под таблетками. И знаете, это отвратительно: я не могла ходить, но пыталась. Я падала, люди падали из-за меня, потому что мое тело шаталось волной от одной стены клуба к другой. В употреблении ты приходишь к наглости: говоришь то, чего не стоит говорить. На следующий день ты просыпаешься и думаешь: «Боже, зачем я это сказала?» Но самое главное, что препарат обманывает. Ты думаешь об одном, делаешь это, а следом просыпаешься и жалеешь, потому что на самом деле этого не хотел. Мозги думают совершенно иначе. Подрывается репутация, люди воспринимают тебя иначе. После того случая в клубе охранник сказал мне: «Еще один раз – и ни разу». К счастью, больше такого не было.

Однажды я осталась в офисе одна. У меня были ключи, чтобы закрыть его. Но я настолько тупила, что просто не поняла, как мне его закрыть. Я не понимала, где ключи, что с ними. Я вроде закрываю, но ничего не закрывается. Я звоню женатому коллеге в полночь, со мной говорит даже его жена. Рыдаю. Понимаю, что закрывала не теми ключами. Нахожу те, закрываю и тут до меня доходит: я закрыла ролет, который не могу поднять, а внутри забыла ключи от дома. Я ночевала на улице. Села на колени на Октябрьской площади перед Дворцом, ревела и пообещал себе, что такого больше никогда не повторится. Такое «больше никогда» было много раз. Это разбивает все, разбило мне жизнь к шести месяцам каждодневного употребления.

Я потеряла работу, потеряла себя, поскольку к концу перестала себя узнавать. Я совсем не хотела на реабилитацию, но сейчас об этом не жалею. Она была для меня последним шансом, до нее я пыталась лечиться и у двух психотерапевтов, и медикаментозно. Мне выписывали антидепрессанты, которые превращали меня в овоща и я могла только смотреть сериалы целыми днями. Но как только психиатр отменил один из двух препаратов – я вновь сорвалась. В итоге я решила лечь на реабилитацию – и это было круто. Кстати, тот психотерапевт сказал, что он немного знает про этот препарат, мол, это сейчас новое веяние. В Минске очень много людей, кто сидит на нем, просто они еще пока не дошли до того, чтобы лечиться.

Из последних шести месяцев до реабилитации я очень многого не помню, и мне обидно за это. Я очень рада, что со мной остались близкие. Когда я была на реабилитации, у очень многих не было уже никого. Им было очень страшно покидать стены больницы, возвращаться сюда и быть одинокими. Мне за многое стыдно перед своей семьей, но мы справляемся, как можем, после больницы.

Больше всего мне не нравится в этом веществе его легкодоступность. Можно купить в аптеке безрецептурно 24 часа в сутки. А в Минске много аптек – постоянно вижу эти зеленые кресты. И это дешево. В России его нет. Но в Минске много людей на нем сидят, и им это уже не нравится. Мы все время думали, что вот-вот будет рецепт. Этим летом я встретилась с человеком в аптеке, который тоже стоял в очереди за блистерами. В той аптеке его не оказалось и мы побежали в другую. Купили.
– В августе выпишут рецепт, – сказал он мне. 
– Ты рад этому?
– Я безумно этому рад. 

Я ждала августа, но, к сожалению, рецепта до сих пор нет».

Комментарий фармацевта

Артемий – фармацевт в минской аптеке, но из-за закрытости сферы здравоохранения в нашей стране и опыта увольнения из-за публичных комментариев, он согласился на комментарий анонимно: «Из подобных жестких препаратов без рецепта оставался только один. Кодеиносодержащие препараты у нас по рецепту. Ну, еще есть настойки: валокордин и всё, что содержит фенобарбитал. Кстати, на прошлой неделе его изъяли из всех аптек – нам даже письмо приходило. Причины не знаю, может, наконец-то что-то хотят изменить. Я слышал версию, что некоторые наркологи сами его назначают пациентам, которые сидят на тяжелом, чтобы пересадить с трамадола, потому что он без рецепта и его легко достать.

Насчет лекарственных средств, которые стоило бы перевести в категорию рецепта – это, однозначно, препараты с фенобарбиталом: валокордин и барбовал. Они вызывают сильную зависимость при употреблении сверхдоз. В той же Литве валокордин - по рецепту, литовцы тут закупаются пачками. Благо, кодеиновые препараты у нас по рецепту, потому что в Украине он продается без рецепта – и это ужас. Ведь это производное опиатов, и из него варят «крокодил» (он же дезоморфин) – кустарный наркотик, который относится к синтетическим опиатам. Если сравнивать с морфином, он быстрее вызывает стойкую зависимость: где-то после двух внутривенных инъекций. Причем психическая зависимость развивается быстрее физической. Уже после первой инъекции возникает сильное желание повторить пережитые ощущения. Ко всему прочему он дешевле в приготовлении, поэтому его начали использовать как альтернативу героину. В середине 2000-х в России на него был бум. Ну и «крокодилом» называется, потому что в месте инъекции возникают язвы, покрытые гнойной коркой – она напоминает кожу крокодила. По степени вреда здоровью «крокодил» в несколько раз превосходит героин. Именно поэтому его называют наркотиком самоубийц.

От чего зависит отпуск по рецепту или без? Есть постановление по отпуску препаратов без рецепта – безрецептурный перечень. Автоматически все, что туда не вошло, будет продаваться по рецепту. Там хватает юридических заморочек, и раз в пять лет специальная комиссия пересматривает перечень безрецептурных препаратов. Но в особых случаях могут внести поправки специальным письмом, например, если случится летальный исход на фоне побочных эффектов».