Свобода, равенство, контроль

KYKY: Интернет задумывался как свободное пространство, где люди могут свободно высказывать мнение и поддерживать друг друга. Каким был интернет на заре своего существования?

Наталья Конрадова: Тезис о том, что интернет изначально задумывался как пространство свободы, ложный, хотя и очень популярный. Это очень понятная концепция «золотого века». Например, то же говорили про девяностые: все было возможно, а потом – бац – и всё схлопнулось. Но все забывают, что вообще-то интернет — это детище военной индустрии. Это был засекреченный продукт, на который работали ученые, нанятые Министерством обороны США. Одним из поводов создания интернета была необходимость в устойчивой системе распределенного хранения информации на случай ядерного удара со стороны СССР. Пентагону не была интересна ни свобода слова, ни возможность для людей общаться друг с другом.

KYKY: То есть свобода в интернете была изначально иллюзией?

Н.К.: На самом деле, было время, когда интернет был относительно свободным пространством. Но это случилось гораздо позже – больше, чем через десять лет после запуска проекта. Технологии передачи данных рассекретили, сделали возможным коммерческий доступ к ним, и появились первые гражданские сети, которые можно назвать прото-соцсети. Когда еще не было гиперссылок и гипертекстового протокола, WEB, который мы сейчас и считаем интернетом. Была лишь возможность соединять компьютеры между собой, появились news-группы и форумы, которые выглядели скорее как электронная почта, чем как нынешний  интернет. Самая популярная из них была сеть USENET. Еще был прекрасный калифорнийский проект The WELL. Там собирались люди, которые обнаружили, что если у тебя есть компьютер (при этом ты скорее всего работаешь в университете), то тебе нужен всего навсего модем и доступ к телефонной сети, чтобы общаться с человеком из другого штата. Через некоторое время выяснилось, что можно общаться с человеком даже из другой страны. Это было абсолютное чудо!

Так получилось, что гражданские сообщества «отжали» эти технологии у военных и стали их использовать, чтобы обсуждать, в частности, совершенно оппозиционные по отношению к Пентагону вещи. Например, что нужно заканчивать холодную войну, что президент Рейган не такой уж прекрасный, что надо бороться с ядерной угрозой. И так как первое, да и второе поколения этих людей были технически грамотные, то у них были свои специфические интересы. Одна из тем, которая активно обсуждалась, — научная фантастика. Дальше последовало около 15 лет утопического представления об интернете, когда люди понимали, что они наконец-то получили возможность для идеальной коммуникации.

KYKY: А государство никак не контролировало этих университетских гениев? У них же был доступ к военной технологии.

Наталья Конрадова: Конечно, нет! В 80-е были закрытые военные группы, но они жили отдельной жизнью. А все остальные обсуждали всё, что хотели. Контроля не было не только потому что «Америка – страна свободы слова», просто они никому не были нужны. Количество людей, которые там сидели, не было статистически значимым – и они не были интересны государству.

KYKY: В какой момент свободы в интернете стало меньше?

Наталья Конрадова: До середины 90-х никакого внимания на интернет как пространство для общения не обращали. А все, что начало происходить дальше — это болезнь роста. Как только интернет вырос настолько, что в нем появилось статистически значимое количество людей, Америка, например, начала думать про экономические показатели. И в середине 90-х там был издан акт о том, что государство имеет право вмешиваться в бизнес, связанный с интернетом. А в ответ на этот акт появилась так называемая Декларация независимости киберпространства — культовый текст о том, что государство не имеет права лезть в наши свободы, потому что интернет был и останется пространством неограниченного всего.

Ровно то же самое произошло и в русскоязычном пространстве, только по другой линии. Поскольку российское государство отжимает деньги из других источников, в частности, из природных ресурсов, то интернет привлек его внимание как политический и идеологический потенциал. В этот момент государство сказало: «Стоп! Сейчас мы начнем вас контролировать! И всех перепишем». Так в России в 90-е появилась программа СОРМ-2 (система оперативно-розыскных мероприятий) — закон, по которому каждый провайдер обязан хранить данные о переписке юзеров на протяжении некоторого времени, чтобы спецслужбы могли посмотреть, о чем же люди переписываются.

KYKY: Это как закон Яровой?

Наталья Конрадова: Да, только закон Яровой существует в ситуации, когда интернет настолько вырос, что уже практически все его используют. Мне кажется, что все дальнейшие этапы сужения свободы — это про рост интернета: технологический и количественный.

KYKY: Когда происходят блокировки и жесткий контроль, сразу появляются VPN программы, например. О чем говорит это противостояние? Мне кажется, что это бесконечная игра в усиление контроля и побега от него.

Наталья Конрадова: Когда государство начинает вмешиваться и контролировать, в ответ возникает некое сопротивление. Да, это процесс с неограниченным горизонтом. С одной стороны, государство хочет больше контролировать интернет, хоть это и сложно из-за горизонтальных связей, из которых состоит интернет – это не же ведомственная система с начальниками и подчиненными. А общество, в свою очередь, уже не готово играть по правилам того государства, которое оно имеет.

Есть такой термин «вторая модерность». Он про то, что общество перестало делегировать определенные функции государству.

Теперь оно само хочет разбираться, например, вырабатывать какие-то правила этики. И начинается борьба. И совершенно не факт, что государство выиграет ее.

KYKY: Почему не факт? Ситуация в России сейчас говорит совершенно об обратном.

Наталья Конрадова: Когда речь идет о горизонтальной коммуникации, то у государства нет инструментов и ресурсов, чтобы эту коммуникацию менять и управлять ею. Всегда возникают новые способы общения в момент, когда обществу нужно это общение. Мне кажется, здесь общественные запросы первичны по отношению к технологии. Как только люди понимают, что им нужно место, где можно неконтролируемо общаться, возникает даркнет.

В нем, безусловно, есть свои проблемы. Там происходят некоторые преступления, которые нельзя контролировать, как и просто свободную коммуникацию. Мы знаем, что там есть трафик наркотиков, людей и так далее. С другой стороны, это инструмент, который позволяет общаться без какого-либо контроля. Это и есть цена свободы. Даркнет соответствует предельно либертарианскому представляю о свободе, которое было в 80-е и 90-е. Пользователи гражданских сообществ вполне могли получить какие-то расистские или антисемитские высказывания от тех, с кем они общались. Но они понимали: это плата за то, что они могут высказать что угодно.

Красная таблетка – свобода, синяя – безопасность

KYKY: Как менялась со временем цена свободы в интернете?

Наталья Конрадова: Где-то в 1993 году настал «вечный сентябрь» и элитарный криз. До этого года в американские сети заходили в основном студенты и сотрудники университетов. Каждый сентябрь приходила новая волна студентов и подключалась к интернету. В USENET случился некоторый кризис, потому что появлялось много людей, которые не знали правил виртуального сообщества. Их обучали, что можно делать, что нельзя. Они быстро интегрировались и становились частью сообщества. На следующий год все повторялось. А в 93-м американский провайдер America Online начал продавать доступ в интернет вместе с доступом в USENET. И туда хлынуло огромное количество чайников.

Появилась такая шутка, что поскольку никто не умеет себя правильно вести в интернете, то у нас теперь вечный сентябрь. В этот момент элита осознала, что она была привилегированным сообществом, а теперь появились те, кто тоже имеет право пользоваться интернетом и высказывать свое мнение. Ведь они заплатили за это право. А дальше ставки только росли.

KYKY: Что сейчас выбирают люди: свободу или безопасность? 

Наталья Конрадова: Сейчас общество склоняется к тому, что безопасность важнее свободы. Я вижу эту тенденцию, и, мне кажется, она более-менее объективна.

KYKY: А это не простая паника, как обычно бывает перед любыми изменениями?

Наталья Конрадова: Паника по поводу безопасности в интернете не выше, чем паника по поводу телеграфа в свое время. Но поскольку мы живем в информационном обществе, мы получаем гораздо больше информации о том, что происходит, знаем мнение гораздо большего количества человек, то нам кажется, что эта паника тотальна. Есть элемент новой паники, который происходит из болезни роста. Когда выяснилось, что в интернете можно всё, оказалось, что любой пользователь интернета может попасть в записи.

Когда я преподавала немецким студентам спецкурс по истории сетей как дигитальной утопии, мы обсуждали тему безопасности, которая впервые возникла в середине 90-х и потом стала нарастать. Меня поразило, что эти 20-летние европейцы были уверены, что никакая персональная информация не должна распространяться, что соцсети — зло, а первое, что мы должны делать, заходя в сеть, — думать, как будем обеспечивать безопасность наших данных.  Я не хочу обесценивать их данные, но я, будучи 45 лет и имея большое количество записей в интернете, не очень беспокоюсь по поводу своих данных. Эти люди беспокоятся, потому что эта тема в Германии превалирует над всеми остальными. У них есть еще и своя историческая травма на этот счет, которая связана с активной работой ШТАЗИ во времена ГДР. Но это беспокойство характерно для благополучных обществ. При этом они питаются мифами о том, что сейчас придет Цукерберг и сольет все твои данные. Эта идея лежит в основе их действий.

KYKY: Может ли Facebook из соцсети для друзей стать digital-КГБ?

Наталья Конрадова: В каком-то смысле он уже стал. В частности, скандал с Cambridge Analytics говорит об этом. После него Facebook сильно потерял доверие юзеров. В русскоязычном интернете это заметно в меньшей степени — все-таки это американское КГБ. Во-вторых, русскоязычная публика с информационной безопасностью меньше имеет дело. Так исторически сложилось.

Русскоязычной аудитории всегда важнее факт коммуникации, чем то, что их информация куда-то попадет, потому что она не очень верит, что эту информацию можно как-то использовать.

KYKY: Почему же не верит?

Наталья Конрадова: Возможно, на этот вопрос вообще нельзя ответить, а может, для ответа нужен большой исследовательский институт. Версий может быть много, но моя вот такая: русскоязычная публика традиционно не верит в ценность информации, для нее более ценны материальные вещи.

Есть даже исторический анекдот. Федор Шаляпин взял ямщика, а тот у него спрашивает: «Чем вы, барин, занимаетесь?» Федор Шаляпин говорит: «Пою». А ямщик ему отвечает: «Мы вообще-то все поем. А занимаетесь вы, барин, чем?» У нас все еще есть идея, что «все пишут в интернетах, а занимаемся мы-то чем?»

В Америке другая система, потому что интернет коммерциализировался ровно в тот момент, когда технологии были рассекречены. Это не значит, что там все было ради денег – там были огромные волонтерские движения, которые, в принципе, и разрабатывали эти сети. Но мысль о том, что слово, написанное в интернете, может принести деньги, никогда не подвергалась сомнению. К нам она пришла позже. И это был взрыв мозга у тех, кто в середине 90-х в свободное от работы время, например, занимался журналистикой в сети. Когда появился первый проект Cityline, который платил своим авторам, эта мысль стала реальностью.

Не надо бояться антиутопий

KYKY: Параллельно с уменьшением свободы в интернете, 19 стран за 2018 год улучшили свои показатели. Например, Армения после бархатной революции сменила статус интернета с частично свободного до свободного, потому что люди постили в соцсетях всё, что происходило на политической сцене. Получается однобокого авторитаризма, о котором многие кричат, нет?

Наталья Конрадова: Скорее происходит постоянное балансирование между попыткой властей контролировать и независимым социальным сопротивлением. Это динамический баланс: то один побеждает, то второй. Но пока никто не побеждает. Армянская ситуация в тренде в этом ключе. Но впервые это проявилось еще во время арабской весны, так называемой, Twitter-революции, когда люди стали использовать средства виртуальной коммуникации для своей политической деятельности. Сложно оценивать, хорошо это или плохо. С одной стороны, хорошо, потому что люди не хотят, чтобы государство контролировало их действия. С другой — это более опасная ситуация, потому что может происходить нечто, что принесет вред другим людям. Сюда же относится ситуация с протестами в Москве. Хотя последние новости очень пессимистичны. И мой тезис о том, что это динамическое равновесие, довольно сложно доказать на московской ситуации. Но мне кажется, что эта виртуальная активность еще как-то себя проявит.

KYKY: Так, может, ужесточение цензуры в интернете все же приближает нас к антиутопиям, которые мы видим в кино?

Наталья Конрадова: Мне кажется, нет. Хотя ставки на каждом витке растут. В 90-х речь шла о том, что кто-то будет собирать какие-то данные и хранить их. Хотя смешно предположить, что кому-то понадобится переписка двух лаборантов, обсуждающих фантастические книжки. А сегодня людей сажают, люди выходят на улицы, их бьют и снова сажают – есть негативная динамика. Но антиутопия, мне кажется, невозможна. Потому что она возможна тогда, когда общество к ней готово, или когда общество не готово к свободе. Сейчас у общества есть зачин сопротивляться. И это не три с половиной человека, а большое сообщество.