Я никогда не видел белорусских оппозиционеров в «естественной среде обитания». На митинге, например, или на пикете. Впрочем, мне довелось наблюдать белорусскую оппозицию в условиях подполья или, как принято говорить, «кухни». А это, если учесть особенности авторитарного режима, тоже вполне себе органичная протестная среда.
Помню, несколько лет назад в Питере я познакомился с ребятами, которые делали что-то вроде белорусского землячества. Человек восемь или десять, наверное. Моим коллегой по работе тогда был бывший журналист из Минска, который очень много рассказывал про белорусские реалии, и я как-то спонтанно всем этим увлекся. Начал ходить на собрания этого кружка. Который, как потом выяснилось, был частью культуры национально-сознательной интеллигенции. Собирались ребята в офисе профсоюзного центра. Приносили герб «Погоня» и ставили его на самое видное место. Один мальчик даже с красно-белым флагом ходил. Один раз пришел, до полусмерти напугав профсоюзника, который не сразу сообразил, что это такое. Неплохие ребята, на самом деле. Мыслящие, читающие. Но, как говорил в свое время Ленин, — «страшно далеки от народа».
Такой удаленности от народа я не видел давно. Примерно представляя себе, чем живет и о чем думает среднестатистический рабочий мужик, например, из Витебска, я видел не просто контраст, а контраст феерический. Ребята из кружка с красно-белым флагом ненавидели режим, ненавидели имперских москалей, переосмысляли историю с прицелом на Великое княжество Литовское, во всем винили Советский Союз, а один парень даже считал нужным призвать к коллективной ответственности всех русских поголовно. За ущемление свободы слова и чиновников у власти, конечно же. Второй пытался писать в интернете по-белорусски латиницей. Это один из дореволюционных видов белорусского письма, как я выяснил позже. О чем думают простые люди, какую они получают зарплату, где учатся, как лечатся — эти вопросы возникали перед мысленным взором оппозиционеров не так и часто. Если возникали вообще.
Другой белорусский оппозиционер, которого я знал очень хорошо, был полной противоположностью этой культуры. Я говорю о Николае Дедке, политическом заключенном. Мы звали его Миколой. Микола был анархистом. «Корневым» анархистом, по Петру Кропоткину и Нестору Ивановичу Махно. Жил в Минске, куда приехал из Гомельской области, учился в юридическом колледже. Занимался тайским боксом и вел здоровый образ жизни. Время от времени Микола приезжал в Петербург, привозил самогон и сало. Мы прогуливались по Невскому и обсуждали политическую жизнь в Беларуси. Микола усиленно ругал белорусских оппозиционеров за «буржуазность» и «гламурность» и говорил, что революцию совершат ребята из рабочих окраин.
К слову сказать, Микола тоже не любил российский империализм и барский менталитет «москалей».
Видимо, политическая жизнь в бывших советских республиках по определению связана с по крайней мере некоторым осознанием своей национальной особости. Я как россиянин считаю, что это нормально. Сталинизм и нынешняя путинская система действительно несут значительный заряд чисто империалистических комплексов. Есть пухнущая от роскоши метрополия, а есть «глубинка». И если ты родился в этой самой «глубинке» и в ней живешь, то тебе не повезло. Это пережиток даже не сталинщины, а эпохи крепостного права. Так не должно быть.
Другой вопрос — в какой контекст встроен национально-освободительный дискурс. Стоит ли за ним, предположим, расизм. Или во всем пеняют на «совок», не смотря на то, что тот почил в бозе уже 25 лет. Патриотизм Миколы был социальным патриотизмом. С ярко выраженными следами «трасянки» он говорил о том, что надо построить общество равных и разных, «республику вольных советов», где не будет однопартийной диктатуры, бюрократии и олигархов. Вместе с другими ребятами-анархистами они расклеивали листовки о повышении цен, снижении уровня реальной зарплаты, инфляции. Микола тоже был непростым парнем. Но он жил со своим народом. Дышал вместе с ним.
За Миколой пришли после того, как он сделал запись в ЖЖ о том, как анархисты забросали коктейлями Молотова административное здание. Ему дали пять лет. Он просто сделал запись в блоге. Я точно знаю, что он невиновен. Он бы мне похвастался.
Люди вроде Миколы олицетворяют для меня другое лицо белорусской оппозиции. Социальное лицо, если угодно — человеческое. Это просто лицо студента или пенсионера. Я точно знаю, что оно есть. И когда говорят, что система держится на бюджетниках и основной массе простых людей, я уверен, что это вранье. У белорусского народа — именно у народа, а не у мажоров или тусовщиков — есть своя оппозиция. Просто ей очень, очень тяжело, и она находится на стадии поиска. Поиска языка, поиска путей работы. Найдет она их или нет? Трудно пока судить. В отличие от России или тем более Украины Беларусь только встает на витиеватый путь политизации.