«В мире нет нигде таких старушек в косынках!» — восторгалась феноменом славянской бабули русская писательница Ирина Денежкина, но совершенно забывала упомянуть о том, что наши женщины предпенсионного возраста ничуть не меньшая туземная экзотика на фоне иных континентально-европейских матрон.
В среднестатистическом смысле белорусская woman, преодолевшая сорокапятилетний рубеж и еще не дотянувшая до «заслуженного отдыха», представляет собой отдельный демографический и социальный тип. Если отбросить гендерную политкорректность и ложные либеральные предрассудки, то нельзя не признать вопиющую бесправность, зависимость и униженность тех, кого принято именовать омерзительным термином «бабка-ягодка-опять».
Жизненный опыт бальзаковской женщины по-белорусски, ее предварительный итог судьбы — это трагедия, в которой соединились сюжетные линии рабыни Изауры, госпожи Бовари и матери семейства Елтышевых.
Самая главная трагедия женщины «за…» — ее муж, давно не любимый и давно не желанный микрорайонный хлыщ Витька или Мишка. Да, когда-то он был молод и пригож, имел солдатскую выправку, носил офицерские усы, выкидывал гусарские, чуть пьяноватые коленца к вящему восторгу прекрасных комсомолок, но годы минули, и теперь он — очередная стомиллионная алкогольная реинкарнация Венечки Ерофеева (лишенная, кстати сказать, всех Венечкиных этиловых озарений) с грязным веником нечесаных волос, назойливым табачным кашлем и обреченными глазами расплющенной камбалы.
Время, конечно, обошлось ничуть не деликатнее и с ней, Людмилой или Татьяной. Достояния молодости — лианы русых волос, спортивная фигура имени общества ДОСААФ, безмятежная улыбка актрисы Селезневой — остались на старых советских фотокарточках. В новый век она въехала с грузным телом тумбочки на колесиках, с увесистыми пальцами-сардельками и ножками-колбасками, с импрессионистским макияжем на лице и вздыбленным кустом пергидрольных волос, отсылающим к великой эпохе Алексея Глызина и Дитера Болена.
Ежедневно торопясь на работу с окладом два-с-половиной-миллиона, она наряжает себя как новогоднюю елку гирляндами «золотых» колец, бус, сережек, чтобы услышать от коллег страшно необходимый комплимент о своей неувядающей красоте, в которую она давно уже не верит. «Гирлянды» призваны скрыть другую правду ее существования — горечь повышенного сахара, тонкости артроза, гипертонический прыг-скок с обязательными порциями каптоприла и эгилока и многое другое, о чем обычно профессионалы пишут неразборчивым почерком в замусоленных историях болезни.
Ежедневно возвращаясь домой с работы, она тащит, не взирая на гипертонический прыг-скок и каптоприл, две огромные еврооптовские сумки, груженные крупами, мясом, «савушкиным продуктом», героически тащит, чтобы досыта накормить своего ответственного квартиросъемщика, свою вялую диванную недотыкомку Витьку или Мишку.
Ежедневно она пытается абстрагироваться — развлекает себя ироничными покетбуками Донцовой, саркастичными гузеевскими эскападами в «Давай поженимся», часовыми бенефисами Майданова и Михайлова на «Шансон-ТВ». Белорусская женщина вяжет носки и свитера, пачками разгадывает сканворды и решает судоку, делает бесконечные перестановки мебели в квартире, самостоятельно меняет смесители, кормит дворовых котов, холерически корячится на бесплодных шести сотках дачного участка, настойчиво дирижирует личной жизнью своих детей — словом, делает все, чтобы забыть о себе, о своей бесцветной личной жизни.
Кадр из фильма Ингмара Бергмана 'Осенняя соната'
Ее намеки на адюльтер — словесные заигрывания с женатыми мужчинами в общественных местах, в очередях банков, магазинов и поликлиник — печальны и гибельны, как окончания самых мрачных чеховских рассказов. О счастливом финале «дамы с собачкой» она может только грезить. Единственное счастье, которое способно на нее свалиться, — условный нервический тип Бузыкин из «Осеннего марафона», который не может решиться на подлинные серьезные отношения. Белорусская женщина обречена страдать. Впрочем, она готова найти возвышенный смысл в этом экзистенциальном служении боли и абсурду. Ее истории-нарративы об усугубляющихся болезнях, о непутевом муже, о несложившейся love с летчиком-красавцем в пору юности будут еще долго кормить своих благодарных слушателей. Внимая сюжетам этих историй, девочки и девушки будут уверять себя, что их роман сложится иначе — карнавально, весело, счастливо, как окончания самых светлых фильмов серба Кустурицы.
Но единственным правым окажется потрепанный Витька или Мишка. Ему очень повезло с белорусской женщиной. Без нее — он ноль. И поэтому он никогда ее не предаст. Даже если она выродится в нелепую старушку со смешной косынкой, о которой так восторженно говорила русская писательница Ирина Денежкина.