Сегодня, 29 октября — День памяти жертв политических репрессий. Разумеется, день неофициальный. Несмотря на это, из года в год он символично отмечается, проходит брифинг и объезд мест захоронений жертв репрессий в Минске: Кальвария, Лошица, Тростенец, Парк Челюскинцев и Куропаты. В Куропатах зачитывается список на 5772 фамилии — расстрелянные в Минске из официальной базы реабилитации.
Точных цифр относительно репрессий 1917–1953 годов у нас нет. Как правило, у историка есть предположительная цифра, гипотеза, и есть официальная статистика, с которой гипотеза чаще всего не совпадает. Попытка собрать официальную статистику по Беларуси была предпринята после указа Горбачёва 89-го года, когда «тройки», «двойки» и особые совещания были признаны незаконными органами, а их решения признали не имеющими юридической силы. Начался процесс так называемой третьей волны реабилитации: все осужденные внесудебными органами, в том числе по «знаменитой» статье 67 УК БССР «Антисоветская агитация и пропаганда», были признаны привлеченными к ответственности без основания. Не подлежали реабилитации только люди, которые сотрудничали с фашистскими захватчиками в период оккупации или имели причастие к репрессиям, работали в карательных органах.
По данным, которые поступали из КГБ, Верховного суда, Военного трибунала в Комитете по архивам и делопроизводству начала создаваться база. По примерным подсчётам, в Беларуси реабилитировано порядка 150–160 тысяч человек. Это не цифра реальных репрессий, это только число людей, на которых имеются архивно-следственные дела, а дела есть далеко не на всех. Вот самый простой пример: во время следствия в Куропатах обнаружили вещественное доказательство — портмоне, в котором отыскалась квитанция из Гродненской тюрьмы об изъятии при аресте небольшой суммы денег. Там значились имена и фамилии: Мойше Крамер и Мордехай Шулескес. Следователь Военной прокуратуры сделал запрос в КГБ, и оттуда ответили: «Делами на данных лиц не располагаем». Отыскались всего две фамилии — и то на них нет дел! Поэтому 150–160 тысяч — цифра минимальная.
Почему историкам закрывают доступ в архив КГБ
Специальный отдел Комитета по архивам и делопроизводству, который возглавлял Владимир Адамушко, в начале 90-х сводил все эти сведения, и впервые была названа примерная цифра: в Беларуси по официальным данным в период с 1917 по 1953 год было репрессировано около 600 тысяч человек. Из них 250 тысяч осуждены по линии судебных и внесудебных органов, остальные — в административном порядке, то есть были отправлены в ссылку или высылку. Мы условно принимаем эту цифру за официальную, поскольку она была озвучена официальным чиновником, и никакие инстанции этой информации не возразили. Это число, которое было обнародовано в 1993 году, до сих пор не корректировалось, хотя исследования архивов продолжались. Беларусь — единственная страна из всех бывших союзных республик, в которой не озвучена официальная цифра даже тех репрессий, данные по которым имеются в КГБ. Доступ к архиву КГБ в 90-е имели порядка 8–9 историков. Что значит доступ в архив КГБ? Перед тем, как историка допустят к архиву, он должен поставить конкретный вопрос, например: «Хочу ознакомиться с архивно-следственным делом такого-то». КГБ сначала просматривает, есть ли в архиве нужное дело и можно ли его выдавать. Если документ найден, его приносят в соответствующий кабинет, и исследователь может полистать его в присутствии сотрудников КГБ. Историк открывает это дело, начинает листать — а на целом ряде страниц надеты конверты.
Это информация, которую он «не должен» читать: агентурные сведения, доносы и так далее. Остаются минимальные данные: родился там-то, арестован был тогда-то, репрессирован тогда-то.
Сегодня доступ к архиву КГБ закрыт даже в такой форме. В ответ на запрос КГБ может дать разве что коротенькую справочку, в исключительных случаях — избранный материал из какого-то дела. Мало того, при публикации даже столь ограниченной информации исследователь должен представить материал для визирования, то есть пройти цензуру. Все материалы, связанные с бывшими сотрудниками НКВД, причастными к допросам, следствиям, расстрелам, исключены из пользования. Все директивные документы, на основании которых осуществлялись репрессии, до сих пор полностью засекречены. Так что никакой объективной оценки, даже по тем документам, которые имеются в КГБ, дать невозможно.
Возникает довольно парадоксальная ситуация: мы вынуждены пользоваться косвенными источниками информации, свидетельскими показаниями — тем, что сейчас модно называть «устной историей». А «устная история» не признаётся никакими государственными структурами: «Это всё кто-то выдумал, что расстреливали в Тростенце и в Куропатах, где у вас документы?» А ведь преступники стараются после себя документы не оставлять.
По моим подсчётам, в советское время было пять крупномасштабных чисток делопроизводства. Пришёл к власти Хрущёв — вычищали всё, что связано с его окружением и его причастности к репрессиям. Приходил очередной — опять начиналась чистка. Получилось, что в результате этих крупномасштабных чисток, исходя из заявлений КГБ, у нас нет ни карт, ни сведений по местам расстрелов, ни поимённых списков, кто и где расстрелян. Фактически у нас отсутствует вся информация по факту совершения этих преступлений.
Вполне возможно, что в результате этих пяти чисток документы действительно могли не уцелеть, но может быть и так, что заявления КГБ голословны. Характерный пример — проблема белорусского «катынского списка», белорусской части списка расстрелянных польских граждан в СССР. И КГБ, и тот же Адамушко, который сейчас возглавляет Департамент по архивам и делопроизводству, заявляют, что белорусского «катынского списка» нет и быть не может. Россия и Украина обнародовали свои списки, а мы, как всегда, исключение. А ведь делопроизводство во всех советских республиках в то время было единообразным, по указаниям из Москвы. Находится этот список в наших архивах, в ФСБ России или был уничтожен — это другой вопрос, но что он существовал — это однозначно.
Сколько человек было подвергнуто репрессиям в БССР
Сегодня любой исследователь вправе доказывать свои гипотезы на любой дополнительной информации, сопоставлять, анализировать факты и называть цифры. По моим подсчётам, в Беларуси было подвергнуто репрессиям в общей сложности 1 миллион 400 тысяч — 1 миллион 500 тысяч человек — как в судебном-внесудебном, так и административном порядке.
Та же книга Адамушко сообщает, что за годы репрессий в Беларуси было расстреляно не более 35 тысяч человек. Цифра более чем сомнительная, потому что в одних лишь Куропатах 500 могильных впадин, и следствие показало, что там покоится прах не менее 30 тысяч человек. Опять же, это минимальная цифра; кто-то говорит о 100 тысячах, кто-то и о 250 тысячах — диапазон очень большой. Так что получается, все расстрелянные в Беларуси лежат в Куропатах? А ведь в одном Минске, кроме Куропат, не менее восьми мест захоронений жертв расстрелов — и это те, которые чисто теоретически установлены. Только теоретически, но не документально, документально ведь и Куропаты не подтверждены. КГБ не выдал ни одного документа, ни одной карты, ничего.
А вот карта захоронений по Беларуси. 48 населённых пунктов, более 100 мест массовых расстрелов. Опять возникает вопрос: так как с 30 тысячами быть? Реальная цифра в разы больше. Я считал по всем ориентировочным источникам, которые можно было отыскать, и у меня количество не совпадает примерно в девять раз. Нарком НКВД Молчанов на допросе сказал, и это зафиксировано документально: «Мой предшественник Борис Берман, который возглавлял НКВД Беларуси в 1937 — начале 1938 года, расстрелял 80 тысяч человек». Так это ведь только 37-38-й годы, и только по Минску, а не по Беларуси! Откуда брались 30 тысяч — непонятно.
Даже если мы будем придерживаться минимума, то 35 тысяч — это огромная цифра. А учитывая, что 95% этих людей убиты без вины, количество не имеет значения. И, к сожалению, со стороны властных структур в последние 20 лет не сделано ничего, что могло хотя бы немного прояснить ситуацию или предоставить возможность заниматься тематикой тем, кто готов это делать.
Сколько раз я предлагал услуги! Я готов заниматься этим на общественных началах, не надо никакого финансирования. Тем более, я единственный дипломированный исследователь в Беларуси: в 1992 году в Томске защитил диссертацию «Массовые репрессии в СССР в 30-е годы. Реабилитация жертв террора». За 20 лет в Беларуси ни одной диссертации на эту тему не защищено. Ни в одной диссертации главы даже нет таких тематик. Но нет, все мои предложения были отвергнуты. Мало того, меня ещё приглашали в КГБ, спрашивали: «А почему вы говорите, что столько мест захоронений?..» А я отвечаю: «Вы что, не знаете?» Якобы нет документов — но сведения никто не опровергает уже 15 лет. Вместо того, чтобы оказать помощь, тебе ещё и барьеры создают, говорят: «Это не надо изучать, не надо говорить, наши люди не должны это знать». А для меня как учёного это гражданская позиция. Пусть документально ничего не подтверждено, но в то же время события имели место, и изучать эти события, говорить о них надо, независимо от того, есть ли в архиве КГБ документ с печатью о том, что в таком-то месте кого-то расстреляли.
В Германии вышла книжка «Места памяти жертв коммунизма в Беларуси», я тоже принимал участие в её создании. В книге описаны все места в стране, где установлены хоть какие-то памятные знаки, есть фотографии. В Минске знаки памяти жертвам расстрелов установлены в Куропатах, в Лошице и в Парке Челюскинцев. Был в Тростенце, но его демонтировали. В Кальварии никаких знаков нету, в Тиволях, Масюковщине, Дроздах тоже нету, да и все места на карте — ориентировочные, более-менее ясную картину мы имеем только по Куропатам, поскольку там проводилась эксгумация.
До войны расстреливали НКВД, а в период оккупации — расстреливали нацисты
Второе по масштабам захоронений после Куропат — урочище Благовщина в Тростенце. Там, где насыпана городская свалка, — это, наверное, своеобразный памятник от власти предвоенным расстрелам. Там же, в Благовщине, буквально в 50 метрах от этой свалки, находятся тридцать четыре рва-могилы, на которых производились расстрелы в период нацистской оккупации. Это характерная черта, существует целый ряд совместных захоронений: до войны расстреливали НКВД, а в период оккупации — расстреливали нацисты.
Это касается и Парка Челюскинцев, и урочища Благовщина в районе деревень Малый и Большой Тростенец, бывшего лагеря смерти Тростенец, и Масюковщины, где во время войны был лагерь военнопленных, в котором погибло более 80 тысяч людей. Это касается и Дроздов, там в июле—августе 1941 был первый концентрационный лагерь. Захоронения в этих точках находятся рядом, или одни захоронения даже перекрывают другие.
По Благовщине сейчас возникла большая проблема. 8 июня была произведена закладка капсулы, причём на уровне главы государства, началось строительство нового мемориала в урочище Благовщина в память о лагере смерти «Тростенец». В Благовщину во время Второй мировой из стран Западной Европы было депортировано более 30 тысяч евреев. Там уничтожены и евреи минского гетто, и депортированные евреи, и партизаны, подпольщики, военнопленные, жители города — это захоронение, в котором находятся все.
Немцы, чтобы покаяться за совершённое предшественниками, решили собрать деньги для создания мемориала — собрали, по последним сведениям, уже почти миллион евро. Но мемориал почему-то должен находиться на том самом месте, где производились предвоенные советские расстрелы. Возник вопрос, как быть — но у нас вопрос всегда решается просто. «Никаких других расстрелов там не было», — заявляет КГБ.
Есть свидетельские показания, по которым в этом же районе были расстреляны порядка 1,5–2 тысячи заключённых минских тюрем, которых «эвакуировали» перед приходом немцев в Минск, в ночь с 23 на 24 июня. Но документов нет, а нет документов — нет вопросов. Вместо того, чтобы увековечить память и жертв сталинизма, и жертв нацизма, учесть это хотя бы при композиции проекта, получаем от КГБ формулировку «не располагаем сведениями о расстрелах советских граждан». Конечно, в Благовщине не хотят делать мемориал жертвам репрессий, потому что это привлечёт внимание общественности, начнут задавать вопросы. Поэтому сейчас памятник, который будет называться «Врата Памяти», предполагается открыть в мае следующего года к 70-летию победы.
Эксгумации сейчас тоже невозможны
В 2010 году, перед президентскими выборами, на пресс-конференции журналист польского радио задал вопрос, как обстоят дела с белорусским «катынским списком», на что глава государства ответил: «Я дам поручение председателю КГБ, мы этот вопрос изучим». Проходит год, на очередной пресс-конференции задают тот же вопрос, и президент говорит: «Мы этот вопрос изучили. В Беларуси в годы репрессий не был убит ни один поляк, лагерей не было, всех отправляли транзитом куда-то в Россию, в Украину. Мы чистая республика». При том что согласно официальной базе 25% расстрелянных в Минске — поляки по документам! На третьей пресс-конференции польская сторона предложила профинансировать участие в проведении эксгумации в тех же Куропатах. На что был ответ: «Давайте деньги, мы сами проведём и вам сообщим. Без участия польской стороны». Вот все ответы на вопрос, как провести эксгумацию. Согласно нашему законодательству любые работы, связанные с эксгумацией, не может проводить ни одна общественная структура. Фактически у нас есть только одна структура, которая может проводить раскопки и эксгумации — 52-й специализированный поисковой батальон Министерства обороны, который подчинён Управлению по увековечению памяти защитников Отечества и жертв войн. Но этому батальону не вменено в обязанности проводить эксгумацию захоронений так называемых «врагов народа». Батальон проводил эксгумацию в районе Тростенца в начале 2000-х, но как только речь шла о том, что в этом районе есть не только жертвы нацистов, они тут же покинули место.
Для ликвидации места предвоенных расстрелов в Тростенце в 1956-м насыпали свалку
Как установили места расстрелов в Украине? Исследователи изучили документы из Национального архива по выделению земельных участков в пользование НКВД. Та же Быковня, одно из крупнейших мест захоронений жертв сталинских репрессий, обнаружена была именно по выделению участков. Все места захоронения так называемых «Катынских расстрелов» — Катынь, Медное, Харьков — находятся в районах дач НКВД. Почему так? Потому что в том районе и охрана, и меньше посторонних. У нас остаётся именно этот путь установления мест расстрелов. Журналист Пауль Коль отыскал в немецком архиве карту, где район Тростенца указан как выделенный для пользования НКВД. Я почти убеждён, хотя документально подтверждений этому нет и не будет, что основную часть офицеров Польской армии в 1940 году расстреляли именно в Благовщине. В 1954 году принимается постановление об увековечении памяти, эта территория объявляется мемориальной, а в 1956 году здесь вдруг организовывается самая большая городская свалка. То есть это маскирующий объект. Никто не отвечает на вопрос, как свалка могла быть создана на территории лагеря смерти, святого для белорусского народа места. Никто ведь не даст бумагу, что в связи с проведением операции по ликвидации мест предвоенных расстрелов было решено насыпать свалку в таком-то и таком-то месте! Делалось это наверняка по устным указаниям.
Тема сталинских репрессий ушла из наших государственных СМИ лет 15 назад, и из негосударственных тоже потихоньку уходит. Когда я спрашиваю, почему не публикуют материалы, мне отвечают: «Тема уже не модная». Это пиджак может быть модным — да и тот повисел в шкафу, через 10 лет мода вернулась, ты его достаёшь и можешь носить. В период перестройки и в начале 90-х годов мода на эту тематику действительно была, слово «мода» тут можно применить. Был всплеск информации по этой теме, десятки, сотни публикаций во всех центральных газетах, в том числе «СБ». Почему сейчас эта тематика уходит, понятно: коль чинятся препятствия, то остаётся мало желающих что-то делать.