Скульптор Александр Дранец рассказал, что созданная им скульптура носит жанровый характер, при работе над ней использовались атрибуты, которые сейчас находятся в Музее МВД, а схожесть с полицейским царской России объяснил следующим образом: «3 марта 1917 года был упразднен институт городовых, 4 марта – образована беларуская милиция. Если обращаться к истории, первая ступенька в становлении движения беларуской милиции – это деятельность городовых, которые являются прообразом современного беларуского милиционера».

Примечательно, что погоны у стража порядка разные. Торжественно открывший памятник министр внутренних дел Игорь Шуневич пояснил, что это не ошибка: «В то время в городовые записывали бывших солдат. На одно плечо им цепляли армейский погон, с которым он приходит с войска, а на другое – полицейский, который он получал уже на службе. Создали скульптуру по старой фотографии городового, которую мы нашли в архивах. Этот образ – олицетворение спокойствия на улицах нашего города».

Кто этот Городовой?

Имя ему — Израиль Иванович Ковалевский. По Беларуси проходила черта оседлости, так что имя такое неудивительно, и, в принципе, пропагандирует интернациональную дружбу, любовь и прочие диаметрально противоположные любого рода ксенофобии ценности. Родился маленький Изя вопреки мечтам родственников со стороны матери Фиры Абрамовны, урожденной Стросс, в простой беларуской семье. Фирочку с детства прочили замуж или за доктора, или ювелира, а тут вот такая беда пришла на крыльцо — Иван. Но хорошо образованная и взбалмошная юная красавица сказала: «Ша! Не делайте мне беременную голову! У нас с Ванечкой настоящая любовь на всю жизнь! А вы переключитесь на своего младшего сына Леву, пусть он ваши чаяния оправдывает. Хотя ж он странный такой, всё штанишки кукольным мишкам мастерит, шо он с таким умением в Америке будет делать? Но мою швейную машинку пусть забирает». Мало кто знает, что легендарные джинсы, можно сказать, своим рождением обязаны простой беларуской протофеминистке Ковалевской, но сейчас не об этом.

Как Ковалевский стал Городовым

О детстве Израиля Ивановича известно немногое. Явно он не учился в крестьянской школе, ведь происходил из мещанской семьи. Следовательно, помимо арифметики, чтения и письма и закона Божьего, он изучал геометрию, географию и историю, а также музицировал. В то время по регламенту в школу мальчики должны были носить темные брюки, гимнастерку, фуражку и шинель. Кто знает, может быть, тогда у маленького мальчика возникло желание носить форму пожизненно. Так или иначе, в возрасте 20 лет он объявил родителям, что намерен посвятить себя закону и порядку. «Будем богатыми!» – сказала тогда мама Фира. И ошиблась. Столичные городовые в день получали сумму, которая была меньше платы квалифицированных рабочих. Финансирование по бюджету было недостаточным, и часто полиции не хватало даже оружия.

Как же в таких условиях можно было защитить себя, не говоря уже о других гражданах? Естественно, выход в безбедном существовании был один — взятки. В царской Российской империи абсолютно официально существовала традиция вознаграждения «праздничными» деньгами. Были установлены даже таксы за определенные «сделки с совестью» или «сделки с самолюбием». Это тогда называлось оплатой сверхурочных. Подношение денег чинам полиции было для обывателя традицией: «как наши отцы давали и как после нас будут давать». Были случаи, когда чуть ли не силой вынуждали полицейских брать конверты с деньгами.

Но юного Ковалевского такое положение вещей не устраивало. Он брал подношения только от клубов, трактиров, ресторанов, публичных домов и букмекерских контор. Хорошо относился к обычным жителям и просителям, старался им помочь. По утверждениям некоторых, он даже выплачивал неимущим средства на лекарства. Минчане относились к нему с симпатией и называли «нашим благодетелем» и «Робин Гудом». И не напрасно, ведь в те времена из-за нехватки кадров на работу в полицию принимали людей без нужной профессиональной квалификации и морально нечистоплотных. Среди полицейского начальства среднего звена было много армейских офицеров, изгнанных из полков за непотребное поведение, пьянство и нечестные карточные игры. Также прямо в участках полиция вела тайную торговлю спиртным, а не только избивала попавших туда людей.

Всё это разбивало большое и великодушное сердце Израиля Ивановича и он всячески боролся с коррупцией прямо на рабочем месте. Его недолюбливали за честность (и еще немножко за то, что основным источником дохода его была москательная лавочка родителей), но именно его усилиями в Минске была проведена локальная реформа, получившая имя «ковалевский дозор небесных неприкасаемых беркутов». Эти люди действительно жили на одну зарплату, просто благодарные горожане всегда старались сделать что-то приятное представителям закона — костюм, например, портной хотел сшить за полцены или рестораторы забывали счет принести за ужин. В Минске при Ковалевском настали благостные и умиротворенные времена.

Как минчане обидели Ковалевского

Однажды в участок пришла инициативная группа ювелиров и сказала, что был проведен референдум и народ постановил установить возле входа в кабинет Ковальского статую городового в полный рост из золота и инкрустированную драгоценными камнями. Этот день был единственным днем, когда Израиль Иванович заплакал прилюдно. «Обидели вы меня, минчане, до глубины души обидели! Ведь в городе до сих пор нет ни одной школы для обучения крестьянских детей крокету. Организуйте лучше её. А если уж вам так хочется, поставьте у ее ворот статую, сделанную из пакли и деревянных палок, с молотком в руках — недорого, красиво и в случае затяжной зимы ее можно будет сжечь в печке-буржуйке». Так и сделали. Но спустя три года зима выдалась настолько суровой, что пришлось спалить всю крокет-избу, которая была на Старо-Загородней улице. Хорошо, что дети успели из нее выбежать. Ковалевский счел это знаком божьим, повелел залить в архиерейском саду каток, а гражданам – согреваться, катаясь на исконно православных коньках.

Откуда взялась собачка

Однажды Ковалевский шел домой мимо пожарной части и увидел небольшого пёсика. Родители не разрешали ему в детстве таскать всякую живность в дом, а он очень хотел питомца. Теперь же, когда он жил отдельно от родителей в небольшой, но уютной ведомственной квартире, Израиль Иванович неожиданно понял, что может закрыть свой гештальт. Правда, в те времена слова «гештальт» еще не было, поэтому собачку пришлось назвать Тузиком.

Тузик был удивительным псом, который понимал Ковалевского как никто. Они часто вели беседы, сидя у окна, и пес зачастую даже давал дельные советы: «Иваныч! У тебя тут подпольщики завелись. Землю — крестьянам,  фабрики — рабочим, вот это всё. В принципе, не такое уж плохое дело ребята затевают, если вдуматься. А царь им каторгу в плечи за это хочет в качестве премии выписать. Это несоразмерное наказание, правда же? Давай им документы справим «чистые», пусть поедут отсидятся в какую-нибудь глушь, типа Цюриха, пока всё тут немного не разъяснится».

Ковалевский и впрямь напишет царю прошение выделить денег на агентурную сеть по выявлению большевиков. А царь очень боялся большевиков, даже когда их еще не было, поэтому такие гранты щедро финансировал. Ковалевский эти деньги раздавал подпольщикам, а в финотчетах писал: «Тузик съел, он у нас дурачок-с, ассигнации от мозговой косточки не отличает. Думаю сводить его до ветеринара – может, у него со зрением что-то вроде катаракты». Царь катаракты тоже очень боялся, поэтому высылал в Минск еще один транш, для Тузика. Однажды Ковальский пришел со службы домой, но его любимец не вышел навстречу. Всю ночь Израиль Иванович искал Тузика, но тщетно. На следующее утро весь город был призван на розыски пропавшего друга городового. Но – увы – никто его не видел. Что неудивительно: люди очень часто не видят чьих-то воображаемых друзей.

Встреча с Музой

Потеряв Тузика, Ковалевский очень загрустил. И тоску его разгоняло лишь ежевечернее музицирование на рояле. Он забывался и отдавался игре часами, не переставая. Уже немолодая, но всё такая же красивая мама Фира говорила мужу: «Ванечка! Кажется, мы с тобой родили идиёта. Вон дядя Лева ему джинсы прислал из Америки, а он сидит дома в этом своем рояле, нет, чтобы сходить до дансинга и познакомиться с какой-нибудь приличной чиксой. Впрочем, мы — беларусы прогрессивных взглядов. Нехай уже и Эркюля Пуаро какого приводит в дом, если ему это больше нравится. Лишь бы маму любил и кушал хорошо. Ваня, золотко моё, мы будем на ужин гефельтебульбу или сварить киселя из свеклы с капустой и мясом?»

Иван очень любил свою жену и поесть, поэтому он тяжело вздыхал, брал тележку на колесах, и они шли в гости к сыну, чтобы немножко положить в холодильник продуктов. Потому что иначе Изя-сынок будет есть всякую осетрину и прочую дрянь с татарских огородов, запивая крупником.

Ковалевский любил родителей чуть больше, чем сочинять музыку, поэтому в один из таких визитов отдал маме тетрадку со своими сочинениями под названиями «Bohemian Rhapsody», «Imagine», «Let my people go». Немолодая, но всё такая же красивая мама Фира, отвлеклась на что-то и не расслышала, зачем это, и случайно пустила их на папильотки. Эти песни пришлось впоследствии написать другим людям спустя много лет, а всё из-за рассеянности мадам Ковалевской!

Но однажды летним вечером молитвы Фиры Абрамовны были услышаны, и на звуки рояля прямо в окно к Ковалевскому зашла в шелковом платье, духах и туманами прекрасная девушка со смуглой кожей. Её звали Музой, и она была прямым потомком Александра Сергеевича Пушкина по линии внебрачных связей. Она присела рядом с городовым и спросила: «А можете дабстеп?» Израиль Иванович очнулся от музыкального амока и понял, что влюбился так же сильно и с первого взгляда, как когда-то его отец – в его маму. Свадьбу назначили на 5 марта 1917 года.

Смерть Ковалевского

Но накануне радостного события недруги Ковалевского, продажные плохие ротмистры царской полиции, которым минский городовой был как бельмо в глазу и мешал пьянствовать и брать взятки, осуществили на него покушение. В губернском театре подкупили всех актеров, и те сыграли очень плохой спектакль по ужасающе бездарной пьесе без антрактов. Тонкая душевная организация минского городового была смертельно отравлена просмотренной постановкой, и, не приходя в сознание, он скончался прямо в зрительном зале. Тогда граждане города восстали и стали громить полицейские участки, чтобы найти виновных в столь дерзком убийстве их благодетеля.

Полицейских сбрасывали с крыш, откуда некоторые пытались вести огонь по революционным отрядам. Многих сдавшихся расстреливали на месте. Отдельные городовые переходили на сторону революции, помогали восставшим получать доступ к оружию и участвовали в арестах других полицейских. Так произошло рождение новой беларуской милиции, представители которой вот уже более ста лет верно несут знамя, оброненное ее лучшим представителем, ее лицом, сердцем и душой — Израилем Ивановичем Ковалевским. И именно поэтому никто не смеет прикасаться к памятнику Великому Городовому своими скверными руками и устами – это попрание целого пласта нашей культуры, геноцид ее памяти и волюнтаризм. Ну а собачку трогать можно, воображаемый друг тут ни при чем.