Как становятся политзаключенными в Беларуси

KYKY: Сколько всего в Беларуси политзаключенных?

Олег Гулак (О.Г.): Эта цифра постоянно увеличивается – буквально сегодня утром мы обсуждали еще два дела. На данный момент политзаключенными официально признаны 187 человек.

KYKY: Есть ли разница между определениями узник совести и политзаключенный? Возможно, эти статусы предусматривают разную поддержку и преференции?

О.Г.: Узник совести – это термин Amnesty International. Они первые разработали критерии для присвоения этого статуса. Узниками совести могут быть признаны люди, которые не допустили насильственных действий в отношении кого-либо. Прежде всего, это люди, которые подверглись преследованию со стороны государства за их убеждения, политическую, правозащитную, общественную, журналистскую деятельность.

В Беларуси же ряд крупных правозащитных организаций вместе с украинскими, российскими, казахстанскими, армянскими и азербайджанскими коллегами при содействии ПАСЕ разработали свои критерии, в соответствии с которыми присваивается статус политзаключенного. И если этот статус присвоен – это не значит, что завтра с этим человеком автоматически должно что-то произойти. Статус – лишь способ активнее привлекать внимание к проблеме, доносить до людей информацию. Узник совести и политический заключенный – это не юридический, а общественный статус. Это достаточно оценочное понятие и категория. 

KYKY: То есть субъективная?

О.Г.: В каком-то смысле да. Поэтому важно еще, кто заявляет о признании политзаключенного или узника совести. От этого будет зависеть весомость заявления. Юридически это никак не урегулировано. Например, в Беларуси есть национальные суды, которые могут признать человека преступником – это юридические решения.

Признание политзаключенным или узником совести нужно, чтобы публично выразить негативную общественную оценку в отношении таких приговоров.

KYKY: Как происходит процедура признания? В Беларуси, например, политзаключенных судят в основном по экономическим статьям. Некоторым и вовсе не предъявляют обвинение, либо постоянно меняют статью, как Тихановскому.

О.Г.: Правозащитники детально изучают материалы и анализируют каждый кейс. Важно понять, что человеку вменяют. И здесь есть нюансы. Изучить суть дела проще,  если на руках уже есть приговор. Если дело находится в стадии предварительного следствия, все сложнее – доступ к информации ограничен. Но в каждом конкретном случае мы делаем основательный разбор обвинения и приговора, сопоставляем материалы дела с деятельностью подсудимого. Рассматриваем обстоятельства, которые сопутствовали  уголовному преследованию. Потом мы готовим заявление о присвоении статуса политзаключенного и делимся заключением с общественностью. Насколько аргументированно это заключение, можете почитать в наших отчетах.

KYKY: Как показывает практика, политзаключенными чаще признают публичных персон, вокруг которых есть шум. Но как же те сотни людей, которые были задержаны во время протестов? Многие отсидели по административным статьям, но есть и уголовные дела, например, за организацию массовых беспорядков. Почему этих людей не признают политзаключенными?

О.Г.: Конечно, люди, которые ведут активную политическую или общественную деятельность и всегда на виду – их дела отслеживать легче. Но и дела тех, кто вышел на улицу и по какой-то причине попал под уголовную статью, в связи со сложившейся политической ситуацией в стране, мы рассматриваем. Возможно, у нас просто сегодня не дошли руки до всех, ведь по каждому делу требуется сбор материалов, а это небыстрый процесс.

Если человек попадает за решетку по административной статье и у него небольшой срок заключения, он тоже может соответствовать нашим критериям, но в этом случае теряется практический смысл присвоения статуса политзаключенного. Подготовка и изучение материалов дела займет больше времени, чем срок ареста. Но, например, политзаключенным был признан студент БГУИР Ян Солонович, которому вынесли несколько административных арестов на общий срок 86 суток. 

KYKY: Кем инициируется процедура рассмотрения дела для придания статуса политзаключенного? Правозащитниками, либо это могут быть родственники, СМИ?

О.Г.: Когда происходит какой-то политический арест, но ему не придают огласки, как об этом узнать? Если у нас нет подробной информации, мы не можем придать этому делу ход. Но конечно, мы стараемся отслеживать ситуацию по сообщениям СМИ, либо обращениям родственников, адвокатов. Информация к нам может приходить из разных источников.

KYKY: Если мы говорим не про значимую политическую фигуру, а обычного человека, могут ли родственники обратиться к вам за помощью?

О.Г.: Конечно! И не только к нам, но и в любую правозащитную организацию. Специализируется на этой категории дел правозащитный центр «Вясна».

Три года отсидки и торг с Западом

KYKY: Вы сказали, что присвоение статуса политзаключенного нужно, чтобы публично выразить негативную общественную оценку в отношении таких приговоров. Для чего еще?

О.Г.: Как понять, стремится ли власть изменить ситуацию с нарушением прав человека в стране? Первый критерий – освобождение политзаключенных. Действительно этот статус имеет важное общественно-политическое значение и выступает инструментом влияния, чтобы добиться скорейшего освобождения этих людей. Опять-таки, это привлекает внимание к проблеме не только внутри страны, но и международного сообщества.

KYKY: Получается, правозащитные организации создают шум и резонанс вокруг проблемы политзаключенных, а международное сообщество «выражает обеспокоенность» – это так работает? Но реального механизма по освобождению политзаключенных нет?

О.Г.: Реальные механизмы лежат в правовой плоскости – это решения национальной судебной системы и использование международных инструментов обжалования, если страна эти инструменты признает. Для Беларуси это Комитет по правам человека ООН. Но поскольку решения ООН принимаются долго и наша страна их не торопится исполнять, правовые инструменты не очень эффективны. В Совет Европы мы не входим, поэтому защита Европейского суда по правам человека Беларуси недоступна. Единственное, что остается в этой ситуации, – активно привлекать внимание к проблеме, которая может быть решена политическими методами. Международное сообщество может принимать решения о санкциях и других инструментах экономического и политического давления. Но это уже не является работой правозащитников. По сути, мы только привлекаем внимание. А дальше вступают в игру инструменты из политического, экономического и в какой-то мере правового поля, если страна еще находится в правовом поле.

KYKY: Как думаете, в условиях правового дефолта, который сложился в Беларуси, Лукашенко будет использовать политзаключенных для торга с Западом?

О.Г.: Когда происходят задержания и «посадки» по политически мотивированным приговорам с неадекватным наказанием, режим меньше всего думает про торговлю с Западом.

Первостепенная задача – запугать, изолировать. Сегодня репрессии происходят ради репрессий – в этом смысл и цель. Что будет потом, и будут ли власти торговаться таким образом – это уже детали за рамками этого разговора. Сегодня первостепенно помочь людям, которые сидят. Важно и нужно добиваться, чтобы их освободили досрочно, чтобы репрессии прекратились.

KYKY: Мария Колесникова как-то сказала, что в среднем срок заключения политзаключенных в Беларуси составляет три года. Это так?

О.Г.: Да, пожалуй это так. Основные волны политических репрессий в Беларуси были привязаны к избирательным кампаниям и значимым политическим событиям в стране. Первые политзаключенные – Вячеслав Сивчик и Юрий Ходыко – появились в 1996 году после проведения референдума о расширении полномочий президента. Потом были волны репрессий в 2006-м и 2010-м, но они несопоставимы с размахом 2020-го.

Например, в 2011-м глава правозащитного центра «Вясна» Алесь Беляцкий был осужден на четыре с половиной года, но вышел досрочно через три года. Поэтому, наверное, да, где-то так – три года. Некоторые выходили раньше, некоторые – позже, но в среднем срок заключения составлял столько. Но это же не вопрос о каком-то усредненном политическом заключенном, а вопрос к тому, как проходят судебные процессы. Освобождение политзаключенных, как правило, начиналось после начала переговоров с Западом. Это было одним из инструментов налаживания отношений. Надеюсь, в 2020-м всё будет иначе и политзаключенные смогут выйти на свободу раньше.

KYKY: Вот уже третий год за решеткой находится известный бизнесмен Александр Кнырович. Он резко высказывался о власти и был осужден по экономической статье за неуплату налогов. Дело имело широкий общественный резонанс. Он был признан политзаключенным?

О.Г.: Он не был признан политзаключенным, но по делу Кныровича, насколько я знаю, к правозащитникам обращений не поступало. Мы всегда руководствуется постулатом «не навреди». Если человек через адвокатов или родственников просит не привлекать внимания к его делу, не шуметь публично, мы уважаем это желание. И если родственники и адвокаты не хотят сотрудничать, нужную информацию, чтобы запустить процесс признания человека политзаключенным, собрать невозможно. 

KYKY: Но ведь эта история широко освещалась в СМИ.

О.Г.: В публичном доступе не хватало деталей, чтобы оценить, насколько было справедливым решение и какие были допущены нарушения в ходе процесса. Если нарушения действительно были серьезными, а наказание неадекватным – что могло служить причиной этому? Все эти обстоятельства должны предметно изучаться. Без этой информации однозначно сказать по делу известного и крупного бизнесмена, он был осужден справедливо или по политическим мотивам, сложно. И в принципе экономические и налоговые дела сложнее оценивать в силу их специфики. Незаконность обвинения в неуплате налогов нужно обосновывать досконально. Если обвинения политические, например, участие в мирном протесте, всё более очевидно.

И Виктор Бабарико сегодня сидит по экономической статье, поэтому однозначно признать его политическим заключенным, если бы арест не случился при таких обстоятельствах, было бы сложно. Это сложные кейсы, поэтому важно, чтобы сторона защиты делилась этой информацией. Только так можно сделать однозначное заключение.

KYKY: Политзаключенный Игорь Лосик объявил голодовку и находится в ней уже 37 дней. Максим Знак объявлял голодовку. Насколько это эффективно? И кто понесет ответственность в случае смерти в тюрьме?

О.Г.: Привлечь к ответственности кого-то за смерть заключенного вряд ли получится, но это, конечно, для системы скандал, чрезвычайная ситуация. Для заключенных же это самый последний инструмент повлиять на систему, привлечь общественное внимание к проблеме, пусть и такой огромной ценой.

Как все должно быть в новой Беларуси

KYKY: Возможны ли в принципе политзаключенные в странах Запада с развитой демократией, например, в США?

О.Г.: Теоретически возможны, но на Западе совсем иначе работают институты: есть независимый суд и свобода слова. Поэтому политические дела имеют большой резонанс в обществе. Например, многие воспринимают преследование основателя WikiLeaks Джулиана Ассанжа как политическое. Но это единичные случаи – там гораздо больший уровень доверия к судам. И приговор должен быть аргументированным, чтобы не возникло сомнений в справедливости его вынесения. А если мы видим, что дело было сфальсифицировано, выводы суда явно не соответствовали доказательной базе, а процесс происходил со множеством нарушений, можно запустить процедуру признания этого человека политзаключенным. Но в странах с развитой демократией система не дает возможности выносить неаргументированные приговоры.

KYKY: То есть проблема политзаключенных – это проблема системы? Какие реформы нужно провести в Беларуси, чтобы к этому вопросу мы больше никогда не возвращались? Как сделать так, чтобы в новой Беларуси было невозможно попасть в тюрьму за свои убеждения?

О.Г.: Должно произойти разделение ветвей власти. Тогда законодательная власть не будет издавать дурных законов, признавая общественно-полезную деятельность незаконной. Судебная система станет независимой и перестанет выполнять чьи-то заказы. Второй шаг – проведение реформ судебной системы и процедур, которые должны ввести состязательный процесс, повысить возможности и сделать независимой адвокатуру. До этого момента политзаключенные в Беларуси продолжат появляться. 

KYKY: И чтобы обеспечить разделение ветвей власти необходимо провести референдум и вернуть Конституцию 1994 года – этого достаточно?

О.Г.: Не все так просто, хотя Конституция 1994 года позволила бы разграничить ветви власти и приоткрыть дверь возможностей. Но одной Конституции недостаточно – она не в силах изменить судоустройство и внутреннюю кухню, поэтому необходимы системные реформы.

KYKY: Какие именно реформы? Знаю, что сегодня судьи в Беларуси назначаются напрямую Лукашенко. Правильно ли это?

О.Г.: Дьявол в деталях. Во многих странах акт о назначении судей подписывает президент, но есть ряд вопросов: кто подбирает этих судей? По каким критериям? Как осуществляется их контроль и переназначение? Сколько им платят? Какие полномочия у защиты? Эти вопросы требуют пристального рассмотрения, чтобы суд опять не превратился в конвейер по вынесению обвинительных приговоров. И главный вопрос: кто и как будет принимать законы? Какой будет парламент? Какие политические силы в нем будут представлены? Эти вопросы тоже остаются открытыми.

KYKY: Как думаете, в 2021 году Беларусь вернется в правовое поле, либо количество политзаключенных по-прежнему будет расти?

О.Г.: Сложно предугадать, как будет развиваться ситуация дальше. Либо режим окрепнет и продолжит репрессивную политику, либо сменит тактику, либо закончит существовать. Но количество политзаключенных нужно рассматривать как индикатор, а не суть процесса. Запас прочности репрессивного режима ограничен. Надеюсь, экономика скоро начнет диктовать свои условия – и в ближайшие месяцы ситуация изменится: как минимум, прекратится рост количества политзаключенных и начнут освобождать тех, кто уже сидит.