Пока мы готовили это интервью, появилась радостная новость – улица Октябрьская становится пешеходной с 19:00 пятницы до 7:00 понедельника. В ближайшее время там появятся общественные туалеты. Еще было анонсировано увеличение количества мусорок, а некоторые заведения, подвергшиеся критике, уже заявили, что не будут устраивать вечеринки с хитами 90-х. Саша верит, что это начало новой эпохи.

Саша Володин: Я учился на антрополога, потом уехал в Ливию, чтобы изучать племена туарегов, берберов. Ездил в пустыню к ним и собирал детские сказки. Еще мне интересны закрытые сообщества, субкультуры. Меня интересовало, как и почему они появляются, какие дальше будут появляться формы. В этом году делился своими знаниями на авторском курсе «Взгляд с улицы: как научиться понимать язык субкультур». Октябрьская очень важная улица в плане субкультурных движений. Поэтому до открытия MonkeyFood на Октябрьской я где-то неделю сидел около Moby Dick, исследовал трафик улицы. Чтобы понять, можно ли здесь вообще открываться – изучал количество людей, гендер, возраст, чтобы наложить это на посетителей, которые приходят к нам в кафе и понял, что это идеальное место.

KYKY: Ты прямо галочки ставил: столько-то женщин, мужчин? 

Саша: Да, три года назад это было, наблюдал тогда неделю. А сейчас из-за того, что начали говорить о проблемах, связанными с гостями улицы, я решил повторить свой эксперимент – но просидел всего один день. Данные не точные, это не полноценное полевое исследование, но некоторые выводы можно сделать. 

Первое отличие – с улицы практически исчезли рабочие с заводов. Три года назад их было много. Это, скорее всего, говорит о кризисе на самом МЗОРе. Второе наблюдение – улица значительно помолодела во второй половине дня. Думаю, это замечают и другие владельцы заведений, и люди, которые привыкли здесь тусоваться. Они, кстати, повзрослели – 30-50 лет, теперь не позволяют себе пить на улице, тусоваться до утра, играть на укулеле. Они привыкли проводить время в заведениях. А молодняк улицы сегодня – это 15-20 лет. Между новой и старой аудиторией есть разрыв, и в этом кроется проблема.   

Три года назад у Октябрьской было два абсолютно разных трафика. Они менялись где-то в 10 вечера. Заводчане уходили около 16:00, приходили люди на прогулку, в том числе семьи с детьми. В 21:30-22:00 начинали ехать колонны с байкерами, начинались вечеринки. А дневные гости, которые особо не любили пить и шумно тусоваться, уходили. У Октябрьской от заката до рассвета была одна жизнь, а от рассвета до заката – другая.

Сейчас время сместилось. Колонна байкеров приезжает раньше. В 8 вечера вы уже можете увидеть кальяны на улице. Они и раньше были – но уже после того, как закрывалась часть заведений. Эти две группы людей практически друг друга не видели.

Пятница, вечер, Октябрьская pic.twitter.com/vw3C3SWieI

— KYKY.ОRG (@kykyorg) July 17, 2020

KYKY: Счастье заключалось в том, что все друг друга не трогали?

Саша: Да. Это был некий социальный консенсус, всех все устраивало. Утром все убиралось после вечеринок. Сейчас часть людей, которые здесь тусовались днем, не приходят из-за вируса. Приостановила работу Галерея «Ў», закрылся OK16, где тоже проводили воркшопы, семинары, книжные выставки и концерты. Закрывается «Улей», многие офисы все еще на карантине. Урбанисты тоже перестали сюда приезжать, Vulica Brazil в этом году тоже ничего не делает. Культурная тусовка пока молчит.

Мы очень долго считали, будто эта «культура» по дефолту есть.

Но это как история про волшебный холодильник – в детстве в твоем холодильнике постоянно появляется еда, но когда взрослеешь понимаешь, что если ты туда ничего не положишь, то там ничего и не появится. Так и с улицей: кто-то постоянно что-то делал, а все воспринимали это как данность. Зато теперь появилось свободное пространство и время, когда улица никем не занята. И люди, которые тусовались ночью, поняли: зачем нам приходить к 10 вечера, если можно раньше?

Второй момент – нынешняя тусовка негативно воспринимается людьми постарше, хотя я уверен, что в свои 18 они занимались тем же самым. Просто со временем первая волна гостей улицы повзрослела, все к этому привыкли, а тут такое: пришли молодые. 

Плюс в определенный момент МЗОР понял, что у него есть земля, на ней можно заработать, – и просто начал дробить ее по кускам и отдавать всем: делайте, что хотите, нас ничего не интересует. И каждый новый резидент по своему уму создавал свое пространство, свой контекст. В итоге у улицы теперь нет единого образа. 

KYKY: Кто-то говорит, что для спасения надо ставить охрану, мусорки – что ты об этом думаешь?

Саша: С охраной внутри улицы и нарядами ОМОНа идея очень плохая. Это история про контроль. Давай начнем издалека. Несмотря на то что мы научились водить автомобиль и пользоваться айфоном, наши поведенческие механизмы мало отличаются от поведения приматов и даже мышей-полевок. Есть определенные паттерны, по которым мы действуем, и делаем это в основном бессознательно. 

Есть такое понятие – треугольник Карпмана – этот психолог изучал ролевые модели в обществе. Он понял, что когда в сообществе появляется роль контролера, или же агрессора – кто-то автоматически берет роль жертвы и спасателя. В данном случае контролером-агрессором, если внедрить на Октябрьскую охрану, будет та самая охрана или милиция. Проблема в том, что контролировать постоянно, днем и ночью, семь дней в неделю, она не сможет. А когда треугольник сформирован, роль агрессора или контролера неизбежно кто-то берет на себя – и эту роль будут выполнять просто другие люди.

Вот проблема Зыбицкой и насилия на ней как раз связана с тем, что людей когда-то начал разгонять ОМОН. И после этого роль агрессора, моралиста начали выполнять сами люди. Возможно, даже бывшие жертвы.

Так что если сюда внедрить охрану, ОМОН, то это породит еще больше проблем и среда станет более агрессивной. 

KYKY: С другой стороны, то, что происходит сейчас с Октябрьской, – это же мультикультура. Европа с этим столкнулась: много людей со своими культурами приходят, и им надо как-то дружить друг с другом. Ты же не будешь никого выгонять. 

Саша: Выгонять вообще не надо! Это вопрос включения в улицу разных групп. Я бы думал о каком-то зонировании. Например, все хорошо с пространством, музыкой и организацией на площадках рядом с Moby Dick и Dandy Land. Но дальше по улице этого нет. 

Еще очевидно, что трафик людей на улице после эпидемии увеличился. И есть вопрос, кому вообще принадлежит это пространство: людям или автомобилям. Днем здесь можно оставлять машину – трафик маленький, проблемы нет. Но на ночь я бы убрал автомобили с улицы, поставил шлагбаум и сделал улицу пешеходной. Это бы освободило пространство для людей.

KYKY: Знаешь, в соцсетях появляются мнения, что хипстеры, которые здесь когда-то все создавали, теперь хотят особых привилегий. Хотят жить в закрытой тусовке и чтобы туда больше никто не внедрялся. 

Саша: Это не совсем так. Несмотря на то, что Октябрьская всегда считалась субкультурной, мы – ее резиденты – уже стали доминирующей культурой. У «Лавки», «ДЭПО», «Хулигана», «Галереи» сформировалось свое видение, какой должна быть улица. 

Резиденты улицы уже не являются субкультурой, разве что в рамках Беларуси. В рамках Октябрьской это доминирующая культура, а субкультурами как раз являются небольшие группы, которые сюда приезжают на мотоциклах, с кальянами, подростки, которые ничего не покупают в заведениях – возможно, даже по принципиальным соображениям. И по таким же соображениям мусорят, разрисовывают улицу, бьют стекло – стоят в оппозиции к доминирующей группе. Это их субкультурный протест. 

Конечно, резиденты в ужасе от всего происходящего. И возвращают свои страхи гостям улицы. И получается замкнутый круг. Ребята, которые валят стремное музло – это страшный сон «Хулигана». А подростки, которые бухают на лавках и ничего не покупают, – это страшный сон Enzo. И чем больше эти страхи транслируются в общественном поле, тем больше это отражается на поведении гостей. Это история о том, что когда мы говорим о гостях улицы как о чем-то инородном, ужасном, плохом – именно так они себя и ведут. Так что пока мы сами не справимся со своими внутренними демонами, они все время здесь будут появляться.

Пятница, вечер, Октябрьская 2.0 pic.twitter.com/d7hbrbION5

— KYKY.ОRG (@kykyorg) July 17, 2020

 

KYKY: С другой стороны, если всем говорить: «Ты хороший. Пожалуйста, полюби меня»... 

Саша: Это не так работает. Не надо говорить каждому «полюби меня». Но когда ты говоришь «кошмар, на улицу приезжают люди с кальянами», трубишь об этом во всех СМИ...

KYKY: Это уже звучит, как дискриминация людей с кальянами. 

Саша: Да! И они из принципа будут сюда ехать. Причем все раньше и раньше. Чем больше мы говорим о том, что здесь творится трэш, тем чаще люди из Шабанов и других окраин думают: «Чем бы сегодня заняться? О! Так пишут, что на Октябрьской можно делать все, что угодно – поехали туда!» Вот так это работает, поэтому нужно сменить гнев на исключительно положительную коммуникацию. Очень сложно быть плохим, когда все говорят о тебе, как о хорошем человеке. 

KYKY: А может, это неизбежная вещь, когда что-то начинается как андеграунд, но потом вырастает до массовой культуры – и ты уже не владелец ситуации. Место начинает жить без тебя – и надо его просто отпустить.

Саша: В этом есть логика. Но есть определенные условия, при которых возникают субкультуры. Одно из них – молодежь должна быть в большинстве для того, чтобы не бояться создавать новые формы. Субкультуры также апроприируют символы доминирующей культуры и интерпретируют их по-своему, иногда приобретая неожиданные и брутальные формы. Вот в Европе давно не рождалось новых субкультур, потому что демографически молодежь была в меньшинстве. В то же время есть прекрасный пример у приматолога Джейн Гудолл. История бородатая: она наблюдала шимпанзе Майка в одной из групп приматов в Танзании. Майк был изгоем – его всегда гнобили альфа-самцы. После некоторого перерыва в наблюдении она заметила, что Майк стал альфа самцом, и сразу не поняла, как это произошло. Оказалось, что Майк ворует канистры от бензина, приходит с ними в племя и распугивает всех ужасным шумом. Из-за этого альфа самцы стали бояться и признали в нем главного. Это изменило порядок племенной иерархии. Поэтому в определенных обстоятельствах общие социальные законы могут перестать работать. 

KYKY: И если перекладывать все это на ситуацию с улицей...

Саша: В определенный момент субкультура создает шум, помеху, в результате которой послания доминирующей культуры перестают считываться. Совсем. Для того чтобы сохранить консенсус, доминирующей культуре приходится изменять символы, поведенческие механизмы, чтобы сделать ее популярной. В противном случае доминирующая культура терпит крах. Я думаю, представителям сообщества надо изучать молодежь, думать о том, что она слушает, выделить ее символы, чтобы включить их в общее пространство. Чтобы подростки, которые приходят на улицу, ощущали, что это место – и их дом тоже, и они тоже включены в процесс.

KYKY: Надо неизбежно принять, что эти люди здесь будут. 

Саша: Конечно, они никуда не исчезнут. В Беларуси вообще сейчас очень интересный момент: происходит общий крах идеологии, что определенным образом сказывается на молодежи. Ситуацию можно сравнить с 1986-м, когда бахнул Чернобыль и люди разуверились в советской идеологии, перестали считывать послания советского телевидения. Сейчас кризис доверия к мейнстрим культуре, к тому, что показывается по телевизору, к официальными СМИ, к государственным посланиям. Люди становятся в оппозицию, все это декодируют в обратную сторону. Если по телевизору сказали «завтра поднимут зарплаты», население говорит: «а послезавтра их понизят».

При таких условиях как раз и возникают новые сообщества, субкультуры, формы искусства. Но куда это приведет – сложно сказать. Для того, чтобы они возникли, нужны смелость и пространство. Можно вспомнить, как возникало техно в Детройте и Берлине. Сначала в Детройте была американская мечта: каждый мог приехать на завод Форда, потому что это значило, что у тебя появится дом и будешь жить в достатке. Но за несколько лет все это схлопнулось, заводы начали закрывать, многие остались без работы. За 20 лет население города сократилось в три раза. Представь, если бы Минск сократился в три раза – все заводы закрылись и люди массово начали бежать из города. И тогда в Детройте заводские, офисные пространства просто сдавались за оплату коммунальных услуг. Ты мог оплатить только свет – и устраивать целый месяц вечеринки, выставки, мастерские. 

KYKY: Нам недавно рассказывали, что в здании Беларусьфильма на Макаёнка в 90-х как-то вечером завезли колонки и устроили рейв. И то же самое было в кинотеатре «Салют» в Серебрянке – там были ночные рейвы с наркотиками. Сейчас это невозможно представить.

Саша: Кризисы освобождают огромное пространство для творчества, выставок, вечеринок. 

KYKY: Это же то же самое, что когда-то случилось с Октябрьской.

Саша: Да, если бы заводы здесь не начали закрывать свои цеха, ничего этого не было бы.

KYKY: И что будет дальше?

Саша: Сейчас на улице снова много молодежи с энергией, которую они не могут тут приложить конструктивно. Поэтому все как и раньше – нужны свободные пространства и ресурсы для созидания, которыми эти ребята смогут воспользоваться и заявить о себе. 

Например, нынешняя проблема с тегами на улице – откуда она вообще берется? Это старая история про метку, тегирование пространства. Например, когда я учился в Ливии, берберы жили на Западе и они везде рисовали свои знаки, к ним все относились очень негативно, потому что это национальное меньшинство. Меня даже как-то выгнали из такси, потому что водитель подумал, что я – бербер. Поэтому берберы своими тегами утверждали свое присутствие и право на пространство.  И часто, когда племена переезжают, происходит ностальгия по дому – поиск дома. Люди пытаются метить территорию, чтобы доказать, что это их место. Иногда это древние символы или символы одного человека. 

В 1960-х в Филадельфии был парень Дэррил МакКрэй, которого звали Cornbread (в переводе – Кукурузный хлеб – потому что он любил бабушкин кукурузный хлеб) – он был трудным подростком, мать сдала его в спецучреждение. Его там били, и когда он вышел, начал везде на улицах делать надписи «Cornbread». До этого граффити делали только уличные банды. И это один из первых случаев, когда отдельный человек таким образом говорил: «Я здесь, я существую». Его маргинализировали, сделали изгоем – но для него было важно показать, что он существует. Однажды журналисты написали статью о том, что он умер, – но он был жив и, чтобы доказать это, приехал в городской зоопарк и расписал всех животных. Даже слона затегал! После этого его опять посадили, но зато история про него живет, а он сам стал одним из первых граффитистов.

Так вот, люди, которые оставляют теги, просто хотят показать, что они есть. Это некая боль о том, что их не принимают – в школе, в обществе с ними не хотят коммуницировать. Их не хотят брать на работу. В случае с Октябрьской – улица не инклюзивна для них. Если им предоставят некую площадь, где они смогут обозначить свои символы, они будут комфортно себя чувствовать и теги перестанут появляться.

KYKY: И не будет такого, что ты сидишь в MonkeyFood, а рядом орут «Белые розы»? 

Саша: Самый идеальный формат, если бы наше комьюнити наняло какое-то агентство, которое бы работало с позиционированием улицы – с посланием, которое улица несет.

Они могли бы заняться и планированием пространства: вот там мы поставим некие элементы, чтобы семьи с детьми могли приезжать. Тут сделаем чилл-зону, около КЗ Минск пусть тусуются на багажниках машин с кальянами. Тогда это перестанет работать как общая какофония. Здесь прекрасные резиденты с точки зрения коммуникации – мне есть, с чем сравнить, и более адекватных людей я не видел. Все решатся быстро и легко. 

KYKY: Но нет ли ощущения, что в этих условиях Октябрьская начинает походить на Зыбицкую? 

Саша: Октябрьская никогда не станет Зыбицкой хотя бы из-за того, как формировалось это пространство. У этой улицы большая история: начиная с заводов, заканчивая муралами. Что бы ни случилось, она всегда будет другой. Зыбицкая похожа на парк аттракционов. Вот в Штатах есть небольшие городки, которые не могут позволить себе стационарное развлечение, поэтому туда приезжают лунапарки. Зыбицкая – это лунапарк. К тому же там происходит постоянная ротация заведений: старые уходят, новые приходят. Из-за этого договориться до чего-то с резидентами сложно. На Октябрьской такого нет. Здесь могут тусоваться байкеры, молодежь – разный набор групп. Они находятся в тесной обстановке просто потому, что им не хватает пространства. Если убрать отсюда автомобили, немного разгрузить улицы, добавить зонирование – ощущение общей свалки исчезнет. 

KYKY: Ты оптимист и думаешь, что все будет хорошо? 

Саша: Ничего страшного на Октябрьской не происходит, сейчас она переживает трансформацию – это естественный процесс. Дальше будет лучше и улица станет еще интереснее. А говорить, что улица умирает, уж точно не стоит.