Алексей Кутузов (I.F.U.): «За наркотики село много интересных людей. Если бы они сейчас все разом вышли из тюрем, можно было бы смело открывать два-три клуба»

«В 90-х мы ездили на love-парады в Берлин, тусовались в сквотах, воспринимали на «ура» любой новый саунд и были открыты всему новому. Мы делали вечеринки, накапливали долги. Потом – успешная тусовка в кинотеатре «Аврора» на 500 человек, заработок в тысячу долларов – отдаем деньги кредиторам, устраиваем следующую вечеринку и снова влетаем на 300 баксов.

С 1991-го я играл на дискотеке попсу и делал 20-30-минутные вставки альтернативной электронной музыки типа Prodigy, голландского и берлинского техно. А полноценные электронные вечеринки появились в начале 1993 года. Основными точками тогда были «Альтернативный театр» на улице Кропоткина, где сейчас находится банк, цирк шапито на Орловской, где сейчас «Дримлэнд». Потом появился клуб «Аквариум» на Комаровке, позже — клуб «Резервация», где устраивали техно, электро, драм энд бэйс, брейкбит вечеринки и одновременно рок, панк и метал-концерты.

Тусовки проходили не каждую неделю, поэтому они воспринимались как событие, которого ждали и к которому готовились. В 1996 году появился клуб «Салют», который поставил вечеринки на коммерческие рельсы. Он работал четыре дня в неделю. По выходным там могло быть 600 человек.

Приходили геи, которые красиво одевались и читали фэшн-журналы. Была и тусовка бандитов, которые дружили с диджеями и альтернативной публикой.

Химических наркотиков в начале 90-х еще не было, зато было много кетамина и героина. После вечеринки на 400 человек во время уборки можно было найти шприц прямо на танцполе. Тогда очень много людей от этого погибло. Помимо героина люди курили траву, которая росла в Беларуси прямо во дворах. А экстази и ЛСД, популярные в Европе, появились только в 1996-м. И людей, которые их возили, начали сажать. Сейчас наркотики начинают выходить из моды, потому что наступила эпоха ЗОЖа. Те люди, которые раньше на чем-то сидели, сейчас бегают марафоны. Популярными становятся дневные вечеринки: приходишь с утра, танцуешь в помещении или под солнцем, а потом идешь спать в 11 вечера.

Сейчас у нас жесткая политика в отношении наркотиков, поэтому по-прежнему запретный плод очень сладок. Из-за такой строгости наша клубная культура не сильно развита. В то время как в Минске в четыре утра все засыпают, в Киеве в семь утра еще активно танцует тысяча человек. Поэтому именно у них проводят огромные фестивали, куда приезжает много иностранных звезд. Плюс у нас за наркотики село много интересных людей, которые интересовались музыкой и которых очень не хватает на рейвах. Если бы они сейчас все разом вышли из тюрем, можно было бы смело открывать два-три клуба – и посещаемость была бы намного выше.

Еще в 90-х начали появляться секонд-хэнды. В 1994-м мои друзья привозили из Харькова модные джинсы, делали магазин прямо у меня дома и одевали почти весь Минск в Levi's, Calvin Klein и Gap. А в 2000-х у людей начала появляться нормальная работа, они стали выезжать в Польшу за одеждой. Все стали чуть моднее и богаче.

В нулевые и клубная культура коммерциализировалась. Люди начали ходить на техно-вечеринки в «Белую Вежу». За вход платили по 30 евро. В неделю к нам могло приехать три-четыре иностранных гостя. По сравнению с 90-ми, когда все играли за идею, в 2000-х самые высокооплачиваемые минские диджеи получали по 200-300 долларов за двухчасовой сет. Чтобы заработать, я много гастролировал и организовывал свои мероприятия, плюс занимался букингом артистов не только в Беларуси, но и для России, Украины, и Прибалтики. Тогда только я, Арсений Чуприна, Ярик, Конь и Юма (которые жили в Москве и Киеве, а в Минск приезжали играть), могли позволить себе жить за счет музыки. Ну, и еще резиденты клубов, которые были на окладе.

Так продолжалось до кризиса 2008-го. Тогда люди захотели пить и веселиться там, где дешевле и больше девочек.

Поэтому в начале десятых все ушли в попсу. Из клубов все перешли в диджей-бары. Пошла волна бесплатных вечеринок, на которых собиралось 100-150 человек. Но все равно было круто! Помню, в легендарном «Баре 28» я играл самый долгий сет — 12 часов с перерывом на 15 минут. Я только приехал из Лондона, и людям было интересно услышать новую коллекцию винила. Тогда я, как обычно, пил пиво, которое придавало энергии. Думаю, поэтому смог так долго продержаться.

Сейчас снова началась волна рейвов, похожих на те, которые были в середине 2000-х на заводе Вавилова, где на четырех-пяти танцполах играла разная музыка. Интерес к таким вечеринкам возрос, потому что появились заводские помещения, плюс таких пати 17-19-летние ребята никогда не видели, а старшее поколение просто соскучилось по ним. В начале Морготика начал делать вечеринки «Мечта» в пространстве «Верх» завода «Горизонт» на 1000-1200 человек, появился ангар «Хулигана», а затем открылся «ОК16», где промоутеры продолжили этот тренд.

Слава нашему экономическому положению — все спустили ценник, потому что новая кровь не будет платить 20 евро за вход, как раньше. Они заплатят десять рублей, будут стрелять сигареты и отпивать мое пиво – но зато их будет полторы тысячи. Они будут танцевать с 11 ночи до 6 утра, и у всех будет ощущение, что случился крутой рейв. Но несмотря на то, что в клубы ходит больше людей, чем в 2000-е, диджеи стали получать меньше: неважно, приходишь ты играть с сумкой винила или с флешкой — больше 50 долларов не получишь.

Сейчас диджеинг — не такая модная профессия, как была в 90-х или нулевых. Каждый мальчик или девочка может встать за пульт и за 30 долларов играть в баре. Поэтому они точно не будут получать, как айтишники.

Слегка зарабатывать получится, если делать свои рейвы и сотрудничать со спонсорами, как это делают группировки «Мечта» и «Сияние». А если ты сидишь дома и ждешь, пока тебя пригласят поиграть за 50 баксов, то в месяц получится 200-300 долларов. Кому-то этого хватает, но многие параллельно работают на обычных работах. А чтобы целиком существовать за счет диджеинга, нужно гастролировать и продюсировать свою музыку. Сейчас везёт девушкам, потому что всем нравятся красивые девочки за пультом. Выстрелили Нина Кравиц и Настя. У них серьезная карьера: за выступления могут получать по пять-десять тысяч евро. У нас Елена Сизова много гастролирует, но при этом продолжает работать преподавателем в БНТУ.

Думаю, если у людей появится больше финансовой свободы, тогда можно поднимать цену на билеты до уровня Питера или Москвы, и снова привозить серьезных иностранных гостей.

А пока у нас крупно, но местечково. И «привозы» слабенькие, потому что промоутеры боятся вкладывать деньги в именитых артистов — влетать на косарь-два слишком больно.

Но привозить кого-то нужно для разнообразия, потому что играют одни и те же, а попасть новеньким в «тусовку» сложно. Я не являюсь членом какой-нибудь промо-группы, и даже мне сложно туда влезть, потому что все друзья любят играть друг с другом. Это мне никогда не нравилось в диджейской кухне: большую роль играют связи, а не то, насколько ты круто играешь интересную музыку.

Но клубная жизнь Минска меняется в лучшую сторону. На карте появился «Hide», который открыл Михась со своей командой. Он же делает успешный фестиваль «375», где играют только беларуские диджеи. Команда «Сияния» тоже рулит парадом. Они начинали с вечеринки на улице Фабрициуса, на которую приходило 70 человек, а через три года собирают 1500-1700 человек и делают мини-фестиваль, плавно объединяя танцевальную и живую музыку. Еще, кроме Октябрьской, мне нравится Зыбицкая, хоть она и попсовая: я не помню ни одного города, где в одной точке тусовалось так много людей и было так много заведений. Два года назад только в одном баре там играла хорошая музыка. Сейчас Андрей Бонд делает бар «Тесла», и есть неплохое место «Жеваный крот».

В плане музыки, думаю, пока будет греметь техно, но оно уже в мейнстриме. По лондонским клубам я вижу, что начинает вылезать драм энд бейс и брейкбит. Снова покажется IDM — спокойная электронная музыка, потому что людям, которые натанцевались и повзрослели, уже хочется посидеть в барах под интересную электронику».

Даша Пушкина: «Прототип главной героини фильма «Хрусталь» взят с меня – я красила волосы в синий, мечтала уехать в США и крутила пластинки»

«Я захотела стать диск-жокеем в 1996 году, когда училась в девятом классе. Пошла к dj Ярику (сейчас он йог и преподаватель) и попросила показать, как все работает. Помимо него единственным источником информации был московский журнал «Птюч», который раз в пару месяцев привозили в Минск. В нем писали о музыке, моде, зарубежных техно-лейблах, тусовках, которые проходили на западе, в Питере и Москве.

Мы сами ездили на рейвы в Москву, Питер и Вильнюс (он был ближе всего, и туда иногда заезжали иностранные диджеи). Несколько раз я была на масштабном рейве «Восточный удар» в Питере. Первый раз – в 1997 году. Мне было 16, я ехала в сопровождении мамы. В десять вечера она отвезла меня ко входу и забрала в восемь утра.

В то время мы красили волосы в оранжевый цвет. С помощью каких-то странных химических экспериментов добивались зеленого и синего лака. Покупали контрабандные вещи за бешеные деньги. Тогда в Минске были наркотики. Но не было никакой культуры употребления, как в Европе. Поэтому люди умирали, сходили с ума, бывало, падали в припадках на танцполе. В фильме «Хрусталь» хорошо показана та реальность (группа Даши Push’n’Pull написала саундтрек к этому фильму – Прим. KYKY). Кстати, прототип главной героини взят с меня. Я красила волосы в синий, мечтала уехать в США, но мне все время отказывали в визе. Тусовалась или сводила пластинки на вечеринках в самых неожиданных местах. Я любила пати в подвале возле цирка, где были один стробоскоп и одна ультрафиолетовая лампа. Вот это был настоящий андерграунд и настоящее техно!

Тогда за пластинками мы ездили в Польшу или Москву. Стоили они 10-12 долларов, а на сет нужно минимум 50 пластинок. Мои первые пластинки были выкуплены у Ярика. А в десятом классе я уговорила папу поехать в Берлин в магазин «Hard Wax» и купить свой винил в стиле джангл и драм энд бейс. В итоге он отправил меня туда с мамой на поезде. В магазине я купила 20 пластинок и сказала, что приехала из Беларуси, что прочитала в журнале про это место, а адрес увидела на конверте пластинки. Они удивились и подарили мне еще пачку винила. С этим ценным грузом я вернулась в Беларусь и начала играть.

За сет мне платили 15-20 долларов, мастодонтам — Ярику, Коню и Мите — до сотни. Чтобы хоть как-то отбить стоимость пластинок, мы сами устраивали вечеринки. На них приходило человек 50 — все одни и те же. Это были фрики, которые хотели чего-то альтернативного, на которых показывали пальцем на улице из-за яркого цвета волос.

А за то, что они слушали Prodigy, могли получить от гопников. На наших тусовках было буйство красок, все довольные, веселые, как хиппи.

В конце 90-х я уже ездила выступать в Москву. Самым запоминающимся был фестиваль «Джангл», который раз в год организовывал dj Грув в «Московском Доме Молодежи». Я открывала этот фестиваль своим сетом перед толпой в три тысячи человек. Потом был «Казантип». В 1998-м я отыграла джангловый сет на главной сцене в атомном реакторе в Щелкино.

«Казантип» был в моей жизни восемь лет подряд. Выступление там было показателем крутости. Отыграл – и весь твой следующий год забит гастролями. Туда слетались промоутеры с бывших стран СССР, а потом, когда фестиваль получил статус международного, начали приезжать иностранные продюсеры. Сейчас такой весомой строчкой в биографии диджея будет выступление на «Boiler Room».

Когда я впервые попала на современный минский рейв, была удивлена — все в черном, как готы: цепи, шипы, никакого света, цвета, эмоций на лицах и в музыке — только скорость.

Ничего нового — играют жесткое немецкое техно из 90-х. Даже танцевальные движения взяли с тех времен! Единственное, что у людей есть сейчас, — огромный выбор. В Москве и Киеве делают фестивали с разными танцполами. Очень надеюсь, что в Минске тоже дойдут до этого и начнут составлять более интересные лайнапы.

При этом Минск не сильно отстает от Москвы или Киева. Наши диджеи постоянно туда ездят, знают их музыкантов и перенимают опыт. Просто у нас в эту индустрию вкладывается гораздо меньше денег. В Киеве раньше тоже не было возможностей, но их сплотила общая идея. А у наших ребят есть особенность — они не могут собраться и сделать вместе классную тусовку, им обязательно нужно делать что-то отдельное, но то же самое. Но мне нравится, как меняется ситуация в Минске: днем можно послушать классную живую музыку, а вечером пойти на рейв и танцевать до утра. Кстати, легче это делать на трезвую голову, когда кайфуешь от музыки и впитываешь энергетику других людей на танцполе.

Мне нравится ходить на «Сияние»: видно, что там люди стараются придумать интересные наряды. На «Мечте» более камерная обстановка, и туда ходит более взрослая публика – я иногда могу встретить там своих знакомых. У «Refresh» появилась своя локация — клуб «Hide», где проходят как техно-рейвы «Сияния», так и хаусовые тусовки «1,2,3,4».

А во дворике устраивают уютные дневные пати. Мне нравится это место. Нам не хватало таких сквотов в 90-х. Еще на глаза иногда попадаются громкие анонсы фестивалей с неизвестными мне артистами и диджеями. Захожу посмотреть подробности – выясняется, что «фестиваль» будет проходить в каком-то баре. Разве может фестиваль проходить в баре? Сразу понятно, что оно того не стоит.

Еще в Минске есть каста барных диджеев. Сейчас их самая большая проблема в том, что играть приходится на своем оборудовании, потому что владельцы в первую очередь вкладывают деньги в огромную барную стойку, а про качество звука не думают. Плюс диджейские школы выпускают много диджеев, которым нужно где-то тренироваться, и они готовы приходить со своими контроллерами, играть за 50 рублей — лишь бы дали площадку.

Когда я была директором в одном минском баре, мы начинали с хауса, но потом поняли, что люди приходят выпивать под веселую музыку. Поэтому я вывела идеальную формулу — смесь качественной попсы, которую все знают с детства, и диско-фанка. Из этого бара вышли свои звезды, которые могут делать так, чтобы люди пили и веселились всю ночь. Но я не уверена, что они смогут держать публику в клубе или на рейве в течение нескольких часов: там другая музыка, техника сведения, оборудование. Когда мы жили в Москве, про Push’n’Pull знали, что после нас можно никого не ставить: отыграть семь-восемь часов подряд для нас не проблема.

Сейчас мы много гастролируем, потому что недавно выпустили альбом «Ritmodelika» на лейбле Ивана Дорна.

Раньше, когда мы ставили свои треки в стиле диско и хаус на техно-вечеринках, нас не понимали. Но Ваня [Дорн] вселил в меня уверенность, что именно сейчас нашу музыку поймут и примут, потому что пришло время сумасбродства, когда нужно быть самобытным.

У современных музыкантов есть возможность засемплировать любой звук, сыграть концерт, пропустив звук через ананасы и помидоры, синхронизировать аудио дорожку с визуалом, апелировать интершумами и ультразвуком на частотах, которые воспринимаются подсознанием и выводят восприятие музыки на другой уровень. Все это происходит благодаря развитию технологий, с которыми напрямую связана электронная музыка. Чтобы идти в ногу со временем, нужно не зацикливаться на одном музыкальном направлении и мусолить его, пока от него не начнет тошнить, а пробовать, искать, экспериментировать и рисковать, как когда-то делали первооткрыватели всего движения в 90-х.

Мое мнение — мода на техно скоро пройдет. Но существует много другой музыки, которая живет и развивается параллельно. Сейчас становятся очень популярны бэнды с живыми инструментами, где синтезируются несколько стилей. Появляется много групп, которые  исполняют народный фольклор в жестких, электронных аранжировках. И вот это уже звучит очень свежо».