Поздоровался с женщиной в синем халате на почте и сунул извещение в окошко. Женщина, ничего не ответив, продолжила копошиться в корреспонденции, потом молча взяла извещение и со знанием дела обратилась к понятному ей ящику. В нем лежали аккуратные одинаковые конверты, среди которых был и предназначавшийся мне.
«Конверты симпатичные, мне нравятся симпатичные конверты с окошками – может быть, на такие конверты уходят налоги – такие конверты приятно держать в руках» – прилежно думал я в ожидании. Тетенька сунула мне конверт, я расписался за получение и вскрыл его, думая о том, что хорошо, что сейчас в конвертах клейкая лента, и я точно не столкнусь с ДНК госслужащих, облизывавших конверт. В общем, думал я о какой-то херне, вскрывая почту, в которой меня официально просили профинансировать государственные расходы за 2015-й год на сумму в 240 рублей.
Я не очень понял, что за расходы мне предлагают оплатить, но всю дорогу в гипермаркет рассматривал розовый закат и панельные многоэтажки, думая о том, что, в общем-то, никакого унижения я не чувствую.
Что поделать – я люблю эту страну, но ненавижу это государство – вполне нормально, что оно ненавидит меня в ответ и общается со мной средневековым принудиловом в письме в красивом конверте.
Потом на телефон пришло уведомление, что я пропускаю какое-то мероприятие про Северный Ренессанс, и в качестве компенсации я стал фотографировать себе свои картинки – ренессанса Панельного – с детьми на санках, их розовощекими родителями, скрипящими в гипермаркет, луну с гало-эффектом – и думать, чего так все ненавидят эти несчастные микрорайоны и многоэтажки, продолжая при этом размножаться.
И вообще, с чего это сопротивление так часто лицемерно, и в итоге подчиняется тому, с чем борется, или скатывается в поставщика иронии для пятничных попоек. Ну вот про бетонные джунгли пели люди, которые сами не вылезали из городов, потому что там можно заработать денег, чтобы в них не находиться. Это понятно. Ну вот вышли мы в декабре 2010-го на площадь, классно было – никто не знал, что делать, но выяснилось, что нас таких много. Зато боты с дубинками, купленными на наши налоги, знали, что делать и учинили бойню. На что пойдут мои 240 рублей? Честное слово, непонятно, о ком печется это государство, но я не имею желания с этим разбираться.
Вспомнил хорошее слово паритет. В целом, в этой истории с попрошайничеством государство выглядит не менее жалким и беспомощным, чем я, который не хочет работать там, где не хочет работать.
С одной стороны, это паритет, а с другой – у государства есть механизмы принуждения и насилия, которых нет у меня и которые мне противны. Ну ничего, я буду восполнять эту немощь трансляцией близких мне ценностей любыми способами. В любом случае, я останусь при своем мнении, что тунеядцы – то есть те, кто ест еду напрасно – это скорее недальновидные люди из министерств, ежедневно провтыкивающие ренессанс, чем эти розовощекие брейгелевские пупсики, скользящие в гипермаркеты.
Источник: Facebook Сергея Кравченко
