Мы ушли в самый конец автобуса, чтобы быть как можно дальше – как раз оставалось три свободных, параллельных окнам места. Проехали пару остановок, оставалось пять впереди. Весь наш отсек наблюдал за ней: кто открыто рассматривая, кто поглядывая время от времени. В какой-то момент она чиркнула зажигалкой и раскурила забычкованный косяк. Выпустила дым в лицо азиата-парня, сидевшего в шаге от нее. Он сделал вид, что ничего не видел, продолжил слушать музыку и смотреть в телефон. Наши задние ряды стали переглядываться. Бомжиха сделала еще одну хорошую затяжку.
- Простите, можно я задам вам вопрос? – мой чертов профессиональный журналистский зуд порой убивает меня. Сидевший рядом со мной белый
мужчина средних лет с радостью согласился ответить мне. – Я не американка, но мне очень интересно понять, где для вашего общества грань между свободой, равноправием и терпимостью? Той терпимостью, которая становится насилием над собой?
- Это именно то, о чем я сейчас думаю, – выдал за ответ мой собеседник, но АА-мужчина напротив нас вступил в беседу.
- Это – Сан-Франциско, и только здесь подобное может быть допустимым. Я не отсюда – мне все, происходящее сейчас, дико. Такая ситуация просто неприемлема в любом другом штате.
- Я жила когда-то в Монтане, там даже нет чернокожих людей, – оплошность номер один: от волнения, я забыла, что должно говорить «афроамериканец», но человек напротив не смутился. Заговорил мой сосед:
- Это за гранью допустимого, но почему-то мы ничего не можем сделать в подобной ситуации, я имею в виду вот когда бездомные ведут себя так. Да, это – Сан-Франциско…
- Но мне нравится Сан-Франциско! В стране, откуда я родом, бездомных избивает полиция, их могут отвести за кольцевую и бросить там умирать, и уж точно никто не помогает им так, как это делают тут! – оплошность номер два: помимо горестного лица и вздоха, за которыми для меня были совершенно очевидны ужас и неприемлемость ситуации с бездомными в Беларуси, нужно было добавить, что «и это ужасно», но я просто вздохнула, и только потом, прокручивая беседу у себя в голове, поняла, что момент был упущен, что связка «город нравится, потому как где-то людей за говно не держат» была не уловлена, и что скандал начался именно отсюда. – Почему парень, который сидит рядом с ней, ничего ей не скажет или не отойдет, по меньшей мере? Почему он сидит, касаясь ее плечом, и делает вид, что ничего не видит и не слышит? Мне просто интересно…
- Я не знаю, – ответил мой сосед. – Я пытался поговорить с ней, но безрезультатно. Бездомные вхожи всюду… Им все позволено, и большая часть из них сумасшедшие или торчки.
- Ок, общественная терпимость – это все понятно, но где грань? Могу я как мама с двумя детьми высказать свое недовольство по поводу того, что она курит в автобусе?
- О, да! Вам следует сходить к водителю…
Мы помолчали секунд десять, и вдруг, сидящий в углу АА-парень, глядя на меня, резко спросил:
- А что вы предлагаете? Собрать всех бездомных и вывезти их за кольцевую? Посмотрите на меня: я – обычный человек, – и впрямь он выглядел совершенно обычно, – но я – бездомный. Что вы предлагаете делать с нами со всеми? Выгнать из города?
- Нет, что вы? – я была в шоке от неожиданности поворота беседы.
- Вот-вот, – заулыбался мой сосед, – стоит попытаться «сделать что-то», как ты тут же получишь подобную реакцию.
- Правильно! Давайте, кто лучше, кто хуже! – заводился парень.
- Вы меня не поняли… Я просто задала интересующий меня вопрос…
- И я просто задал обычный вопрос: что вы предлагаете сделать с нами?
- Что вы? Я тоже была бездомной когда-то, я бы ни за что…
Мой сосед встал, чтобы выйти. АА-мужчина напротив вступил в обсуждение с АА-парнем на тему, что допустимо, а что нет.
- Мне тоже сейчас выходить, но не потому что так все обернулось, а мне здесь надо выйти, – сообщила им: вечная потребность оправдываться.
Мы встали с детьми. Дети вышли первыми, а наша «сумасшедшая», опередив меня, задержалась в дверях и совершенно осознанно закрыла мне выход. Сзади раздался смех парня: «Here we go!» Я постояла рядом несколько секунд (благо, не пришлось встречаться глазами), и вскоре она, посчитавшись, прошла вперед. Я вышла следом и присоединилась к детям.
Обдумывая случившееся, я поняла несколько интересных вещей
1) Любая реплика без акцентирования на своей оценке сказанному может быть расценена как угодно в зависимости от особенности и тяжести боли в каждом из нас – полагаю, еще одна причина, почему речь американцев изобилует простыми утверждениями в ответ: «о, как жаль!», «как круто!», «о, да!», «о, нет!», и всегда верно работает нейтральное «really?» Исходя из этого понимания, тем для дружелюбных бесед с незнакомцами в автобусе не так уж много, и крутятся они в основном вокруг погоды, прекрасного дня, надвигающихся праздников и привлекательного элемента гардероба.
2) Граница между свободой общества и его насильственной терпимостью пролегает в сфере права и официальных ограничений. В автобусе висели три запрещающих знака: нельзя есть, пить и громко проигрывать музыку. Про курение ничего не было сказано. Видно, нечасто подобное случается, хотя на днях довелось подниматься в лифте подземки (дети захотели прокатиться) – так вот там сильно воняло, а на стене висели таблички «Не мочиться» и «Не дефекалировать!» Штраф такой-то. Тут, в автобусе, про курение ничего не было сказано. Соответственно, ничего не попишешь, хотя, скорее всего, в более толстом своде правил, лежащим в депо и на сайте компании городского общественного транспорта, про курение в салоне что-то должно упоминаться, уверена.
3) В Сан-Франциско есть негласное правило входа безбилетников в автобус в задние двери. Бездомных, какими бы они ни были (грязными, вонючими, удолбанными), никто никогда не снимает, им позволяют ехать бесплатно, и водитель, как правило, видит, что пассажир неплатежеспособный, но всегда пускает его в салон. И это чертовски здорово, потому что тут мы говорим о гуманности общества и равноправии. Хотя это не отменяет таблички на стене о стоимости проезда. То есть вот оно правило – надо платить, но можно и не платить, потому что гуманность. И это здорово, повторюсь, потому что никогда не знаешь, какие карты тебе раскинет жизнь завтра.
4) Равенство, свободы, супермасизм, предвзятость, превосходство – невероятно больные, взрывоопасные и тяжелые темы, и чем цивилизованней общество, тем тяжелее во всем этом разобраться.
5) Похоже, цивилизованному человеку должно (если что-то не нравится) не критиковать, потому что тут мы ходим по грани опасного вопроса о свободах, равенстве и человечности (тема очень актуальная сейчас для Европы в вопросах проблем ассимиляции иммигрантов, и тут я тоже считаю, что людей непременно нужно спасать от войны, однако и с вопросом необходимости следовать европейским культурным кодам тоже нужно быть более настойчивыми – опять же, непонятно, как), в общем, если что-то не нравится или вызывает сомнения, где грань, корректнее менять свое отношение, место положения, адрес, статус – так тактичнее и безопаснее (быть непонятым), нежели разбираться в том, где грань.
6) Услышьте меня: я влюблена в этот город, потому что здесь есть все краски жизни, все расы, народности, странности – люди, правительство штата заботятся, как могут, о каждом. Здесь – геи, фрики, трансвеститы, торчки, бездомные, люди с ограниченными возможностями – все, кого не увидишь в Минске, тут, и их не уничтожают и не подавляют по факту «ненормальности» (это охрененно, и я всеми руками за подобную гуманность и равноправие). Но я ни черта не понимаю: где граница допустимому в вопросах свобод, и возможно ли ее провести с точки зрения человечности?
Источник: Facebook Анны Трубачёвой
